Содержание

Мы живем в поразительно многосложном и многокрасочном мире, который не про-сто "противоречив" (превосходный когда-то термин, заезженный, однако ж, диаматом почти до бессмыслия), но противонаправлен в любой своей динамике, вследствие чего любая попытка постичь его тотальность, рассуждая целиком "последовательно" (то есть следуя путем геометрического луча: в одну сторону в одном единственном измерении), обречена на провал с самого начала, хотя бывает способна принести значительное части-чное знание. Ибо, нравится это нам, или нет, мировая Органи-зация не смущается объ-единять в себе тенденции и к упрощению - и к усложнению, и к статизации (от "ста-тика") - и к динамизации, и к унификации - и к сугубому различению, или сепарации в свойствах, собственных элементов².

По природе своей отчетливо выраженный мужской дух боится всего принципи-ально сложного, многоразличного и подвижного. Основательная простая определен-ность и устойчивость необходимы ему как гаранты спокойствия. Все иное представ-ляется хозяйскому глазу типичного мужчины сродни хаосу и бессмыслице. Свести все неистощимое многообразие впечатлений о мире к наивозможной простоте минималь-ного числа понятий с фиксированным значением и связующих их аксиом - вот к чему издревле стремится создаваемая культивированным мужским духом точная наука. (Положение, почти буквально переписанное нами из "Эволюции физики" Эйнштей-на и Инфельда.)³ Эта страстно искомая мужским духом неизменная унифицированная простота названа им "сущностью". Мудрецы и изуверы, либералы и солдафоны, нобе-левские лауреаты и первобытные колдуны сходятся в вожделении "сути". Не отрад-но ли заметить, что и теоретик сожжения книг и усечения к примитиву великой культуры Древнего Китая Шан Ян (мы рассмотрим его замечательное учение и ре-зультаты претворения оного в государственную практику в главе 4-а) также настояте-льно рекомендовал своему государю ориентироваться именно на суть исторического момента! Итак, понятие "сущности" служит универсальным ключом ко всякой доста-точно выраженной мужской психологии.

Что понимают под этим словом? "Глубинную связь явлений" - сообщают нам фи-лософские словари. "Связь" - это сказано отменно! Итак, "сущность" есть то, что "связывает" вещи, останавливая их таким образом в движении⁴, и, можем мы доба-вить, устраняя их различия - унифицируя.

Таким образом, все мироощущение и соответственно деятельность типичного муж-чины ориентированы на Упрощение-Статизацию-Унификацию, являющиеся, очевидно, частными проявлениями некоего общего для всех них "Связывания" элементов сущест-вующего в единство, ранее им не присущее (или присущее лишь в потенции).

Что еще любопытнее, идее такого единения причастно у мужчины уже его тело-сложение. В свое время великий греческий скульптор Поликлет сумел, ничуть не на-силуя свой талант, изваять знаменитый "Канон" - статую Дорифора (Копьеносца), чьим назначением было указать коллегам совершенно однозначные, функционально выверенные (в частности "золотым сечением") пропорции совершенного мужского тела. "Канон", таким об-разом, был решением задачи на изображение такого тела как типичного геометрического построения. Как и в случае построения любого геометрического тела с точно заданными свой-ствами, например, октаэдра или шара, правильность решения должна была гарантировать здесь совершенно однозначный результат.

Можно было смягчать, как поступал уже сам Поликлет, требования к коллегам, реко-мендуя им уклоняться от "Канона" (постоянно, однако ж, имея его в виду! - в соответствие с императивом классического греческого искусства изображать только прекрасное), можно бы-ло пытаться реформировать Канон, как это сделал Лисипп - можно сделать многие оговор-ки, - одно оставалось и остается несомненным: нам некуда деться от сторожащего красоту мужского тела духа геометрии. Об "оригинальности" сложения того или иного мужчины можно говорить разве что саркастически.

