Е. Наклеушев. Введение в унологию, или единое знание

РАСШИРЕННАЯ АННОТАЦИЯ В ВОЛЬНОМ СТИЛЕ

  …Относительное-то знание … обретается…
Но… в устроении Абсолюта… и законов
Бытия и Истории мы все равно - во мраке.
Георгий Гачев


  Этому веку дано, может быть, подойти
к какому-то великому синтезу…
Марк Харитонов


  Похоже, что мы находимся в преддверии нового "осевого времени" (К. Ясперс), ибо прежние, столь долго служившие нам, ориентиры сегодня ведут в тупики, закрывая горизонты существования.
Александр Панарин


Добрым да будет твой день, мой благосклонный читатель!

Книга эта представляет твоему вниманию набросок системы единого знания, или, для краткости, унологии1 (предупрежу, что сноски часто сообщат тебе информацию не менее - иногда, в силу неискусности автора и чрезвычайной разветвленности вти-снутого в относительно слишком малый объем материала - даже более важную, чем основной текст. При этом, дабы не расхолаживать читателя библиографическими ссылками, не всем интересными, последние остаются у нас в основном тексте за-ключенными в скобки.)

Синтез подобного типа ищут в европейской традиции со времен Декарта и Лейб-ница, выдвинувших в ХVII веке программу построения Mathesis Universalis (Универ-сального Уравнения) всего возможного в принципе знания2. В предлагаемом здесь его варианте автор претендует пролить свет на проблематику, погруженную, по справедливому замечанию Гачева, в сложившейся на сегодня системе представлений во мрак, и отыскать столь настоятельно требуемые нашему времени ориентиры, открывающие новые горизонты существования, о которых говорит Панарин.

Предлагаемый синтез основан на построенном автором квазиточном аппарате - трех-мерном понятийном пространстве, чьи базовые оси определяются парами понятий взаим-но противоположного значения, автором же вводимых.

Как ни наивно остается разработан у нас означенный аппарат (автор - к облегчению бо-льшинства предполагаемых читателей - не математик, и все, что удается ему сделать с помо-щью своего понятийного пространства, - это вложить некий опорный костяк и буквально положить некоторые конструктивные пределы гуманитарной интуиции, иначе беспомощно растекающейся в попытках мыслить о вещах, в принципе преступающих порог традицион-ных представлений; отсюда, в частности, в нашей книге 24 чертежа), он, на наш взгляд, уже на этом своем уровне позволяет строить общую теорию Организации3 (см. словарь терминов в конце книги), высвечивающую глубинное единство вещей, явлений и представ-лений, относящихся к таким, по видимости обособленным сферам знания, как основания математики - и теория эволюции, квантовая механика - и метафизика судьбы, космология - и социальная история - и историческая психология... Здесь, например, взаимно проясняют друг друга, оказываясь в одном октанте понятийного объема, система тоталитарного госу-дарства - и гравитационный коллапс астрофизики - и Деградация биологических видов - и физиология старения... Здесь древние апории (парадоксы) Зенона Элейского, стремившего-ся продемонстрировать "логическую невозможность" движения, предстают как "блестя-щее исследование по пограничным проблемам теории относительности"...

По самонадеянной оценке автора, целое его построение в высшей степени серьезно - в отношении глубины раскрываемых им связей, - хотя вместе с тем неизбежно остается на се-годняшней стадии своего развития довольно любительским в силу непроясненности многих деталей и логических связей - вследствие слабой разработанности нашего квазиточного мето-да. Тем самым труд наш должен быть столь же мало интересен людям солидным, как и зама-нчив для ищущих выход из мировоззренческого тупика нашего времени.

Общая теория Организации в свою очередь выведет нас на более широкую теорию Реальности (лишь одним "слоем" которой оказывается Организация), выявляющую взаимную дополнительность самых "непримиримых" философий и не желающих знать друг о друге ре-лигий, Восточных и Западных способов мировосприятия и социального устроения...

