Несколько лет назад случайно попал на  интересную передачу по ТВ, пропустив её начало. Память не сохранила ни название передачи, ни канал, на котором  она транслировалась. Но тема запомнилась надолго: в передаче рассматривалась роль везения, удачи, фарта в жизни  человека. В качестве примера особой невезучести  была рассказана история  русского солдата, который в силу сложившихся обстоятельств, попав  в Японию в 1908 году, возвратился  на родину лишь в 1921 году. Для этого ему

пришлось совершить почти кругосветное путешествие, побывав в Китае, Австралии, Южной и Северной Америке, Англии, Странах Средиземноморья, в Турции.

Тогда услышанный рассказ  не связался в моей голове с содержанием  книжки,  хранящейся в семейной библиотеке.

Иногда бывает невозможно объяснить, почему вдруг непроизвольно берёшь в  руки ту или иную книгу и перечитываешь её, воспринимая давно известное содержание под совершенно другим углом  осознания. Удивительно то, что происходит это чаще всего, как оказывается, в самый нужный для тебя момент.

Романист Артур Кестлер  когда-то нашел очень точное определение такому, почти мистическому, явлению. Для обозначения неизвестных сил, ответственных за счастливый поворот в судьбе исследователей, в результате которого в их руки попадает в самый нужный момент самая нужная информация, он ввёл в обиход термин «ангел из библиотеки».

Всё это я к тому, что совсем недавно, какая-то неведомая сила навела мой взгляд  на корешок книги, почти незаметный среди более красочных изданий;  заставила извлечь совсем тоненькую  книжечку из давно нечитанного ряда библиотечного стеллажа и просмотреть  выходные данные: В.Н.Наседкин, «Пятнадцать лет скитаний по земному шару», издательство «Географгиз», Москва,1963 год, тираж 50тыс экземпляров; 148 страниц.

Должен сразу оговориться: счастливого поворота в судьбе на этот раз «ангел из библиотеки» мне не принес. Впрочем, он этого и не обещал.

Несколько последующих дней ушли на чтение и перечитывание; некоторых мест – многократное.

Первоначально возникло желание написать небольшую заметку и, тем самым, как-то напомнить новому поколению  земляков-харьковчан о почти забытом имени человека,  родившегося в Харькове, волей  судьбы оторванного почти на пятнадцать лет от родины, но не забывшего ее, и, в конце концов, вернувшегося  к порогу родительского дома, пройдя  через удивительные приключения.

Но, чем больше вчитывался в незамысловатый текст книги, тем больше овладевало мной странное чувство. Оно было многозначным, но основная составляющая его походила на то, что большинство из нас  обычно называют сомнением.  А ведь много лет назад  первое знакомство с этой  книгой не вызвало почти ни каких эмоций и вопросов.

 С каждым новым прочтением текста возникало множество вопросов, которые, не имея убедительных ответов, укрепляли сомнение, первоначально возникшее на интуитивном уровне.

Своими сомнениями поделился с внучкой, которая и предложила провести самодеятельное расследование. Владея компьютером, она начала поиски материалов в Интернете по заинтересовавшей нас теме. Не обошлось и без запросов в архивы многих городов России и Украины. К сожалению, все наши запросы остались без ответа.

Зная  из  предисловия, что книга впервые была издана ещё в 1932 году в издательстве Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев (в дальнейшем ВОПиСП) тиражем в 5 тыс. экз. (в 1933 году переиздана), на сайте нашли букиниста, который за вполне разумную цену предлагал  книгу этого года издания. Но сделка не состоялась: сообщение оказалось давнишним; кто-то книгу уже купил. А жаль: очень уж хотелось  прочитать те 40 страниц, которых не хватает в книге издания 1963 года.

Вскоре, как луч надежды, обнаружилось объявление  магазина по продаже малотиражных книг в Москве о возможности приобретения  репринтного издания книги В.Наседкина «Пятнадцать лет скитаний по земному шару»; количество страниц – 64. (?)  Примечательно, что книга рекламировалась, как «Руководство для любителей путешествовать автостопом». Общение с хозяином магазина по E-mail  позволило понять, что «объем  книги сократился до 64 страниц за счет «перенабивки» текста в компьютер и уменьшения шрифта». Хотя  после такого «общения» осталось невыясненным, какое отношение проделанная с книгой процедура имеет к понятию «репринтное издание» и с какого же издания произведена «перенабивка», однако был получен однозначный (пусть и огорчительный) ответ: в продаже  в настоящее время  магазин книги не имеет.

Неоднократно убеждался: когда начатое дело не угодно (не знаю, кому?), начинаются какие-то непонятные, почти мистические, противодействия. Возможно, это -  предупреждения, исходящие от параллельного мира душ. К сожалению, часто мы, не понимая их природы, не замечаем  или игнорируем, идущие  к нам сигналы.  

В страницах, на которые разнятся между собой издания 1932 и 1963 годов, может быть важная информация для понимания  причин и (особенно) обстоятельств  первого издания книги и, заодно, более подробные знания об издательстве бывших политкаторжан и общественной организации, финансировавшей его.

Должен заявить сразу: Интернет содержит очень много интересных сведений о ВОПиСП и ровным счётом ничего, что пролило хотя бы слабый свет на обстоятельства, подвигнувшие автора, проживавшего в Харькове, не состоявшего в союзе писателей, в возрасте, приближающемся к 80-ти,  направить в 1962 году рукопись  в Москву и, при этом, получить положительный результат: книга была напечатана уже в 1963 году.

В качестве  объяснения такому парадоксальному факту в истории советской литературы память любезно предоставила  цитату из  лекции  М.Веллера:

«Где-то к году 56-57-му оказалось, что писателей очень мало. Тогда из хрущевской канцелярии, как сказали бы позднее – из администрации генсека, последовало распоряжение: расширить ряды Союза писателей. Стали расширять. Расширение произошло очень быстро. Просто если раньше книги выходили несколько лет, то стали издавать книгу за 6 месяцев…Это были благословенные конец 50-х  - начало 60-х. Пройдет не так много лет, и в конце 80-х молниеносной, только для самых главных, скоростью выхода книги будет 2 года; четыре года будет нормальным сроком выхода книги; 7 лет будут вполне заурядным сроком для выхода книги даже у сравнительно известных писателей. Планы издательств стали верстаться фактически на пятилетку, а на ближайшие 2 года сбиты, как кирпичи в стене, и всунуть нельзя будет ничего».

Кто-то может принять эту версию, как убедительное доказательство сверхбыстрого выхода в свет второго издания книги В.Н.Наседкина.  Но с таким же правом и другие могут подумать: издание книги шло, вероятно, по другому ведомству.

«Выяснение этих обстоятельств – вовсе не прихоть «исследователя» (это я о себе!), а настоятельная необходимость. Но об этом чуть позже.

Для понимания сути вопроса, вынесенного в заголовок  этой статьи, придется немного окунуться в историю.

Общество политкаторжан существовало в СССР  с марта 1921 года по июль 1935 год. Его официальное название Всесоюзное общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Первые попытки  создания центра для консолидации бывших политкаторжан и ссыльных относятся к 1919 году, когда инициативная группа  на собрании приглашенных попыталась принять устав общества. Но из-за разногласий, носивших политический характер, попытка создания общества не увенчалась успехом. Она была повторена в 1920 году уже в Москве и опять безуспешно.  И лишь 20 марта 1921 года в Москве в Доме союзов состоялось учредительное собрание, на котором удалось принять, несмотря на межфракционную борьбу, устав общества. Изначально  общество замышлялось, как внепартийное.

   «Общество – внепартийно, и потому при приёме членов обращается внимание только на

    характер того процесса, по которому данный товарищ получил каторгу и ссылку».

Основная идея создания общества заключалась в изучении истории революционного движения:

    «…чтобы поведать миру об этой истории устами носителей этого движения».

Общество также оказывало материальную помощь своим нуждающимся членам.

Но уже на 1-м всесоюзном съезде (1924 год) фракция коммунистов добилась принятия нового устава, в котором появилось существенное дополнение в п.7:

    «членами общества не могут быть осуждённые органами советской власти за всякого

     рода выступления против неё».

В знак протеста против политизации несколько членов общества, которые, по-сути, стояли у истоков его организации, отказались от членства.

И сегодня нельзя без волнения читать заявление Ольги Ильиничны Таратута  (урождённая Рувинская: 1876-1938) – видного деятеля анархического движения, опубликованное в  печатном органе Федерации анархо-коммунистических групп Северо-американских соединенных штатов «Волна» (№54,июнь 1924 года) в связи с ее выходом в знак протеста из общества, где она была активным членом. Читатель может сам испытать это чувство, зайдя на сайт

http://spb-anarchists.ahno.org/opk.htm, и, найдя статью Сергея Быковского «Анархисты – члены  Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев». В этой же статье указан и номер фонда и описи, под которыми хранятся бесценные документы ВОПиСП в ГАРФ. Они ждут ещё своих исследователей!

Тенденция подчинить общество политкаторжан воле ВКП(б) усиливалась из года в год. На 2-м съезде (1925 год) некоторые представители эсеров, анархистов, меньшевиков (всего 24 человека) были вынуждены полностью капитулировать перед коммунистической фракцией и ВКП(б), подписав письмо. В нём говорилось:

   «Осознав политическую несостоятельность тех партий, к которым мы принадлежали,

    мы  являемся не только активными сторонниками советской власти, но и разделяем

    политику коммунистической партии. Товарищей по каторге и ссылке зовём

    присоединиться к нам».

