Содержание

Рассмотрим историю возникновения и утверждения позитивизма, полемика с которым фактически пронизывает все наше повествование. Вновь обратимся за помощью к Э. Трельчу.

"Начало возведения истории в ранг естественной науки связано с концепцией Сен-Симона. Его система также сумбурна, как и его жизнь. Ясно только одно, что он ведет свое происхождение от исторических работ Вольтера и его Школы, прежде всего от Юма, которого он считал величайшим из всех предшествующих историков". Причинные и телеологические элементы в его учении тесно взаимосвязаны, и "рядообразование должно покоиться просто на точном наблюдении причинности, и цель должна выводиться не только из знания или обзора причинного ряда как приспособления человека к заложенным в окружающей его обстановке целевым возможностям". Он конструирует историю как развитие "от мертвой природы к органической и от этой последней к человеку и его социальной истории", делая "все новые и новые наброски рядов исторических форм общества вплоть до идеального общества будущего". Мировая история "течет сквозь все эти формы вперед к современному позитивно-индустриальному общечеловеческому обществу - такова его идея, которая оказывается возможной лишь потому, что в основе целого в качестве его движущей силы лежит интеллект и его стремление к удовлетворению потребностей".

Под сильным влиянием сен-симонизма находились Огюстен Тьерри, который был приемным сыном Сен-Симона, он "видел рычаг истории по преимуществу в классовой и расовой борьбе"; Мишле, который был учеником Тьерри; Гизо. Последний в "Размышлениях о всеобщей истории культуры" (1828) дал мастерский социологический анализ.

Системное обоснование позитивизм нашел "в философии ученика Сен-Симона Огюста Конта - великого французского мыслителя, который является заключительным звеном умственного течения, начатого Локком и Юмом".

О. Конт "с гораздо большей последовательностью, чем Сен-Симон, пропитал свое мировоззрение духом французской генерализации и логики, и в силу этого он противостоит немецкой мысли от Лейбница до Гегеля, как подлинный партнер в игре". Центр тяжести обоснованного Контом позитивизма "лежит в отдельных научных дисциплинах и в возможности возведения их в ранг "позитивной" науки, обоснованной на наблюдении и опыте и упорядочивающей весь материал на основании твердо установленных правил. Но этот позитивизм, признающий только отдельные науки, должен быть в то же время и философией, должен отвечать и требованиям картезианского логицизма. Это требование удовлетворяется тем, что отдельные науки сводятся на лежащие в их основе методы. Философия становится логикой отдельных наук, и, так как эта логика является в основе своей логикой естествознания, философия становится учением о различных особенностях одного и того же естественнонаучного метода в пределах различных научных областей".

Конт выделил в "калейдоскопической игре бесконечных отношений и истории тенденцию к образованию некоего "ансамбля". "Эта тенденция представляется далее в виде научно-познавательной способности разума или "интеллигенции" и ее употребления в целях практического овладения природой и жизнью… постепенно "интеллигенция" приобретает власть верховного руководителя над остальными физиологическими предрасположениями, над эгоистическими и альтруистическими аффектами".

Интеллигенция, по Конту "есть некоторая тайна "ансамбля", центр надиндивидуальной и прединдивидуальной организующей силы". Интеллигенция "привязывает частный интерес к интересу общности с помощью понимания". Общество, по Конту, это принципиально двустороннее образование, оно "является одновременно и учреждением "интеллигенции", и переплетением более узких практических отношений".

Наконец, "из взаимных приспособлений живой материи и интеллекта проистекает единство организации, дух общности и общая цель, надиндивидуальное и доиндивидуальное - одним словом, все то, что наследуется через традицию и организацию и во что врастает каждое поколение для того, чтобы приспособить его к своим целям… Тайной остается лишь сам интеллект, но дальнейшее освещение этой тайны позитивизм считает ненужным, раз он доказал, что интеллект зависит от предшествующих стадий, среды и возможностей приспособления и что он ограничен в своем существе пределами индивидуального нормального разума".