Итак, целый комплекс мужской психофизиологии от телосложения до мироощущения нацелен в однозначность, статику и простоту, и является, если не бояться метафизики (то есть спекулятивного размышления, в принципе переступающего границы информации, до-ставляемой нам непосредственным - "физическим" в широчайшем смысле - опытом), высшим доступным нашему наблюдению олицетворением универсального Организационного принци-па Связывания элементов реальности, в частности элементов отдельных систем. Но эту свою специфическую природу мужчина с древних времен отождествил ничтоже сумняшесь в со-зданной им теории познания со всей тотальностью реальности, назвав ее "сущностью", то есть единственным, существующим в наиглубинном смысле. Слово это вошло в употреб-ление в языках множества народов, и это явилось величайшей идеологической победой мужского духа на заре патриархата.

И, однако ж, сложность не исчезла из мира. Грандиозное множество вещей остались кричаще непохожими друг на друга, а спустя известное время - даже на прежних самих себя. Мир не согласился стать целиком мужественным, хотя прогресс (в том числе и происхо-дивший по рецептам упомянутого выше Шан Яна и его единомышленников) сделал при патриархате невиданные успехи. За это все, что не подчинилось требованиям мужской этики (онтологическое учение о сущности было тесно связано в те времена с этикой спасения), было охаяно словом "явление", прозрачно доносившим, что в слое сокровенной истины ни-чего подобного нет, и категорически не может быть! В развитие этой системы воззрений культуры патриархата заложили мощные пласты тщательно разработанных интеллектуаль-ными мистиками мировоззренческих систем. Последние оказались плодородной почвой для роста наук, и хотя в дальнейшем ученые, твердо став на "собственные" - как им казалось - ноги, стали относиться к спекуляциям своих "наивных" древних пестунов со снисходительной иронией, шоры, надетые им во младенчестве научной традиции, так приросли на место, что никем уже не сознавались, как таковые. Вплоть до Бергсона никто не сумел заметить со всей ясностью, что под беззаконное "явление" подпало и время, и эволюция, мало, в общем, похожая и на упрощение, и на статизацию, и даже на унификацию! Но до сих пор берг-сонианство остается довольно экзотической, маловлиятельной и плохо понятой философией, не получившей принципиального развития в трудах учеников Бергсона⁵.

Целиком подпала под недостойное "явление", разумеется, и целая женственность. Хитро-сти женской души и поведения оказались до изумления неистолкуемы посредством связей, основанных на А=А. Монотеистические религии, созданные развитым патриархатом, истол-ковали Бога как носителя сверхъестественной мужественности - со всеми подобающими атри-бутами, включая роскошную бороду. Утонченные мыслители отвергли, правда, столь прими-тивный антропоморфизм - и осмыслили Бога как "логос", "мировой разум", "абсолютную идею"... на худой конец - даже "материю"⁶ - все подряд мужей до того совершенно простых, что им, не говоря о бороде, не потребовалось и первичных половых признаков. Да и зачем бы?

Факт женственности как реального вселенского начала, как наивысшего доступного нашему прямому наблюдению воплощения принципа Усложнения-Динамизации-Сепарации элементов реальности посредством их "Развязывания" во множественность был подвергнут в теориях познания раннего патриархата категорическому отрицанию. "Женщин в сущности не бывает!" - эта имплицитная (поначалу, надо думать, бывшая достаточно экспли-цитной) аксиома лежит в основании всех наук и всех "рациональных", как и большинства "иррациональных", философий⁷.

Этим шокирующим солидного научного объективиста антропологизмом автор хочет под-черкнуть, что "серьезность" претендующего на исчерпывающую полноту своего подхода к действительности научного и шире - всякого вообще "рационального" - мышления, так сказать, не совсем основательна (более пылкий человек сказал бы - курам на смех!). И "надчелове-ческая объективность" (столь возмущавшая Кьеркегора и последующих "фи-лософов жизни") самых "абстрактных" и "формальных" построений науки иллюзорна, ибо скандально однонаправленна. За всеми этими столь "почтенными" - в контексте сложившейся культуры - претензиями скрывается прафеномен варварского патриархального мифа, объ-явившего мужественность единственным прародителем и "сущностью" жизни и целой ре-альности.