ВОПиСП  имело 50 отделений в разных городах  СССР.

В период НЭПа  общество  организовало и содержало на собственные средства издательство; издавался журнал «Каторга и ссылка» и «Бюллетень ЦС ВОПиСП»; имелся и собственный книжный магазин «Маяк». Этой стороне деятельности общества политкаторжан посвящено прекрасное исследование Н.Ф.Васильевой: «Сборники  всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев и их вклад…». Любознательный читатель найдёт это исследование на сайте  www.penpolit.ru/author-item+M5c73eb7b823.html

Настоятельно рекомендуем  не оставить своим вниманием и сайт  

http://www.hi-edu.ru/e-books/HB/index.htm

Главы 20 и 21, размещенного здесь фундаментального учебника института открытого образования МГУП «История книги» под общей редакцией Таракановой О.Л., освещают историю возникновения (и последующего неминуемого закрытия) таких издательств.

Ценность подобных исследований состоит в том, что, указывая перечень использованной литературы, они открывают путь к дальнейшему изучению заинтересовавшей вас темы.

Деятельность ВОПиСП была прекращена в июле 1935 года (Постановлением ЦИК СССР), в полном соответствии с политикой государства: НЭП сменился пятилетками коллективизации и индустриализации. Частная деятельность повсеместно вытеснялась, часто насильственными методами, государственной и коллективной. Государству не нужны были и частные издательства.

К сожалению,  в  источниках, с которыми нам удалось ознакомиться в Интернете в связи с деятельностью ВОПиСП,  не найден текст того самого постановления ЦИК СССР, которым общество было распущено. Хотя о нем упоминается многократно. В одном месте оно названо даже « указом Сталина» (скорее всего, в переносном смысле, подразумевая при этом волю  вождя, реализованную в официальном юридическом документе). Вероятно, этот текст  мог бы пролить свет на причину последовавших репрессий против  членов общества бывших политкаторжан.

Важно отметить, что многие видные деятели ВОПиСП, не принадлежавшие к коммунистической фракции, вскоре были репрессированы органами ГПУ. Жестоким репрессиям, вплоть до расстрела, были подвергнуты уже в 1937-1938 годах даже те члены ВОПиСП, которые  за несколько лет до этого отошли от активной политической деятельности и теперь прозябали на рядовой работе в мелких артелях. Теперь им припоминали прежние «грехи», в том числе и выступление в журналах издательства политкаторжан.

Впрочем, репрессии  органов ВЧК (ГПУ) против многих членов общества бывших политкаторжан начались еще в 1920 -1930-х годах, о чем убедительно поведал  А.В.Дубовик в статье «Анархическое движение в Украине в 20 – 30-х годах. Контуры истории»; см. на  сайте «Публикуется впервые», дата публикации 17мая 2007 года.

Примечательно, что судьбы некоторых  лиц, упомянутых в этой статье, удивительным образом совпадают  с автобиографическими данными В.Н.Наседкина не только во времени, но и в географии. Лишь два примера:

Д.И.Кирилловский-Новомирский  1882 г рождения, в 1905-1906 году издавал в Одессе газету «Вольный рабочий»; арестован в Одессе и приговорен к тюремному заключению на 8,5 лет с последующей ссылкой; из ссылки бежал в Америку; возвратился в Россию в 1917 году;

И.Д.Абламский 1886 года рождения, арестован за революционную деятельность в 1907 году в Киеве; был сослан в Амурскую область, откуда бежал в Харбин; после повторного ареста приговорен к каторге; бежал в Австралию, где активно участвовал в профсоюзном движении рабочих Мельбурна (1912 год); в Россию вернулся в 1917 году.

К этим примерам мы еще вернемся, когда будем читать страницы книги В.Н.Наседкина.

Хорошо документированная статья А.В.Дубовика позволяет представить масштабы репрессий ГПУ  на Украине в 1924 - 1930 г (и даже конкретно в Харькове, где жил в это время Владимир Николаевич Наседкин).

И невозможно понять, каким образом В.Н. удалось избежать репрессий  в 1937-1938 г после публикации книги в разгромленном в 1935 году издательстве.

Насколько известно из той автобиографии, которую пожелал предоставить читателям своей книги автор, Владимир Николаевич Наседкин репрессиям со стороны советской власти никогда не подвергался. Почему? Над ответом остается только гадать, коль сам автор уже в период «хрущевской оттепели» не захотел дать пояснения чрезвычайно важному факту своей биографии.

Было бы крайне любопытно ознакомиться и с подлинной историей первой публикации книги «Пятнадцать лет скитаний по земному шару».

Чтобы попытаться получить ответ на  вопрос заголовка статьи, не обойтись  без изучения  многочисленных «Библиографических справочников», посвященных деятелям революционного движения в России.  В архивах  ГАРФ есть справочник с именами членов ВОПиСП. К сожалению, чрезвычайно ценная попытка выложить этот справочник  в электронном  виде, кажется, затормозилась на первых буквах алфавита. Впрочем, возможно, мы не обладаем достаточно полной информацией по данному вопросу.

Обращает на себя внимание тот факт, что ни в одном из доступных к изучению через Интернет справочников, не встретилась фамилия  - «Наседкин Владимир Николаевич».

Читатель, вероятно уже давно недоумевает: «какое отношение всё это имеет к Владимиру Николаевичу Наседкину - автору книги «Пятнадцать лет скитаний по земному шару»?

Думаем, - имеет. И самое непосредственное.

Итак, что мы знаем о вас, Владимир Николаевич Наседкин?
Ровно столько, сколько вы сочли нужным сообщить нам. А сообщили  очень мало, почему-то умолчав о целых десятилетиях своей сознательной жизни.

Что побуждало вас быть таким скупым на факты и в тоже время решиться написать и издать книгу, содержание которой  охватило почти три десятилетия?

Сколько вопросов!

И как жаль, что теперь уже не задать их в личной беседе.

А ведь такая возможность  (пусть и теоретическая) была в моей жизни. С 1954 по 1960 год  в городе, где еще жил  и готовил к переизданию свою книгу В.Н., проходили и мои студенческие годы.

Значит, не судьба! И теперь  искать ответы на многочисленные вопросы куда сложней!

Дорогой читатель,  откроем книгу В.Н.Наседкина (издание 1963 года) и, читая текст, в некоторых местах  будем ставить вопросы, по мере их возникновения.

Предлагаю вместе с читателем проанализировать некоторые факты биографии В.Н.

Для объективности возьмём только те, которые счел возможным довести до сведения своего читателя сам автор.

Родился в 1884 году; его детские и юношеские годы проходили  в тихой и будничной обстановке на окраине г. Харькова – в Песках. И хотя сейчас это название у многих харьковчан ассоциируется с другим районом, те Пески, где родился В.Н., установить легко. «В первой половине 19 века северная окраина Харькова – Пески были предместьем Харькова, хуторком хат в 30, рубленных, мазанных глиной и крытых соломой. Население Песков состояло из крестьян-малороссов, занимавшихся хлебопашеством». Правда, в последней четверти 19 века, т.е. когда родился В.Н., Пески были уже другими: население их уже не пахало землю, а занималось тем, чем обычно занимается городское население. К этому времени совсем недалеко действовали вагоноремонтные и паровозостроительные мастерские, процветали ремесла, торговля. Произошло расслоение населения; появились зажиточные люди купеческого и мещанского сословия, формировался рабочий класс.

Самым главным и безошибочным ориентиром  для поиска тех Песков, где родился В.Н.,   является храм св. великомученика и целителя Пантелеймона, построенный на выделенном участке Университетского сада  ( на другой части этого сада сейчас раскинулся парк имени Т.Г.Шевченко – любимое место отдыха горожан).  Это - район ул. Клочковской. В истории этого храма, как в зеркале, отразилась история православной церкви  двадцатого столетия на территории, называвшейся СССР. Храм подвергался ограблению, закрытию, частичному разрушению, превращению в склад. Слава Богу, сейчас он передан в управление церкви, реставрирован и используется по своему прямому назначению.  А упомянуть  о храме в этом месте нашего исследования пришлось по простой причине: строительство храма св. великомученика и целителя Пантелеймона в Харькове было завершено в 1884 году. В этот год родился где-то почти рядом и В.Н.

И хотя освящение храма было совершено уже в 1885 году, после чего и начались официальные богослужения в нем, но не исключено, что крещение новорожденного Владимира проходило именно в этом храме. И, уже почти точно,- крещение его младшего брата Николая.  Вероятно, какие-то сведения в архивах храма (если они сохранились) есть и о родителях В.Н.; тем более, что мать его  была женщиной религиозной.

Вот что известно о родителях В.Н.:

«Мои родители, бывшие крепостные крестьяне.

Отец был музыкантом, играл на старинном инструменте-фаготе. Его барин любил устраивать пышные балы с музыкой и держал у себя иностранца дирижера, который подбирал для оркестра мальчиков из крепостных. Так стал музыкантом и мой отец. Обзаведясь семьей, он переехал в город, где зимою играл в драматическом театре, а в летнее время путешествовал по России, выступая в театрах разных городов.