Автор претендует - довольно, согласись, читатель, естественно в контексте объявляемого построения - ответить на целый ряд тысячелетних "проклятых вопросов" мировоззрения от доказательства бытия Божия (сопряженнного с подходом к синтезу Его монотеистической концепции с дальневосточным представлением об Абсолюте, несовместимым с монотеизмом с позиций формально-логической догмы!) до изъяснения квазиточных системных особенно-стей, стоящих за глубокими, но доселе понятийно расплывчатыми интуициями "Востока" и "Запада", и до подхода к нетавтологическим определениям понятий пространства и времени, качества и количества… Среди прочего находится алгебраическая интерпретация теории относительности, о необходимости которой говорил, и которую пытался искать Эйнштейн. Предлагается также ключ к пониманию квантовой механики, которую, по свидетельству не зряшного критикана - нобелевского лауреата Ричарда Фейнмана, самого внесшего в нее ве-сомый вклад, - "в сущности никто не понимает"...

Находят ответы вопросы о действительных путях истории (оказывающихся куда много-сложней и противоречивей - но системным в конечном счете образом! - чем позволяет запо-дозрить любая современная идеология или философия истории) и - как ни смущающе претен-циозно это звучит для самого автора - о конечном смысле жизни (автор не спорит, что здо-ровее всего любить жизнь прежде и больше ее смысла, но куда деваться тем чудакам, чья совесть не позволяет им полюбить жизнь, не узнав ее смысл? - между тем некоторые из них принадлежат - именно благодаря своей гипертрофированной философской совести - к лучшим умам человечества).

Автор претендует на свершение означенных подвигов не потому, что он такой умный (он только снизу вверх смотрит, например, на Платона и Лао-цзы, Евклида и Ньютона), но благодаря тому, что ему посчастливилось выйти посредством своего, пусть еще крайне несо-вершенного метода на степень сравнительной точности, никогда до сих пор не дававшуюся гуманитариям, и приступить к залатыванию бреши в знании, доселе расколотом на гумани-тарное и точное, - к колоссальному ущербу для обоих - с выходом на такой уровень, когда его разрозненные прежде фрагменты начинают складываться в голографическое целое, все части коего проливают тем или иным образом взаимный свет - и достраивают - друг друга...

(Или - откуда посмотреть - автор подставляет бока и физикам, и лирикам, вряд ли дру-жно поджидающим - это у Достоевского в пародийном стихотворении в "Бесах" "народ...

От Смоленска до Ташкента
С нетерпеньем ждал студента" -

наставника в обретении общего языка. Доныне не одна философия, о которой это обычно говорят, но практически все гуманитарное мышление остается в своем существе "поэзией понятий". Строй этого мышления, конечно, отнюдь не целиком произволен и условен, как и поэзия в собственном смысле слова целиком произвольна разве лишь у безнадежных гра-фоманов. В ряде отношений этот строй несравнимо эффективней так называемого "точного", особенно при работе с информацией большой степени сложности и малой определенности внутренних логических связей. Культура интуиции, им требуемая, подавляется, однако, - не в обиду сказать математикам - характером их труда, и редко бывает им доступна на высоком уровне. В свою очередь, большинство гуманитариев, опасаясь того же подавления своей специфической культуры мышления, а в чем-то и просто капризничая, - не для того-де вы-брали стезю подале от математик - отбрыкиваются от всякого приближения к точности, как черт от ладана4. И, надо думать, большинство математиков не усмотрит у автора и ква-зиточности /Что, в самом деле, может означать сие нововведение? - Это, естественно, можно будет более или менее связно показать только в контексте предлагаемого построения, но, мо-жно сразу сказать, предполагает такой его ход, который исключает привычную и дорогую гу-манитарию возможность оценивать незнакомый текст с любого абзаца, в компенсацию чего является зато возможность сравнительно членораздельно изъяснять вещи, категорически не схватывавшиеся доселе гуманитарной интуицией, или упорно не поддававшиеся связному изложению в привычной гуманитариям системе представлений/, тогда как многие гуманита-рии найдут его точность раздражающе избыточной уже по причине лишения их указанной дорогой им возможности. Без такой обоюдной трепки автору в задуманном предприятии, ес-ли оное будет вообще замечено дражайшими современниками, понятно, не обойтись.)