Разумеется, действительность, рассматриваемая через призму усекновляющего ее ми-фа, не так просто тот миф опрокидывает. Но кое в чем жестоко за себя мстит. В част-ности, более 24 веков назад элеат Зенон продемонстрировал "логическую невозможность" движения. Поразительно простодушие, с которым логики целого мира доныне бьются над разрешением его апорий, пытаясь таким образом выразить вещи подлинно женственные на строго мужественном языке и не желая замечать того, что должно было бы быть вполне очевидным умам незашоренным: движение в самом деле "запрещается" последовательным проведением в теории логических принципов (Ну, так и что? - спросили бы в Одессе.)

"Все течет!" - возразил Зенону другой мудрый грек, но он же сделал и все должные мрачные выводы из столь враждебной мужскому духу посылки. "Добро и зло суть одно!" - заявил он на зависть всем последующим нигилистам, а что касаемо прекрасной вечной сути, так "вечность - это ребенок, играющий в кости!"

То была прямодушная речь простых, но ясных умом в пределах известных им принци-пов, древних мужей. Мир покоится, если он не абсурден с чисто мужской точки зрения, - по Зенону. Мир абсурден, ибо все же течет, - по Гераклиту. При всей полярной онтологической обратности этих доктрин оба мыслителя утверждают логически тождественные отношения. Только европейское Новое Время выразило претензии на овладение "диалектической логикой" - "логикой" движения, "логикой", иррационально отвергающей основные логические аксиомы и не объясняющей ничего (в лучшем случае, намекающей - столь же глубоко, сколь и темно и туманно) далее чисто словесно-образных, но не понятийных, объяснений, и не используемой ни одним серьезным ученым (даже в квантовой механике, где, казалось бы, ей и развернуться - ан нет, очевиднейше диалектический принцип дополнительности Бора философствующая сволочь в СССР приняла в штыки, как и все принципиально новое, что приходило с гнилого Запада или имело дерзость объявляться в их собственной державе, - а солидные ученые Запада либо просто признают "непонятность" квантовой механики, либо констатируют ее созвучность философиям Дальнего Востока, в свою очередь категорически чуждым системе Западного мышления), - но зато массой шарлатанов от науки советского времени, и служившей вдобавок неистощимым источником разнообразнейших "точек зре-ния" советской философствовавшей братии по вопросу, как же та "логика" соотносится с формальной.⁸

Итак, мы констатируем необходимость выхода за пределы порожденной патриархатом "классической" мировоззренческой традиции, приняв во внимание факт до смешного оче-видный, но игнорируемый ею во всей его принципиальной серьезности: в природе суще-ствует женщина - и притом не как недоразумение, но как видимая вершина вселенского Организационного принципа. Уже женское тело категорически неподчинимо никакому ка-нону - в чем вполне убедились великие скульпторы-греки, долго и настойчиво тот канон ис-кавшие. В применение к нему бессмысленно ставится понятие идеала как прекраснейшей однозначности. Для всякого достаточно наблюдательного глаза не только не может быть одно-значно прекраснейшего женского тела, но, прямо напротив, женская красота требует в себе момента оригинальности, и должна потому сопоставляться не с геометрическим телом, но, возможно, с целым спектром музыкальной мелодики.

Существует далее специфическое женское мироощущение (сколь ни подавленное тради-ционными культурными стандартами и догмами патриархата и ныне, кстати, распрямляюще-еся), гибкое и подвижное, имеющее полное право на суждение: принципиальность - та же глу-пость (в устах мужчины всегда сомнительное, поскольку всякий сколько-нибудь выражен-ный порядочный мужчина держится именно принципиальностью и, теряя ее, становится бесхребетен).

У мужчин на всякого мудреца довольно простоты, которая, как известно, хуже во-ровства. Забегая вперед, можно сказать, что характерное для мужчины разумение варьирует между простодушной простотой рациональности и зловеще усекновляющей сверхпростотой примитива, тогда как чисто женственное - от прекрасной сложности полифонии до жуткой сверхсложности хаоса⁹. Таким образом, женщина, независимо от того, плоха она или хо-роша, и в добре и в зле своих устроена и нацелена противоположным мужчине образом. Характерное мужское представление о "разумном, добром, вечном" - и, конечно же, одно-значном - иллюзорно в самом своем основании (впрочем, как не раз мы убедимся, не по единственной этой причине), как иллюзорно и зеркальное ему представление об одноли-кости зла, запечатленное мифом о дьяволе.