Моя мать всю жизнь оставалась неграмотной, но очень часто посещала театр, где играл в оркестре отец, и увлекалась драматическим искусством. По просьбе соседей часто с увлечением  изображала сцены с ревнивым мавром, злодеем Яго и прекрасной Дездемоной.

Мать часто просила читать вслух книги, взятые в библиотеке.

Мать очень хотела, чтобы дети ее учились.

Под влиянием книг и пьес, которые мать видела в театре, она увлеклась «сочинительством» и диктовала мне повесть, вернее – быль: «История несчастной крепостной девушки».

Мать рассказывала о свирепой барыне, у которой она пробыла до семнадцати лет.

Мать была религиозной и хотела таким же вырастить и меня».

Трудно сейчас судить, что в этих портретах правда, что вымысел. Но почему-то плохо увязывается понятие «бывшая крепостная девушка» с нарисованным портретом матери. К тому же,  частое посещение театра предусматривает какой-то минимум соответствующей  «экипировки». Возникает и чисто хронологический вопрос: крепостное право в России было отменено в 1861 году, когда матери было семнадцать лет. Родился  у неё сын Владимир в 1884 году. Матери было в это время уже минимум сорок лет. И хотя такой  возраст  сейчас считается еще детородным, но не уверен, что он был таковым  и в конце  19 века, в сословии, к которому принадлежала мать.

Ну да Бог с ними, с родителями…Их ведь не выбирают.

А вот умолчание о своих единокровных братьях и сестрах в автобиографии вызывает б-о-о-льшой вопрос. Фраза: «мать очень хотела, чтобы ее дети учились», где интересующее нас слово употреблено во множественном числе, предполагает наличие в семье по меньшей мере двух детей.

И, как бы в подтверждение такого допущения, лишь на последней странице книги (издание 1963 года) автор пишет (единственный раз!) несколько строчек о младшем брате Николае, погибшем в германском плену. Но этот факт вносит еще больше сомнений в хронологическую достоверность сведений о матери.

В связи с гибелью брата в книге приведена интересная подробность:

        «Колина вдова показала мне снимок похорон. Можно было прочесть на одном из

         венков: «Дорогому товарищу Николаю Наседкину».

Интересно было бы узнать от специалистов по этой теме, соответствует ли действительности  картина похорон русского военнопленного солдата в германском лагере с венками и фотографированием.  Лично я сомневаюсь и сомнения эти имеют основание.

В томе 6-м (ФЭБ: ЭНИ «Российский архив») опубликованы письма  военнопленного -русского офицера-дворянина М.И.Мидовского, написанные в период 1915-1918 г  из лагеря на территории Германии своей свояченице. Они интересны своей подлинностью. Прежде всего, в них обращает на себя внимание наличие довольно строгой (двойной – германской и русской) цензуры, которой подвергались  письма из германского плена. Кроме того, чтение этих писем  убеждает, что отношение к военнопленным  не отличалось дружелюбием  пленившей их стороны. Читая эти письма, трудно представить ситуацию, при которой фотографии похорон пленного могли бы миновать цензуру. Почти невозможно представить себе и те обстоятельства, которые могли бы позволить сделать фотографию похорон, да еще с возложением венков на могилу простого русского солдата, умершего в лагере для военнопленных.

     «Мне было семь лет, когда меня отвели в приходскую школу», т.е. – в 1891 году.

В те годы существовало два вида приходских школ: одноклассные (2 года обучения) и       двуклассные ( 4 года обучения). Значит, окончить ее  В.Н. должен был в 1895 году.

О десятилетии своей жизни (с 1895 по 1904 г), В.Н. предпочел почему-то умолчать.

Подробное описание начинается с 1904 года. Здесь он уже опытный подпольщик-революционер, поддерживающий идеологию большевиков. Но нигде ни одного упоминания о месте работы и профессии.

Несколько подробнее хочется остановиться на описании событий, связанных с попыткой вооруженного восстания в Харькове в 1905 году.

Но в этом месте  надо поставить знак, обозначающий перекресток. Именно здесь от нашего исследования  отпочковался мощный побег и настойчиво требует нового исследования. Теперь оно уже должно быть связано с именем Артёма (Ф.С.Сергеев: 1883-1921), которое впервые упомянуто в этом месте текста книги «Пятнадцать лет…». Того Артема, в честь которого названы улицы, поселки и даже целые города на территории распавшегося Союза. Эти названия остаются и сейчас.
Слишком уж загадочна гибель Артема в 1921 году. Обстоятельства гибели расследовала специальная правительственная комиссия. Материалы расследования никогда не были опубликованы в советской печати и, вероятно, до сих пор хранятся где-то под грифом «сов.секретно». Доступ к таким архивам – для простых смертных невозможен. Остается надеяться, что скоро появится тот, кто найдет и опубликует материалы, проливающие свет на тайну гибели Артема. Успех такой публикации гарантирован. Впрочем, это уже другая тема.

А пока снова вернемся к тексту книги В.Н.

      « После демонстрации 23 ноября харьковские рабочие были настроены особенно по-

        боевому. На 12 декабря штаб назначил выступление, к нему должны были

        присоединиться солдаты гарнизона. Накануне вечером наша дружина вместе с

        другими отрядами двинулась к месту назначения – на один из заводов. Но, очевидно,

        какой-то предатель выдал план выступления. Солдат гарнизона разоружили, завод

       окружили казаки, туда же была стянута артиллерия. Отряду рабочих было дано 15

        минут на размышление и сдачу. После отказа от сдачи  артиллерия открыла огонь.

        Многие наши товарищи погибли в этом бою. Около ста сорока человек было

        арестовано и отправлено в тюрьму».

Вот тут бы автору как раз и  сказать о своей личной судьбе. Но, взамен – многозначительное умолчание, о смысле которого  предоставлено думать-гадать самому читателю.  В книге не названо ни одного имени из тех 140, которые были арестованы. Неужели  парень, входящий в состав рабочей дружины, с оружием в руках стоявший рядом на охране завода, так и не знал лично никого из них? А ведь их, наверняка, судили на каком-то процессе. Возможно, что материалы этого процесса сохранились где-то в архивах и по ним можно было бы, спустя, столетие, подтвердить достоверность описания, а заодно, и роль автора в тех событиях. И не мог не понимать  этого В.Н., когда готовил текст книги к переизданию в 1963 году! Так почему же предпочел обойти молчанием еще один важнейший факт своей биографии: как, будучи арестованным с оружием в руках, остался вне судебного преследования? Какой ценой активному члену РСДРП (по собственному утверждению) удалось после ареста избежать суда за участие в вооруженном восстании?

На приведенном выше отрывке из книги мне бы хотелось остановиться несколько подробнее.  Он написан настолько общими словами, которые  мог бы использовать даже человек, не принимавший непосредственного участия в описанных событиях. Не назван даже завод, на охрану которого была направлена вооруженная рабочая дружина, в которую входил молодой революционер.

А между тем, события 12 декабря 1905 года явились как бы кульминацией вооруженного восстания  в Харькове и очень подробно описаны не только в местной прессе, но  о них знали и в столицах империи.

Самое первое подробное описание этих  событий появилось в №2 Известий федеративного совета харьковских комитетов РС-ДРП от 13-го декабря  1905 года. А двумя днями позже это сообщение почти дословно было перепечатано в специальном выпуске  коммерческой типографии – «Подробности последних событий». Правда, перепечатка была дополнена списком (неполным) раненых в разных местах города в столкновениях с войсками 12 декабря и  размещенных в трех городских больницах – Александровской, Николаевской и Красного Креста. 16-го декабря подробности убийств 12-го декабря опубликовал Союз союзов в своем бюллетене №1. Здесь была впервые приведена статистика: 87 – раненых и 27 убитых (из них 14-убитых на месте, 13-умерших от полученных ран). Озвучен пофамильный список всех 27-ми убитых с указанием их профессии и места работы. Из многих публикаций (порой преднамеренно искажавших подлинность событий) можно составить вполне объективную картину:

получив от охранного отделения информацию о намеченном на 12 декабря вооруженном восстании, центром  которого должен был стать завод Гельферих-Саде на Конной площади, генерал-губернатор Сенницкий блокировал в казармах воинские части, готовые выступить на стороне рабочих, и окружил верными ему войсками завод. В это время на территории завода собрались рабочие, студенты и так называемая  вооруженная боевая дружина. Окруженным был предъявлен ультиматум: милиционерам, входящим в состав боевой дружины, сдать оружие, а остальным - разойтись. Милиционеры решили защищаться. Через 10 минут завод подвергся обстрелу: с трех сторон стреляли ружейными залпами, а по зданию, где засела боевая дружина, огонь гранатами вела пушка. (Не артиллерия, а одна лишь пушка!) Минут через 5-10 передняя стена здания была разрушена; среди защитников появились убитые и раненые. Сопротивляться дальше было невозможно. Решено было выкинуть белый флаг. Тем, кому не удалось прорваться сквозь оцепление, были арестованы и помещены в воинскую казарму.