Автор претендует, опять же, согласись, читатель, естественно, если его претензии сколько-нибудь обоснованы, на расширение базового понятийного аппарата гуманитарного мышления, целиком унаследованного всеми развитыми культурными традициями современности от ан-тичности. Согласно семантическому исследованию Мортимера Адлера, последний состоит для европейской культуры всего из 102 фундаментальных идей, над коими надстраиваются все остальные (взаимопроясняющие оппозиции, как "жизнь и смерть", "добро и зло", "необ-ходимость и случайность" и пр., Адлер правомерно исчислил как идеи единичные, иначе на-считал бы больше). С целью расширения списка Адлера в США был учрежден в начале 50-х го-дов специальный институт, так и закрывшийся, не найдя ни одной дополнительной к его списку идеи. Будучи незнаком с методологией Адлера (но лишь с содержанием его списка), автор пе-ресчитывал оригинальные базовые идеи своего труда с утрированной осторожностью - и насчитал 22 (см. словарь базовых идей нашего труда в конце книги). Не так уж мало - со-гласись, благосклонный читатель!


* * *

  Уюта и покоя благодать
простейшим ограничена пределом:
опасно черным черное назвать,
а белое назвать опасно белым.
Игорь Губерман


Да не смутит тебя, читатель, всеобъемлющее "бунтарство" этой книги, без особого пиетета препарирующей "священных коров" всех истэблишментов, всех идеологий и всех религий. Как констатирует Григорий Померанц, "мы живем в век кризиса всех (курсив Померанца) движений". Посему автор не хочет служить никому и ничему, кроме истины - в том и без то-го скромном наиполном объеме, до коего дано ему дотянуться с его слабыми человеческими силами. Он предлагает еще один критерий истины в дополнение ко многим найденным лю-дьми: то, что в целости своей невыгодно никому (имеется в виду "невыгодность" не только экономическая или политическая - но и определяемая узостью личных предпочтений, и само-надеянной ограниченностью любых мировых цивилизаций, и "партийной религиозностью" /то есть самого распространенного типа религиозностью, ориентированной в первую голову не на постижение вечной тайны Бога, но на Его "единственно истинное и окончательное от-кровение" - в нашей, понятно, конфессии/, и т. д., и т. п.) - кроме Бога (ибо, гласит посло-вица, "все за себя, один Бог за всех") да горсти идеалистов, готовых ее безоглядно искать и проповедовать. А потому да будут хладнокровно препарированы все истэблишменты - прош-лые, настоящие, а со временем и будущие (включая те, что постараются когда-нибудь осед-лать труд автора), Восточные и Западные, Северные и Южные, "светские" и "религиозные"5 - и да святится одна прекрасная в своем вечном гордом одиночестве и нищей наготе Правда!6

Если такой категорически внепартийный подход ко всем ныне принятым идеологиям и ве-рованиям неприемлем читателю, лучше ему будет, если он пощадит свою печенку и закроет эту книгу на этом самом месте!


* * *

  Его [русского] мышление выразительно... Духовно развитый русский есть по существу своему поэт.
Вальтер Шубарт