Из опыта во множестве известны "женственные" процессы Организации, связанные с принципиальным усложнением Организуемого и хорошо покрываемые понятием "развития" в буквальном его понимании. Например, пытаться осмыслить процесс сепарации однородных поначалу клеток эпителия зародыша в высоко специализированные структуры глаза, мозга и пр., или, в другом контексте, становление аристократических иерархий в процессе развития ранее сравнительно однородных примитивных обществ, оставаясь при убеждении, что резко нарастающая в этих процессах сложность всего лишь "является", значит нацело отсечь вся-кую возможность осмыслить именно сущность в них происходящего. И выходит, все целое вселенной в принципе невозможно изъяснить формулой, умещающейся на майке - как и на чем угодно обозримом!..

Итак, нами выделены два противоположные направления в первом измерении нашего понятийного пространства: "мужественное" Упрощение-Статизация-Унификация Связыва-нием элементов Организации в единство - и "женственное" Усложнение-Динамизация-Сепа-рация Развязыванием тех же элементов во множественность. "Женственное" направление определено нами покамест лишь по контрасту с "мужественным". Между тем в дальнейшем выяснится, что именно "женственное" связано с ведущим по своим творческим возмож-ностям процессом Организации. Более того, процесс этот единственный целотворческий, - в отличие от квазитворческого Организационного процесса, сопряженного с "мужественно-стью"¹⁰.

¹ Экологи - единственные в наше время свежие и смелые на Западе мыслители, пыта-ющиеся радикально реформировать его столь явно зашедшую в тупик усталую традицию.

² Автора спрашивали, как осмеливается он постулировать вещи столь наивно объективистские после "кантовского переворота" в философии? Подмывало ответить запаль-чиво и опрометчиво, что для этого не надо собственно философствовать, но достаточно взглянуть в этот кипяще многоцветный мир глазами свободными от шор предубеждений. На деле, однако, только большие мастера искусства (величайшие познаватели на уровне ин-туитивном, но, как правило, беспомощные в попытках выразить свое знание понятийно) на-делены этим даром свободного, непредвзятого видения. Что касается философов, те как раз вынуждены характером своего труда, в высшей степени зависимого от накопленных традицией методов обращения с понятиями, сопоставлять и совыстраивать принятые убеждения, дабы попытаться увидеть мир "непредубежденно", то есть через призму убеждений, продуманных несколько тщательней, чем их предшественниками.

При все том запальчивый ответ несет в себе ту глубокую истину, что никакое чисто рас-судочное мышление не способно собственными узкими средствами кардинально расширить принятую систему воззрений, не переняв эстафету совершенного ранее великим искусством. "Достоевский дает мне больше, чем любой другой мыслитель, больше, чем Гаусс", - сообщает Эйнштейн (Гаусс, напомним, был величайшим среди математиков мыслителем, чьи револю-ционные труды создали культуру мышления, без которой теория относительности была бы невозможна, - тем более, стало быть, без мировоззренческих открытий Достоевского). Фи-лософ, этого не чувствующий и пытающийся, подобно Канту, осмыслить возможности по-знания чисто дискурсивно, неизбежно становится жалок. Автор искренне уважает в Канте его во многих отдельных идеях проявляющуюся личную силу мыслителя, но не духовную си-туацию (первого острого приступа старческого маразма Западного мирочувствия), породив-шую кантианство и серьезное к нему отношение. "Переворот", совершенный Кантом, был не "коперниковским", но куда скорей птоломеевым. Наивный объективизм обывателя, при всей его ограниченности рамками цивилизации, к коей он принадлежит, и едва не вдребезги раз-бивающийся в столкновении с традициями иных великих культур, все еще остается прин-ципиально ближе к истине, чем рафинированный перекос кантовского сугубого субъективиз-ма, обрекший на почти полное бесплодие лучшие усилия шедшей в его русле мысли. Мы постараемся показать в главе 13 этой книги, что все положительное содержание кантианства моделируемо в рамках нашей метасистемы как один из ее пограничных моментов, тогда как моделирование нашей метафилософии в кантианстве принципиально невозможно. В матема-тике имеется теорема (очевидная здравому смыслу, но всегда приятно, когда здравый смысл подпирается и математикой), что информационно менее содержательные системы моделиру-емы средствами систем более содержательных, но не обратно.