Толпа около 3 тысяч человек, во главе которой тоже была вооруженная боевая дружина, узнав об окружении завода Гельферих-Саде, устремилась от паровозостроительного завода, практически через весь город, на выручку. Но когда эта толпа подошла к Конной площади, выручать уже было некого. Произошла короткая, но ожесточенная, схватка с применением оружия. Войска открыли залповый огонь. Милиционеры вынуждены были отступить, оставив много убитых и раненых, которых подобрали только к вечеру.

В этот же день произошел расстрел людей, собравшихся на Николаевской площади и отказавшихся разойтись. При этом были ранены и убиты и случайные люди, не имевшие никакого отношения к демонстрациям и оказавшиеся случайно в гуще событий. Например, армянин Хамамиди, всегда торговавший на Московской улице халвой, услышав выстрелы, бросил свой лоток и стал перебегать улицу. Был убит наповал. Лоток  с халвой тут же был разграблен какими-то личностями.

Были убитые и раненые и в районе Кузинского моста.

В политической борьбе часто даже смерть используется враждующими сторонами в своих целях. Так, 15-го декабря в №3  Известий федеративного совета харьковских комитетов РС-ДРП было помещено явно провокационное сообщение: «Злодей Сенницкий, зверски расстреляв безоружную толпу 12-го декабря, скрывая дело рук своих, тайно похоронил в ночь на 15-ое декабря всех убитых и умерших от ран».

А на следующий день эта же газета поместила еще более нелепое сообщение: «Ночью, тайком, городовые, украв у родных трупы погибших борцов, свезли их на кладбище».

Среди людей, пришедших часам к 10-ти утра  15-го декабря к анатомическому институту (вероятно, сегодняшняя кафедра анатомии медицинского института) для участия в похоронах  убитых 12-го,  подозрительные личности распространяли вовсе уж безумные слухи, что  «тела не похоронены, а еще ночью доктора обливали их смолой и жгли в мертвецкой». Эти же личности призывали разгромить мертвецкую.

Истина состояла в следующем: трупы убитых и умерших в больницах от ран были собраны и доставлены для проведения экспертизы в анатомический институт.  Рано утром 15-го декабря, во избежание массовой демонстрации и провокаций во время похорон, трупы были вывезены на кладбище и быстро захоронены. Сохранился отчет члена Союза союзов, которого делегировали для участия в похоронах. Он опубликован в №1 Бюллетеня Союза союзов  от 16-го декабря:

«В 6.45 утра я был во дворе анатомического института и при мне начался вывоз трупов на кладбище; везли все время крупной рысью. Близ губернской земской управы и ветеринарного института стояли спешенные драгуны. Сопровождал на кладбище большой отряд пешей и конной полиции. Из публики было 5-6 родных, два делегата от Союза союзов и доктор В. Уже на кладбище мальчик из цветочного магазина привез венок, заказанный от Союза союзов. Этот венок и был возложен мною на могилы, одновременно был возложен и другой венок от рабочих. Оба венка были перевиты революционными лентами».

В сверхкраткое описание событий 12 декабря 1905 года в г. Харькове Владимир Николаевич счел возможным  вставить, бросающееся в глаза предложение, - «очевидно, какой-то предатель выдал план выступления». Мне пришлось прочитать десятки  страниц газетных   публикаций (газет « заинтересованных», т.е. революционной направленности) того времени. Назывались даже имена тех офицеров, которые приказывали  солдатам  стрелять по демонстрантам и участникам боевых милицейских дружин.  Но нигде не встретил я имени предателя или хотя бы  намека  на обвинение кого-то в предательстве.  Почему активный член РС-ДРП  не поделился своим предположением о предательстве со «своей» газетой  «Известия»? Хотя, справедливости ради, надо отметить, что и охранное отделение умело хранить тайны о своих осведомителях.

Трудно, практически невозможно, представить себе вооруженного участника боевой дружины, оказавшегося в самом центре кровавых событий 12 декабря 1905 года, даже не арестованным или хотя бы задержанным.

И далее, без всякого перехода и пояснения, будто это произошло на следующий день:

        «Я решил добровольно вступить в армию, чтобы вести среди солдат революционную

           работу. Меня отправили в г. Проскуров, в 46-й Днепровский пехотный полк. Там я

           связался с военной революционной организацией».

Вскоре, один из новобранцев, у которого была обнаружена подпольная литература, признался, что ее дал ему Наседкин».

И здесь автобиографическое описание приобретает совсем уж малодостоверный характер.

        «Ротный – человек нерешительный, боясь служебных неприятностей, оставил меня

          под «домашним арестом».

Видимо, сознавая несуразность такого выражения в приложении к рядовому, В.Н. сам берет в кавычки «под домашним арестом», но и не разъясняет, что это значит на самом деле. А дальше – еще более необъяснимое.

        «На другой день я встретился с вольноопределяющимся – членом  революционной

         организации».  

Незнакомец предложил план немедленного побега.

          «Я не стал мешкать и вскоре очутился за казарменным двором. Быстро вышел на

            дорогу и зашагал к городу, не теряя из виду своего вожатого.  Наконец он вошел в

            полуразрушенный дом; там для меня была спрятана одежда. Я быстро переоделся,

            надвинул кепку на лоб, взял узелок с солдатским обмундированием.

            Вольноопределяющийся торопил меня. Мы пришли на станцию. Я едва успел

            взять билет. Обменявшись благодарным взглядом со своим товарищем, вошел в

            вагон. Поезд двинулся. Он шел в Одессу. Так начались мои скитания».

В этом описании поражает, как легко было в русской армии, находящейся в состоянии войны (русско-японской) и революции 1905 года, перейти из статуса военнослужащего в статус дезертира. Особенно  умиляет подробность о прихваченном с собой узелке «с  солдатским обмундированием». Уж не для подтверждения ли дезертирства (при задержании)? Не очень убедительно выглядит и немедленное согласие на предложение немедленного побега. Не мог не знать опытный подпольщик элементарных правил конспирации. Ведь к солдату, находящемуся под подозрением в распространении нелегальной запрещенной литературы в воинской казарме, к тому же, якобы, находящемуся под домашним арестом, вполне мог быть подослан провокатор. У В.Н. ни тени сомнения. Он немедленно согласился на побег. Умиляет и сама легкость совершения побега.

Одесский период подпольной деятельности  продолжался около года и закончился   разгромом подпольной типографии и арестом всех причастных к ее работе.

И опять не обошлось без провокатора.

В этом месте В.Н. упомянул две фамилии людей, причастных к делу о разгроме подпольной типографии: Натальи Алексеевны Александровой – заведующей детской лечебницы, на территории которой работала подпольная типография, и Андрея Дидие – служащего больницы, знавшего о существовании типографии. Но вот что вызывает вопрос: ни одного упомянутого имени нет в библиографических справочниках, сохранившихся в архивах, и, в которых перечислены тысячи  тех, кто был причастен к борьбе с самодержавием от эпохи декабристов до 1917 года;  тех, кто подвергался  за свою деятельность судебным преследованиям царского режима; тех, кто прошел ссылки, тюрьмы и  каторгу.  

Не покидает ощущение, что текст книги в некоторых местах специально написан в рассчете  на его  непроверяемость.

Но так ведь не бывает и почти каждое действие неизбежно оставляет где-то когда-то какой-то след. Надо лишь иметь желание и возможность найти его.

Судил  одесскую группу подпольщиков-революционеров военно-окружной суд. На этот факт хочется обратить особое внимание и задать попутно вопросы: «Почему в одном из осужденных (пусть и под именем Григорий Загорулько)  военно-окружной суд не мог признать дезертира, бежавшего менее года назад из воинской части, которая дислоцировалась на сравнительно небольшом удалении от Одессы?»; «Почему у следователей не возникло желания установить личность подсудимого, заглянув в картотеку охранного отделения?». Ведь почти невозможно допустить мысль, что активное участие в декабре 1905 года в составе вооруженного рабочего отряда, к тому же, оказавшего вооруженное сопротивление правительственным войскам, осталось без каких-либо последствий для подследственного.

Обращаюсь к знатокам-правоведам с просьбой прочитать такие строчки текста книги:

      «Военно-окружной суд начал рассматривать дело нашей группы. Дадие и я от

       защитников отказались.  Мы заявили, что типография -  наша, что я привез ее к

       Дадие на хранение. Но выгородить Н.А.Александрову, нам не удалось: у неё

       нашли листовки. Обвинитель говорил, что мы стремились к вооруженному

       ниспровержению существующего строя. «Мир хижинам, война и смерть

       чертогам!», «На штурм дворцов!» - призывали наши листовки».

Интересно было бы услышать ответ специалистов в области права России в те годы на вопрос: «Соответствовал ли приговор, вынесенный В.Н. « к поселению», тяжести преступления?» Согласитесь, вопрос этот более чем правомочен, если учесть, что дело происходило в 1907 году -  в самый разгар правительственного террора после подавления революции 1905 года, а подсудимый, трижды за последние полтора года уличенный в антигосударственной деятельности, и сам подчеркивал на суде такой характер своей деятельности.

Но и тех документальных сведений, которые почерпнуты  из Интернета, вполне достаточно, чтобы утверждать: в период после событий 1905 года в России преследование за антигосударственную деятельность усилилось карательным аппаратом государства многократно, что отразилось и на ужесточении судебных решений.