Трельч отдает должное "анализу структурных единств" и "форм причинностей", давая Конту высшую оценку, ибо здесь он ставит его выше Гегеля - наиболее уважаемого Трельчем историософа. Он признает, что "анализ структурных единств и их многообразных форм причинностей во всех отношениях чрезвычайно тонок и поучителен и очень часто превосходит в этом отношении чересчур упрощенное гегелевское объяснение всякой структуры как чистой индивидуализации мирового разума, возникающей из внутреннего движения мирового духа. Реализм, устанавливающий зависимость от чисто материальных и случайных обстоятельств, подобно марксистскому мышлению, правда, весьма на него не похожему в других отношениях, является настоящим обогащением истории, которая не может отказаться от включения духовного развития в обусловленную природой среду и от социальных законов и поэтому не знает общего закона, подчиняющего обе линии действительности. Такая сверхчеловеческая иллюзия, импозантно выраженная в гегелевской идее божества и гегелевской натурфилософии, разбита позитивизмом".

Революция 1848 года, поколебавшая "его веру в прогресс, и зовы его старости ко всеобъемлющей евангельской любви привели его к восторженной мистике, к обоснованию общественной организации в обожествленном человеческом разуме, который в мертвом мире существует как единственное божество, как мистическая сила сознания рода человеческого и его самоорганизации, требуя для себя веры и почитания в культе преклонения человечества перед самим собою, внешне близком к католической церковности" (87).

Думаю, что "мистический элемент" в кантианстве делает честь О. Конту в частности и позитивизму в целом, как цельному учению, которое в "своих последних выводах", к которым, кстати, приходят только гении и, как правило, родоначальники великих учений, поверяет свои конструкции метафизическими и религиозными основами бытия. В этом "элементе" одновременно и "саморазоблачение", вернее, явное обозначение ограниченности позитивизма, и высшая манифестация его собственной веры и, что более важно, несомого им "духа века".

Вера в человечество, "всего лишь" вера в "наличное" человечество, а не в Бога, и не в человечество-вид, интеллигенция как "мыслительная" общность, всего лишь "мыслительная" и "интуитивная" общность, а не к тому же еще и "чувственно-сенсорная", "эстетическая" и всего лишь "общность", а не к тому же и "общинность", личностность интеллигенции в полном смысле этого слова - вот одновременно и великие идеи эпохи Просвещения, и великое сужение идейных содержаний по сравнению с материнскими идеями религиозной метафизики истории.

Позитивизм не был творением одного мыслителя, в том смысле, что Конт не был учителем с большой буквы. Позитивизм стал делом целого пучка параллельных творений и причина этого скорее всего в том, что он, как никакое другое направление мысли, выражал именно дух своей эпохи, - эпохи Просвещения.

Из наиболее значимых творцов позитивизма второй половины XIX столетия назовем только Джона Стюарта Милля, Герберта Спенсера и Вильгельма Вундта.

Первый, благоговея перед Контом, однако решительно устранил все мистические элементы в его учении и "разрешил неясности и колебания у Конта в его иерархии наук между чисто логической связью отношений и очертаниями эволюционного мирового процесса, сжав это в психологически-феноменологическую логику, для которой существо данного и его стремление к упорядочению на основе ассоциативных законов суть последние предпосылки, не подлежащие дальнейшему объяснению".

Второй "прежде всего дал схему бесконечных картин развития мира и человечества и скомбинировал дарвинизм с либерализмом, соединив, таким образом, две великие силы второй половины XIX столетия; из них дарвинизм означает, конечно, лишь фактически замаскированный разрыв с идеей гуманности и с идеей прогресса XVIII века… сам Спенсер подготовил путь к универсальной истории с англо-саксонской точки зрения, поскольку он превратил английский либерализм как цель мировой истории в естественный закон". Под влияние спенсеровского эволюционизма "попали преимущественно первобытная история, мифология и этнология, социология, история обычаев, взгляды на психологическое развитие примитивных духовных культур" (88).

Третий, по оценке Трельча, в конечном итоге продемонстрировал то, что "позитивистская психологии без понятия души не может найти душу Исторического. Здесь царствует только бесконечный прогресс культуры с того времени, как Возрождение пропитало наукой все мировоззрение человечества".