Подлинные основания философии интегрального знания с необходимостью должны лежать во всей широте важнейших достижений величайших культур человечества в тыся-челетиях их истории. Нельзя обладать хотя бы общим знакомством с тропическим изоби-лием культуры и мысли одной лишь Индии (коим, увы, только и располагает автор) - и принимать всерьез "универсалистские" претензии довольно тощей и провинциальной на этом фоне культуры Запада. В особенности обязан автор своему влюбленному изучению классической культуры Китая, одни поэзия и пейзажная живопись коего сделали для углу-бления его мироощущения больше, чем добрая половина влиятельнейших Западных мыс-лителей.

³ Соблазнительней всего, конечно, было бы свести все на свете к А=А или чему-либо примерно столь же изящному в этом роде, но то было бы уже блаженством, недоступным смертным. (С этой крайности начал свой самостоятельный путь в юности сам автор /со-образив, что начинать, как это сделал Гегель, философию с чистого бытия - далеко не предел абстракции/, так что его ирония есть в значительной степени и самоирония.)

⁴ Древние мыслители искали покоящуюся на дне течений видимости "субстанцию", то есть подстоящее; современные физики, в мыслях не имея отрицать реальность движения, сво-дят, однако ж, задачу динамики к обнаружению "инвариантов" (неизменяемых), то есть умо-постигаемых статичных структур, чье математическое описание якобы должно в пределе развития теории целиком исчерпать все знание о движении, возможное в принципе.

⁵ Автор отнюдь не отрицает вообще познавательной ценности приема противопостав-ления "сущности" и "явления". Он, однако, стремится обратить внимание читателя на то, что "сущность" совпадает с простотой - и прочими элементами связанного с ней ряда, нами указанного, - не целиком, но лишь в части (и, как мы убедимся, в части не самой твор-ческой) способов Организации.

⁶ Мы покажем, что так называемый философский "материализм" неизменно оказыва-ется по собственному принципу извращенным ("поставленным с ног на голову", как заме-чательно точно, с глубиной, ускользнувшей от них самих, острили "классики" марксизма) идеализмом.

⁷ Речь идет здесь, конечно, о философиях Запада, включая в этом контексте в "Запад" и единобожные миры иудаизма и ислама. Основополагающие религиозно-философские учения Индии и Китая куда сбалансированней в этом нехитром (не для Запада) моменте.

⁸ Автор целиком за диалектику и часто будет к ней прибегать. Но, хочет он сказать, так "облегчить" (а на деле, конечно, запутать) игру, чтобы в лоб свести диалектику к "ло-гике", не могли бы люди, не заблудившиеся в самых основаниях собственного мышления. Вопрос вопросов в этой связи: в какой форме может (если может вообще) быть построена диалектика как систематизированное понятийное мышление? Или эта неотъемлемая во вся-кой достаточно глубокой и объемной мысли насквозь парадоксальная сфера органически противоречивого неизбежно сопряжена с напряжением интуиции, не систематизируемым в принципе - наподобие совести?

⁹ То же забегание вперед виновато в том, что эта ярко контрастная картинка, оста-ваясь верной в главной тенденции, упускает из виду такое важное явление, как крайний, в сравнение даже с мужским, примитивизм определенного типа женщин. Мы исправим этот огрех в главе 7.

¹⁰ Очевидной параллелью рассматриваемой полярности является в китайской тради-ции концепция универсальных сил инь и ян, берущая начато в классической "Книге пере-мен". Последние покрывают все разнообразие качественных противоположностей мира как восходящих либо к женственному принципу инь, либо к мужественному ян.

Над "наивностью" и "ненаучностью" этой концепции потешился не один Западный наблюдатель.

Символику инь и ян включил в свой герб при возведении в дворянство гениальный Нильс Бор, автор принципа дополнительности (формально-логачески взаимоисключающих описаний квантово-механической реальности), легшего в основание копенгагенской интер-претации квантовой механики - самой авторитетной до сих пор попытки ее истолкования.