В связи с названным судебным процессом возникает и еще один неизбежный вопрос: «Почему В.Н. ни единым словом не обмолвился о приговоре другим участникам –Н.А.Александровой и А. Дадие, не знать о которых он не мог?»

Описание этапирования из Одессы той группы осужденных, в которую входил В.Н., требует некоторых уточнений в связи с возникающими вопросами.

Например, почему  впечатления  человека, впервые в жизни этапируемого на поселение  за тысячи километров, сосредоточились в одном предложении?

      «Отсюда (порт на юге Украины – Николаев) начался тяжелый, нескончаемый этапный

        путь: издевательства конвоиров, особенно начальства, частые обыски, во время

        которых нас заставляли раздеваться догола, мерзостная грязь, клопы и вши на

        этапных пунктах».

Согласитесь, такое описание многотысячного пути мог бы сделать даже тот, кто к этапной жизни никогда не имел отношения.

Авторское повествование возобновляется  с того места, когда этап прибыл в Александровский централ.

Для справки: речь идет о знаменитой тюрьме, расположенной в с. Александровском, в 76 км от Иркутска. Официальное ее название: Александровская центральная каторжная тюрьма; с 1873 г – уголовная, с1889 г – пересыльная, с 1903 – политическая.

Посмотрите на карту и вы увидите расстояние от Николаева на юге Украины до Иркутска  в Сибири. Скорость преодоления этого расстояния  впечатляет, особенно  если учесть многократные обязательные остановки в этапных пунктах: в феврале еще в Одессе и «весной» уже в 76 км от Иркутска. Чуть позже автор уточняет понятие «весна»: это -  май месяц.

Прямо-таки настораживает (своей шаблонностью) описание «массового побега» из Александровского централа, который произошел  вскоре после прибытия  сюда этапа с В.Н.

Создается впечатление, что побег специально сделан для того, чтобы его описал много лет спустя В.Н.

   «Через несколько дней мы узнали о том, что произошло. Большая группа осужденных

    пожизненно и на долгие сроки каторги решила добыть свободу либо умереть.

    Они обезоружили стражу и вырвались, но уйти удалось немногим; некоторых беглецов

    убили, других снова бросили в тюрьму».

Подобные побеги (с разоружением стражи) – явление в тюрьмах царской России, скажем прямо, не каждодневное. Во всяком случае, в истории  знаменитой тюрьмы оно должно было бы сохраниться.

И что скажут нам профессиональные историки, если мы назовем дату  события – середина мая 1907 года?

А скажут они примерно так: «Извините, но нам о таком событии в мае 1907 года в Александровском централе ничего не известно». Более того, серьезные исследователи поведают то, что В.Н., вероятно, не было известно.

     «Александровский централ (далее А.ц) представлял собой уникум. Эта тюрьма

       никогда не отличалась особой строгостью режима и арестанты чувствовали себя

       здесь вольготно. Каторжане могли отлучаться из тюрьмы даже в Иркутск. Для

       уголовников был смягченный режим, хотя по их спинам и погуливали розги,

       практиковался  карцер, кандалы сковывали руки и ноги»

      «В 80-е годы 19 столетия при либералах-начальниках централа Сипягине и

        Лясотовиче каторжный режим сменился: вместо системы, основанной на

        покарании преступников, появилась система их исправления гуманным путем.

        Исчезли розги, кандалы, карцеры. Возник ряд мастерских, прибыль с которых шла

        на улучшение положения арестантов. Часть заработка откладывалась на счет

        заключенного и выдавалась после окончания срока наказания.

        Пища и одежда арестантов были таковы, что им завидовали крестьяне

        с. Александровское.

        Была открыта школа, создан самодеятельный театр, работала баня.

        Слава об А.ц. разнеслась далеко за пределы России. Посмотреть на условия  в

        централе приезжали иностранцы.

        Процент исправляющихся возрос, побеги совершенно прекратились».

        «Такое положение сохранялось до весны 1902 года. Именно в это время сюда

         прибыл Ф.Дзержинский. Он созвал сходку 50-ти политзаключенных и на основании

         формальностей выдвинул требования к администрации тюрьмы; их выполнение

         могло бы превратить жизнь заключенных в праздник. Начальник централа отказался

         выполнить требования заключенных.

         Заключенные подняли восстание: они выставили тюремную охрану за ворота и

         забаррикадировались. Беспорядки продолжались три дня. Разбираться с ситуацией

         приехал вице-губернатор. Бунтовщиков удалось уломать, не прибегая к силе.

         Но после этого случая с либерализмом было покончено».

Примерно такими словами описал положение заключенных в Александровском централе  

Павел Мигалев на сайте  http://pressa.irk.ru/kopeika/1004/05/006001.html , используя  материалы фундаментальных исследований. Даже с учетом  некоторой приукрашенности

истинного положения, нельзя не обратить внимание на два факта: либерализация тюремного режима привела к полному прекращению побегов  вплоть до весны 1902 года;

даже « восстание» весной 1902 года не сопровождалось применением оружия  и обоюдными убийствами  сторонников конфликтующих сил. Известные события 1905 года, связанные с попыткой освобождения заключенных, связаны с внешним воздействием.

Во всяком случае, кровавые события мая 1907 года, описанные В.Н., документально не подтверждаются.

Массовые расстрелы заключенных в А.ц. стали привычным явлением после 1917 года.

Об уникальности  А.ц. в дореволюционный период говорит в своих многочисленных публикациях А.Наумов.

         «В А.ц. на двух этажах правого крыла здания разместили целый ряд мастерских.

          Однако, все их разместить в камерах не удалось, поэтому часть оборудования

          установили прямо в коридорах.

          В камерах: сапожная, слесарная, кузнечная, портняжная, переплетная мастерские;

          в коридоре первого этажа: столярная и сушильня древесных материалов;

          в коридоре второго этажа установили 170 швейных машин.

          Мастерские выполняли крупные государственные заказы.

          На территории А.ц. была читальня-чайная;

          На собственной сельскохозяйственной ферме заключенные занимались

          разведением скота и птицы.

          С 1909 года заключенные стали привлекаться на строительство железной дороги и

         на добычу угля в Бархатовских копях.

          Осенью 1910 года при А.ц. была открыта специальная художественная мастерская;

          поделки мастеров-заключенных пользовались хорошим спросом и продавались в

          магазинах  Иркутска».

Александр Наумов, говоря об уникальности А.ц., упоминает и о дисциплинарных взысканиях, применявшихся в отношении заключенных. В основном, они сводились к одиночным заключениям на срок от 1-го до 8-ми дней, лишению платных работ, исключению из мастерских, переводу  в камеры для неисправимых.

Более подробную информацию по данной теме можно получить на сайтах:

           http://www.kapitalpress.ru/kapitalist/archive/2005/367

           http://www.cripo.com.ua/index.php?sekt_id=9&aid=68322

и в журнале «Капиталист» №5 за 2005 год,

в газете «Восточно-Сибирская правда».

В Иркутске в юридической научной библиотеке хранится очень солидное исследование – диссертация Быковой Н.И. «История Александровского централа(1900-февраль 1917г), 280стр., 1998 г.

Параграф 3-й главы 4-й этой диссертации озаглавлен: «Протесты каторжан А.ц. против режима каторги (голодовки, побеги, акты самоуничтожения и т.д.)». Автор не отрицает имевшие место побеги, но они никогда не носили массового характера и не сопровождались расстрелом заключенных . Нет в диссертации никакого упоминания о побеге в середине мая 1907 года и об убийстве пытавшихся бежать.

Сведения о диссертации Быковой Н.И. ( и о других ее работах по теме истории А.ц.) можно найти на сайте

          http://www.lawlibrary.ru/disser2007456.html

К сожалению, электронного варианта очень интересной диссертации нет; есть только оглавление. А библиотека, где хранится полный текст диссертации, основываясь на каком-то преглупейшем законе, не обслуживает читателей, пользующихся E-mail.

После столь длительного (хотя и обязательного) отступления, продолжим чтение наиболее примечательных мест текста книги.      

     «В конце мая мы снова двинулись в путь к месту ссылки. Обычно шли пешком, кое-

      где тряслись на бурятских двуколках…От селения  Жигалово мы плыли по Лене на

      барже. Стояли тихие, светлые летние ночи… Наша группа сошла в Киренске. Отсюда

      вверх по Киренге нас везли в утлых  якутских лодках-«душегубках»; потом

      пробирались верхом на лошадях через тайгу.

      Наконец наша партия – шестнадцать человек - прибыла в Мартыновку, куда меня

      сослали. Это таежное село с видневшимися вдали белоснежными вершинами гор

      поныне сохранилось в моей памяти, хотя пробыл я там лишь минут двадцать».

В приведенном  авторском тексте книги много интересных деталей, которые у меня вызывают некоторые уточняющие вопросы, на которые очень хотелось бы получить ответы профессионалов.

Например: что скажут специалисты о «бурятских двуколках», о якутских лодках-«душегубках» на реке Киренге, о «видневшихся  вдали белоснежных вершинах гор»,    летом из с. Мартыновка?

Описанию  легкости, с которой был совершен побег из ссылки (после  «двадцатиминутного пребывания», по собственному определению автора), мог бы позавидовать любой классик детективной литературы.