  Мысль не парная с чувством - ложь и бесчестье.
Андрей Платонов


Да не смутит тебя, читатель, и откровенная эмоциональность, и оценочность мысли авто-ра, столь предосудительная с точки зрения принятых ныне критериев солидности теории. Мы дерзнем показать в этой книге, что имплицитная оценочность (и неразрывно связанная с ней подспудная эмоциональность) теоретических суждений неустранима из оных не толь-ко в силу понятных человеческих слабостей, но и по самому принципу мысли, строящей мо-дели любых, сколь бы ни "абстрактных" и "изолированных", объектов, процессов или отно-шений внутренне всесвязного мира, ибо в силу означенной всесвязности теоретик неизбеж-но выходит сознательно или бессознательно, прямо или косвенно в каждой такой модели на Бога - или, при попытках Его "отрицания" или "вынесения за скобки", на противостоящие Ему трансценденты (см. наш словарь терминов). Таким образом, исследователь оценивает всегда (и, доколе мысль его остается последовательной, весьма категорическим образом!), выбирая лишь между оценками позитивистски пресными и стандартными (то есть помимо прочего - пошлыми), каковые выглядят для позитивистски же воспитанных критиков безуко-ризненно чуждыми всякой оценочности, - и оценками - ежели и сколько даст Бог, и сумеет пойти ему встречу мыслитель - более мудрыми - и эмоциями не иссушенными, обкор-нанными и извращенными, но сравнительно гармоничными...

1 "Уно" - корень поздней латыни, значащий то же, что "уни" ее классического периода: "единое", - но более благозвучный для русского уха.

2 Этот поиск в той или иной форме и степени характеризует все вообще высоко развитые культуры. Кажется, наиболее напряженным он был в период расцвета исламской традиции. Так, около рубежа XI-XII вв. Омар Хайям - не только великий поэт, но и выдающийся уче-ный и мыслитель - пишет:

Где теперь эти люди - мудрейшие нашей земли?
Тайной нити в основе творенья они не нашли.
Как они суесловили много о сущности Бога!
Весь свой век бородами трясли - и бесследно ушли...

А величайший классический поэт Ирана суфий Хафиз около середины XIV в. восклицает - весьма неожиданно для европейца - посредине любовной газели:

О, душа моя, выслушай верный совет - вывод горестных лет!
Ведь счастливые юноши так старику жадно внемлют порой:
Все забудь! Музыканта воспой и вино - мирозданье темно.

3 Заглавными буквами выделяются у нас термины, относящиеся к понятиям, нетрадици-онно нами развиваемым. Те же термины, написанные со строчных букв, употребляются в их традиционном значении.

4 Автор предложил однажды статью о патриархатных и матриархатных системах пре-красному журналу "Знание - сила" (насколько мне известно, нигде за рубежом сколько-ни-будь подобного по глубине мировоззренческого поиска и в то же время популярного издания не существует). Статья редакции понравилась - за исключением нескольких простых чертежей (фигурирующих в соответствующем контексте здесь в конце главы 13), каковые, по мнению редакторов, были в гуманитарном тексте неприличны, и без коих вполне-де можно было обойтись. По мне, с таким же успехом мог бы обойтись пианист без пальцев. Я предложил им переделать статью самим, они - мне. На том мы и расстались.

5 Культурологи констатируют, что характер религиозности определяет фундаментальным образом все черты данной культуры - до специфических для нее форм "атеизма" и "агно-стицизма", но трудно усомниться и в том, что условия быта и истории народов, исповедую-щих данную религию, в свою очередь существенно на нее влияют. Отсюда условность де-ления истэблишментов на "религиозные" и "светские".

6 На здравомысленный вопрос, на поддержку каких же сил рассчитывает в таком случае автор, позвольте ответить ему словами великого даоса Чжуан-цзы (IV в. до н. э): "Великие истины не затрагивают сердца масс. И теперь, когда весь мир пребывает в заблуждении, как могу я повести за собой, хотя и знаю истинный путь? Если я знаю, что не могу, и все же пытаюсь добиться успеха, не создаю ли я тем еще один источник заблуждения? Не лучше ли прекратить борьбу? Но если я не стану бороться, то кто же станет?" (Цит. по сб. "Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности" М.: Прогресс, 1990, стр. 26.) Или ко-роче - гариком мудрого Игоря Губермана:

На собственном горбу и на чужом
я вынянчил понятие простое:
бессмысленно идти на танк с ножом,
но если очень хочется - то стоит!