Из села Мартыновка, затерянной в Иркутской тайге, автору удалось беспрепятственно достигнуть Владивостока по поддельному паспорту, не будучи ни разу задержанным, если не считать случайное задержание после нескольких месяцев пребывания во Владивостоке. Но поддельный паспорт на имя Ивана Кузнецова, вероятно, почему-то даже не проверялся.

Особенно впечатляет маршрут побега. Здесь любознательному читателю, вероятно, потребуется карта, чтобы самому увидеть труднообъяснимые, с точки зрения здравого смысла, зигзаги маршрута.

В архивах сохранились документы, на основании которых можно еще и сейчас, спустя столетие, представить обстановку, царившую в местах ссылки и поселений в Сибири.

Поселение, как форму наказания, вместо ссылки стали широко применять в России после реформы 1900 года.  Организация охраны ссыльных требовала от государства значительных материальных затрат, а ожидаемого эффекта не приносила.

По официальным данным за 1900 год в России насчитывалось 310 тысяч осужденных на  ссылку; из них около 100 тысяч находились в «безвестной отлучке», т.е. были в бегах. Именно эта удручающая статистика  и привела  к расширению применения более мягкой (только на первый взгляд) формы наказания – поселению.

Условия поселения были таковы, что почти неизбежно приковывали  осужденного к земле, дому, работе, как необходимым элементам выживания. Те, кто не принимал эти условия, спивался, погибал или бежал из мест поселения.

Период 1907 – 1910 гг  характеризуется усилением репрессий против ссыльнопоселенцев:

их передвижение было существенно ограничено;

за побег в пределах Сибири  теперь полагалось тюремное заключение сроком на 2 года;

за побег в Европейскую часть  - каторга сроком от 3-х до 6-ти лет.

Конечно, это не могло полностью предотвратить побеги. Их продолжали совершать.

Ситуация с побегами ссыльнопоселенцев достаточно точно описана в анонимном письме, написанном в 1911 году:

     «отсутствие конспирации при широкой системе надзора приводила к тому, что

     большинство побегов были обречены на провал;

     для успешного побега должна быть помощь извне; нужны были деньги и  хороший

     паспорт живого человека.

     Хотя бежать было и не очень трудно, но легко попасться на границе, т.е. в Челябинске;

     бежать через Владивосток легче, но много дороже».

Запомните эти условия успешного побега и сравните с тем, что написал о своем побеге В.Н.

В Интернете  на тему побегов можно поискать статью Хазиахметова «Организация побегов политических ссыльных».

На сайте http:/refs.uaelub.net/12/23421023/2/index.html   размещен реферат (по материалам воспоминаний бывших каторжан и ссыльных, опубликованных в журнале  «Каторга и ссылка» в изд. ВОПиСП  1921-1935 г):  «Быт и настроения политической каторги и ссылки Сибири в 1900 – 1917 г».

Читатель, мы, как и намеревались,  взяли в руки карту и начинаем по ней изучать маршрут побега, который описал В.Н. в своей книге.

В сокращенном виде он выглядит так:

от с.Мартыново на лодке по р. Киренга  до Киренска – 300 км (если считать, что упомянутое в книге с. Мартыново, – это современное с. Верхнее-Мартыново в среднем течении р. Киренга,  хотя из него едва ли можно летом увидеть «белоснежные вершины»);

из Киренска на лодке по р. Лене до Витима – около 800 км;

из Витима на пароходе до Бодайбо – около 400 км.

Всего, по меньшей мере, 1500 км в сторону, противоположную ближайшей железной дороге!

Можно было бы понять логику поведения каторжанина, без помощи извне совершившего побег: на первых порах  его задача - как можно дальше уйти от места заточения. Но почему должен удаляться в глухомань поселенец? Коль он решил уйти из назначенного ему места поселения, его цель – как можно быстрее достичь ближайшей железной дороги.

Самый логичный маршрут побега, после достижения Киренска, был бы как раз в противоположную сторону, т.е. в сторону Жигалово и далее на Иркутск.

В избранном  В.Н. маршруте побега  не было не только логики, но и элементарного здравого смысла:  беглецы могут попытаться преодолеть 800 км на лодчонке по такой реке, как Лена,  только от безысходного отчаяния.

Прибыв в Бодайбо, В.Н., вероятно, осознал наконец-то  допущенную ошибку и решил исправить ее, теперь уже в одиночку. Он проделывает обратный путь до Киренска  (1500 км), продолжив на этот раз его до Жигалово (еще около 950 км).

Читатель, увяжи маршрут побега протяженностью в 4000 км с фактором времени: по самым благоприятным подсчетам прибыть В.Н. в Жигалово мог на закате сибирского лета

( начался побег ориентировочно не раньше середины июля; вспомни: « теплые светлые летние ночи», «гнус»).

Далее следует текст, который даже у опытного, хорошо экипированного, таежного охотника  или геолога, вызовет саркастическую усмешку.

    «Пароход доставил меня в Жигалово, а дальше пришлось идти пешком  до железной

     дороги – примерно километров триста. Как поется в старой песне, «Шел я и в ночь, и

     средь белого дня», но, вернее, бежал. Заходить в села опасался; прикорнешь немного

     под стогом – и снова в путь».

И несколькими строчками ниже, для усиления эффекта, написано:

     «Голодный, усталый, с окровавленными ногами, я забрался в порожний товарный

      вагон и тотчас заснул».

Это уже после преодоления этих самых 300 километров и переправы на пароме через Ангару, по достижению какой-то небольшой железно-дорожной станции.

Знаток  жизни в одиночку в осенней сибирской тайге, может представить действительный вид того, кто вышел ( если смог выйти!)  на железно-дорожную станцию после месячного скитания по тайге.

Но этот  оборванный заросший призрак еще и благополучно смог добраться до Иркутска и найти каких-то родственников,  не подвергнувшись задержанию первым же паромщиком или дворником.

В правдивости описания  преодоления 300  км тайги  в одиночку по-прежнему не появилось и тени сомнения ни у кого?

А в книге есть, по меньшей мере, описание  еще трех пеших переходов длиной в сотни километров, в возможности  совершения которых могут усомниться даже люди, прошедшие сегодня специальный курс подготовки по выживанию в экстремальной ситуации.

Это переход ( с поддельным паспортом на имя Ивана Жукова) из Владивостока в Благовещенск через Никольск-Уссурийск протяженностью около 700 км;

многодневный переход через пустыню на севере Чили, на который решались даже далеко не все аборигены;

и совсем уж фантастический переход через девственный тропический лес Южной Америки из Кито в Эквадоре до Боготы в Колумбии протяженностью в сотни км.

Для понимания смысла вопроса, вынесенного в заголовок статьи, важное значение имеет анализ передвижении В.Н. по территории Дальнего Востока.

В сокращенном виде оно выглядит так: после побега из с. Мартыново и многих (иногда малоправдоподобных) приключений, попадает в Благовещенск. И здесь, вероятно, совсем случайно встречает некую Ольгу Емельяновну (заметьте мимоходом – фамилия не названа!). Её, как теперь оказалось, тоже арестовывали в связи с тем  судебным  делом, по которому проходил в Одессе и В.Н. Из-за отсутствия улик она была вскоре освобождена. Но для нас сейчас более важным является тот факт, что эта Ольга Емельяновна – была знакомой Наталье Алексеевны Александровой, - той самой заведующей детской лечебницы, где  работала подпольная типография. Это её (по словам В.Н.) так настойчиво он пытался выгородить, беря на себя вину за организацию работы типографии.

     «Но выгородить Н.А.Александрову нам не удалось: у неё нашли листовки».

Логично было бы предположить, что, осудив В.Н. на поселение за «стремление к вооруженному ниспровержению существующего строя», Н.А.Александрова по тому же суду  должна была бы получить никак не большее наказание «за хранение листовок».

Но, по одной, только ему известной причине, В.Н. нигде ни разу не упомянул о судебном решении в отношении Н.А.Александровой. Не знать о нем  В.Н. не мог.

Самым естественным поведением двух знакомых по Одессе, случайно встретившихся  через год в сибирском городе, - обмен информацией об общих знакомых. Да так оно и было, вероятно, на самом деле. И ничего странного в этом нет. Странность в другом: опять ни слова о Н.А.Александровой. Здесь налицо явно умышленное умолчание автора.

И нам понятен смысл  его: судебный приговор в отношении ее был неизмеримо более суровым, чем В.Н.  Публичное признание этого факта потребовало бы правдоподобного объяснения. А его-то и не было никогда у В.Н.

Зато, Ольга  Емельяновна, вероятно, не зная  подробностей судебного процесса и ничего не подозревая, сообщила о месте проживания Андрюши Дадие.

Судьба (как и место нахождения) Н.А.Александровой  В.Н., надо полагать, сейчас не интересовала. А вот Андрея Дадие разыскать надо было обязательно.

И  В.Н. немедленно устремляется во Владивосток. Внешне это выглядит, как попытка немедленно выполнить совет Ольги Емельяновны и ее супруга о бегстве в Японию. В подкрепление совета супруги помогли В.Н. и деньгами. Действительно, Владивосток – то ближайшее к Японии место, откуда легче всего было совершить побег.

Дальнейшее описание событий дает пищу, даже не криминалисту, для построения  версии с уголовным сюжетом.

Что, например, может означать фраза:

    «Встретить во Владивостоке Андрюшу Дадие не представляло труда: у него не было

      денег, он пребывал на улице…»

Если его мог без всякого труда найти беглый ссыльнопоселенец, то сделать это же самое для полиции было еще легче. Значит, полиция его и не искала. Тогда вопрос о наказании Андрея Дидие по одесскому делу отпадает сам по себе. Выходит, что наказание примерно такое же, как и в отношении В.Н., только с поселением во Владивостоке, что смахивает уже на абсурд.  Наиболее правдоподобный вывод из анализа ситуации:  одесских друзей судебный процесс 1907 года связал какой-то тайной. Первым, кто осознал возможные последствия  раскрытия этой тайны, был более опытный В.Н.

Далее я вынужден привести в пересказе довольно общирный отрывок из книги (см. стр.23):

       однажды, задержавшегося  на улице до позднего времени В.Н., имевшего поддельный

       паспорт на имя Ивана Кузнецова, полицейский препроводил  в участок;

       на следующее утро личность его была удостоверена  в мастерской, где он работал.

       Казалось бы, на этом инцидент исчерпан.

       «В тот день у Андрюши Дадие была работа,  мне же нечего было делать в

        мастерской, и я пошел в библиотеку. Вскоре туда прибежал возбужденный Андрей и

        жестами подозвал меня.

        -Тебя ищут! – сказал он. – Околоточный надзиратель и двое городовых появились,

        как только ты ушел. Я незаметно выбрался из мастерской. Вот тебе пять рублей, и

        пока – прощай.

        Он назначил место нашей встречи и сказал, что придет туда сам или пришлет через

        верного человека «подходящий» паспорт.

        Но с тех пор я Андрюши Дадие не видел и ничего не знаю о его судьбе.

       В условленное место пришел незнакомый молодой человек и принес мне паспорт на

        имя Ивана Жукова».

Не правда ли, история,  очень напоминающая побег В.Н.из казарм  46-го Днепровского пехотного полка в  г. Проскурове, изложенная на стр.15.

Дальнейшее описание событий почти непредсказуемо с точки зрения здравого смысла.

Имея некоторую сумму денег и новый паспорт, В.Н. вдруг спешно устремляется в сторону, противоположную Японии, куда так стремился еще недавно. Он направился в Никольск-Уссурийск и далее в Хабаровск.  Этому  решению, хотя и с большим трудом, можно было бы найти более или менее правдоподобное объяснение, если бы он сел в поезд и проделал намеченный путь в короткое время.

Но он ведь пошел пешком, через тайгу, на расстояние не менее 600 км, таким образом, исчезнув из вида, в лучшем случае, на месяц! Что заставило его совершить такой шаг? И каких бандитов искали те люди, которые однажды задержали в тайге В.Н. с паспортом Ивана Жукова на пути из Уссурийска в Хабаровск?

Конечно же, у криминалиста есть вариант ответа и он должен соответствовать давно появившейся версии. Такого варианта придерживаюсь и я. Если бы произошло невероятное и, в чудом сохранившейся  уголовной хронике тех дней, можно было бы прочитать об обнаружении полицией Владивостока трупа молодого человека с паспортом на имя Андрея Дидие, лично я бы ни сколько не удивился.

Добравшись до Хабаровска, В.Н. теперь решил поискать счастье в  Японии через Николаевск-на-Амуре. И отправился туда он теперь на пароходе, с поддельным паспортом на имя Ивана Жукова, с которым спешно бежал (пешком через тайгу!) из Владивостока. Полиция города знала его и, возможно, разыскивала, как Ивана Кузнецова.

Так что же заставило В.Н. так поспешно бежать из Владивостока, находящегося совсем близко от Японии, чтобы пытаться попасть в ту же Японию, но теперь из Николаевска-на-Амуре?  Для этого ему потребовалось сделать петлю в полторы тысячи километров (из них около 700 км пешком).

И здесь хочется обратить внимание читателя на одну очень важную деталь. Прибытие в Николаевск  вполне легальным путем (хотя и по поддельному паспорту)  обернулось для В.Н. случайным  задержанием. Вероятно, сюда уже поступила какая-то ориентировка на Кузнецова ( фамилия, под которой проживал В.Н. во Владивостоке) и он (обратите внимание: «вместе с другими задержанными») был отправлен в участок. И хотя он предъявил в участке уже другой паспорт – Ивана Жукова - полностью подозрение не рассеялось. Лишь ценой потери  нового документа удалось избежать ареста. И он вынужден был скрываться еще несколько месяцев в тайге в артелях по заготовке леса. Автор не пожелал нам дать пояснения такого странного своего поведения. Почему?

От бесконечных вопросов, возникающих при чтении книги (изд. 1963 года), начинаешь уставать.

И поэтому, о скитаниях по странам и континентам лучше прочитать читателю лично.

Скитания начались после того, как В.Н. с паспортом на  Любимого, выбрался через Николаевск-на-Амуре за границу.

Я лишь отмечу встречи с Артемом в Китае и Австралии. Сведения, сообщенные В.Н. о некоторых деталях биографии Артема в этот период его жизни, имеют особый интерес, потому что в советской официальной прессе они не публиковались ни разу Например, о женитьбе Артема на подданной английской королевы и связанных с этим событием обстоятельствах.

Не останавливаясь на анализе малоправдоподобных  пеших переходов  в сотни километров через пустыни и девственные тропические леса Южной Америки, пропуская  детективные ситуации, в которые попадал  В.Н. с поддельными документами (и всегда выходил «сухим»!) в странах Западной Европы, охваченных первой мировой войной, остановлюсь на прибытие его в Турцию.

Некоторые подробности возвращения в Россию из Турции требуют  более тщательного анализа.

Попал В.Н. Наседкин в Турцию в августе 1920 года, имея паспорт на имя Ефима Заики. Он поселился в портовой части  Стамбула - Галате. А вскоре город наполнился русскими, которые эвакуировались из Крыма после разгрома армии Врангеля. Красный Крест организовал пункты, где белые получали горячий суп, иногда одежду и белье.

Летом 1921 года в Галате уже работало советское торговое представительство.  После констатации практически известных всем фактов, (см. стр.144 изд.1963 года) автор пишет:

«Около этого здания белогвардейцы часто хулиганили. Потом «союзники» начали терроризировать работников торгпредства – мне так и не удалось с ними связаться.

Весть о том, что на турецком пароходе «Решид-паша» отправляют беженцев в Страну Советов, взбудоражила тысячи людей. Тяга в Советскую Россию была огромна; люди неделями стояли в очереди, чтобы получить визу.

Оформив свои документы, я был в восторге: конец скитаниям – через несколько дней я буду на родине!»

Документы (как можно понять из текста книги) были оформлены на Наседкина Владимира Николаевича.

И я  снова задаю очередной  вопрос: «Как можно оформить визу по поддельным документам ( на имя Ефима Заики) в торгпредстве, с «которым не удалось связаться»?» Явно я чего-то недопонимаю!

Так уж случилось, что отправка переполненного пассажирами парохода задерживалась на несколько недель. Людей стали заедать вши. Стали распространяться слухи, что пароход собираются отправить вместо Новороссийска на остров Лемнос.  

«Поэтому, когда  нас повели в баню, я сбежал и снова оказался на улицах Константинополя».

Интересно было бы узнать о судьбе парохода «Решид-паша»; добрался ли он когда-нибудь до Новороссийска и не напрасен ли был побег с его борта?

«Теперь я все время проводил на пристани. Несколько пароходов шло в Новороссийск; имея визу, я мог уехать пассажиром, но у меня было только двадцать лир, а билет стоил дороже. Я разыскал маленькое старое греческое судно, которое под итальянским флагом шло в Севастополь. Устроился на нем за двадцать лир. Пароход назывался «Ала».

В осеннюю дождливую погоду судно вышло в рейс. Это было в сентябре 1921 года».

«Пароходик  был набит пассажирами, на нем плыло десятка два возвращавшихся из США рабочих и примерно столько же донских казаков-врангелевцев, которые ехали домой с повинной».

При дальнейшем чтении я предлагаю быть особенно внимательными (см.стр.146 изд.1963года).

«Мы прибыли в Севастополь. Всех пассажиров поместили в одном из пустых домов, под надзор. Прожили там лишь несколько дней, пользуясь относительной свободой: гуляли по городу, ходили на базар под присмотром двух-трех красноармейцев.

Для выяснения личности всех отправили в Симферополь, где каждого внимательно допросили. Спустя две недели нас отправили в родные места».

Об имени, под которым  началось возвращение в родные места теперь,  В.Н. предпочел  почему-то умолчать в своем повествовании.

Надо полагать, что  уже сойдя на берег в Севастополе, закаленный подпольщик понял, что попал в более опытные руки,  чем царское охранное отделение. И хотя не мог он  знать последствий  «внимательного допроса» пассажиров «Алы» в Симферополе, но интуиция, основанная на опыте подпольщика,  подсказала ему (когда «шесть человек, ехавших в Харьков, получили общий документ») единственно верное решение: «Надо бежать!». Что он и сделал, благополучно «отстав» под благовидным предлогом уже в Александровске (ныне Запорожье). Почти со 100 процентной достоверностью можно предсказать, что тех пятерых, продолжавших путь в Харьков по общему документу, на вокзале ждали стражи революции в кожаных  «фирменных» тужурках.

А  Владимир Николаевич предпочел прибыть в родной Харьков, как и положено подпольщику, инкогнито, подстраховав себя компанией революционных матросов, к которым он, как бы случайно, попал в вагон.

Но не думаю, что в харьковском ЧК работали простаки: им не составило труда выяснить личность и приметы того, кто в едином сопроводительном документе числился шестым.

Его через несколько дней тоже, надо полагать, встретили на вокзале. А если и прозевали, то легко могли  найти в родных Песках.

Читатель вправе спросить: «А зачем это им (чекистам) надо было делать?»

Предлагаю крамольную версию:

В распоряжение харьковского ЧК попали дореволюционные архивы охранного отделения, где значилась фамилия  Наседкина В.Н., который был арестован в декабре 1905 года с оружием в руках и под угрозой расстрела или каторги, согласился на сотрудничество с властями.  Ведь ему в то время было лишь  21 год! Упоминание о каком-то предателе в ночь на 12-е декабря 1905 года  может породить допущение даты вербовки и в более ранний период жизни  В.Н. Последовавшие вскоре выявление неблагонадежных в 46-м Днепровском пехотном полку,  разгром подпольной типографии в Одессе – лишь подтверждают  допустимость версии о сотрудничестве с властями. Ведь В.Н. в местах этих разгромов присутствовал лично.

Теперь, в октябре 1921 года у харьковских чекистов, получивших из Симферополя телеграфную депешу о прибытии шести подозрительных «возвращенцев»,  среди которых должен был быть  Наседкин В.Н., возникла идея использования его опыта в новых условиях. Ну а уж когда В.Н. не появился вместе с другими «возвращенцами» на харьковском вокзале, идея окончательно окрепла. Новому охранному органу новой власти очень нужны были опытные кадры. А в специфическом опыте В.Н. отказать нельзя: восемь имен, под которыми он прожил почти пятнадцать лет ( 1907 – 1921), говорят об этом. Вот они: Иван Загорулько, Иван Кузнецов, Иван Жуков, Любимов, Иван Ветров, Василий Лаптев, Ефим Заика, Владимир Наседкин.

В октябре 1921 года  на пороге родительского дома, стоял человек, который здесь был пятнадцать лет назад.

На этом автобиография фактически обрывается. Нам только известно, что  

« В.Н.Наседкин начал работать на производстве, а в свободное время писал воспоминания о виденном и испытанном».

Любого исследователя в этом месте повествования очень заинтересовал бы процесс легализации человека, прибывшего без документов в страну, где господствовала система военного коммунизма и красный террор даже ещё не достиг своего пика,  где страх перед ВЧК уже начал проникать в гены  живущих в самой свободной стране., где донос становился нормой жизни.  К сожалению, автор предпочел обойти молчанием  важнейший акт своего возвращения  домой. Наверное, у него были на то весьма веские причины.

Самодеятельные поиски не позволили обнаружить самые элементарные сведения автобиографии В.Н. после 1921 года: архивы Харькова не  пожелали открыть даже дату смерти этого таинственного человека, который в возрасте 79-ти лет сумел переиздать ( не будучи никогда членом союза писателей!) книгу, впервые написанную 1932 году.

Можно предположить, что ВОВ Владимир Николаевич встретил уже в непризывном возрасте (57 лет), а весной 1942 года Харьков был оккупирован. Мои попытки добыть еще какие-либо сведения о жизни неординарного человека пока остаются  бесплодными.

На одном из сайтов нашел человека,  тоже интересующегося  биографией В.Н., но связь с ним установить не удалось. Молчат и журналисты Харькова, к которым обращался по E-mail.

Буду благодарен каждому, кто сообщит хотя бы реальное направление поисков или укажет доступные архивы.

В заключение хотелось бы обсудить тему публикаций книги «Пятнадцать лет…»

Мне трудно, а точнее – почти невозможно, представить механизм публикации книги в государственном издательстве (в 1963 году, да еще в Москве!) автора, который не состоял в Союзе советских писателей, не имел благоприятного отзыва от корифея отечественной литературы, не был сам известнейшей личностью. Что-то могли бы подсказать архивы издательства «Географгиз», где просто обязаны были сохраниться бухгалтерские документы о начислении и перечислении авторского гонорара; протоколы заседаний редколлегии по утверждению ежегодных планов издания и т.п. материалы. К сожалению, в 1963 году это издательство вошло в состав нового издательства, которое сейчас называется «Мысль». Обращение самодеятельных «исследователей» в редакцию «Мысли» с запросом, как и следовало ожидать, оставлено без ответа. Создается впечатление, что и издательство «Мысль» бесследно исчезло в пучине вечного времени.

Как видите, опять какая-то мистика…

С большим напряжением воображения могу допустить возможность печатания книги в издательстве политкаторжан и ссыльнопоселенцев  в 1932 году. Могу даже предположить о том, что впервые текст ее родился в недрах специальных органов. И мог служить своеобразным пропуском для В.Н. в группы анархистов-синдикалистов, которые не признавали советскую власть и поэтому подлежали уничтожению.

Но переиздание книги через 30-ть лет в период «развитого социализма» мною не может быть объяснено.  Даже признание «хрущевской оттепели» в шестидесятые не изменило сути существовавшей тогда системы. Знаю о нравах и правилах игры в те времена  не по наслышке: сам принадлежу к классическим представителям того поколения.  Пусть тот, кому удалось свершить подвиг  печатания книги в 1963 году, не состоя в Союзе советских писателей, бросит в меня камень.  НЕ ВЕРЮ!!!

И все же факт остается фактом: книга «Пятнадцать лет скитаний по земному шару», изданная в 1963 году, лежит перед моими глазами.

Кто даст здравомысленное объяснение?!

Одно время я даже предположил, что публикация книги в 1932 году (как и легализация  самого автора в 1921 году) стала возможной благодаря близкому знакомству  с видным деятелем революции – Артёмом. Но хронология полностью опровергает это предположение: В.Н возвратился в родной Харьков поздней осенью 1921 года, а Артём погиб в июле 1921 года.

Очень соблазнительно связать публикацию книги в 1932 году с именем И.Д.Абламского, который в 1924 году был заведующим издательской секции Профинтерна, а в 1930 году работал художественным оформителем в музее «Каторга и ссылка».  В 1912 году, будучи в эмиграции, он активно участвовал в профсоюзном рабочем движении в Мельбурне (Австралия). Примерно в эти же годы здесь проживал и вращался в рабочей среде В.Н. Но, упоминая неоднократно о своем знакомстве в Австралии с Артемом,  Наседкин никогда не называет имени Абламского; отсутствует в моем распоряжении и документальное подтверждение каких-либо сношений Наседкина и Абламского в период 1924-1930 г. В качестве уместного примечания сообщу: Абламский  И.Д. в феврале 1938 года был арестован, обвинен в принадлежности к эсеровской контрреволюционной организации и Тройкой при УНКВД по Московской области приговорен к высшей мере наказания. 7-го марта (по другим данным 11-го апреля) 1938 года расстрелян на Бутовском полигоне. Последние лет пять до ареста работал художником в артели «Химкраска».

Н.Ф.Васильева в статье, посвященной анализу некоторых сборников общества политкаторжан, объясняя  вероятную причину  отсутствия в первых двух сборниках «На женской каторге» (1926 и 1932 гг) мемуаров М.Спиридоновой и А.Измойлович, высказала очень правдоподобное предположение:

   «Напрашивается вывод, что подозрение в нелояльности авторов к существующей политической системе сыграло немаловажную роль в отборе материалов сборника».

Как известно, и М.Спиридонова, и А. Измойлович были видными членами партии эсеров.

Остаётся лишь гадать, каким способом доказывал В.Н. свою лояльность партии большевиков в 1932 году. Есть предположение, что он даже не пытался вступить в эту партию после возвращения на родину из 15-летних странствий по миру. Вступление в партию большевиков, как правило, сопровождалось предварительными проверками биографических данных и последующими перепроверками в связи с частыми «чистками» рядов партии. В.Н., наверное, предпочитал избегать подобных процедур и оставаться рядовым членом общества по одному ему известным причинам.

Смысл этого исследования, как и многочисленных вопросов в нем, не преследует цель очернить человека, который теперь и не имеет возможности защитить свое имя.  Да и любые выводы уже никогда не могут изменить ничего в его судьбе. Они  могут лишь изменить наше восприятие, до которого ему уже нет никакого дела. Я всегда придерживался  мысли о бессмысленности какого-либо суда над представителями давно ушедших поколений. Они жили по своим законам и в той реальности, которая каждому из них диктовала соответствующий образ мышления и поведения. И даже назидательная цель «суда» не имеет смысла по той простой причине, что каждое поколение, проходя свой путь, совершает свои ошибки.

И все же, непреодолимая, как врожденная  неизлечимая генетическая болезнь, жажда знать: «КАК ЭТО БЫЛО?», толкает меня ставить вопросы, многие из которых можно отнести к категории тревожащих мир духов. Я бессилен побороть эту жажду, за что и буду держать ответ перед Создателем, когда Он призовет меня на  Свой Суд.