Первое найденное нами понятийное измерение определило тенденции Организации, которые можно охарактеризовать в первом приближении как "количественные". В совре-менном понятийном аппарате "количественность" является во всяком случае ближайшей категорией, которую можно приспособить к определению того, о чем шла у нас в этой связи речь. В частности, мы говорили об "упрощении" и "усложнении" систем. Разумеет-ся, всегда сыщутся остроумцы, готовые скептически указать, что любое "упрощение" мо-жно представить, рассмотрев под другим углом, как "усложнение", и обратно, после чего останутся в полной уверенности, что высказали все, что можно тут сказать умного. Лю-бую вообще задачу можно исхитриться поставить так, что она представится неразреши-мой. Замечательно, что особенно легко это удается в математике - самом изощренном и отточенном творении человеческого ума - но не совсем таким остроумием она все же под-вигается! И вот, вполне соглашаясь с остроумцами в том, что простота и сложность многообразными способами перетекают друг в друга, мы, однако ж, позволим себе оста-ться при убеждении, что это не исключает возможность плодотворного анализа их соотно-шений. В частности, те "упрощение" и "усложнение", о которых шла у нас речь, имеют вполне простые, именно количественные критерии: усложняется в рассмотренном измере-нии та система, в которой увеличивается простым арифметическим образом число слага-ющих ее элементов, и упрощается та, где то же число уменьшается. Например, в случае развития мозга человека от зародышевого до взрослого состояния крайне затруднительно было бы предложить такие плодотворные критерии подсчета, где это число становилось бы меньше. Разумеется, вообще говоря, упрощение и усложнение Организации могут иметь и другие критерии; к каковым мы и перейдем, обратившись ко второму понятийно-му измерению. И если В первом измерении уместно было выдвинуть па передний план динамику количественности, во втором, можно ожидать, на этом месте окажется движе-ние качественности.

Слово "качество" происходит в русском языке (как и в латыни, и многих других язы-ках) от слова "как", чем утверждается, стало быть, что качественность Организуется по-средством уподобления вещей¹ друг другу. Примем эту гипотезу и посмотрим, к чему она нас приведет. Определим для ее уточнения крайние полюса возможного в принципе упо-добления. Один из них - целая Реальность, или весь "универсум" (который, не зная пока-мест, что в него входит, мы определим здесь условно-тавтологически, как целый объем, куда дотягиваются связи уподобления, исходящие из каждой отдельной вещи, что бы в тот объем ни входило). Противоположным ему полюсом является неповторимая и дискур-сивно не определимая (на нее можно только указать - или показать ее художественно) "этость" всякой отдельной вещи - ее индивидуальность, характеризуемая только ее похо-жестью на саму себя. Мы увидим, что, как ни странно может это кому-либо показаться, последняя не остается равной самой себе просто по инерции, но должна самоутверждаться именно через активное уподобление самой себе - либо претерпевать неизбежный упадок и в пределе распадаться. Все качественности, которые имеет смысл выделять любыми способами, включая и те (качественности и способы), о коих мы доселе не подозреваем, Организуются обоими означенными противоположно направленными, но и взаимно до-полнительными способами уподобления, то есть Универсализацией и Индивидуализа-цией. Многократно сплетаясь в своей дополнительности и отталкиваясь в противоречиях, они образуют и многоступенчатое подобие одних слагающих Реальности другим - и столь же многоступенчатую их обособленность и выделяемость. Так складывается качествен-ность каждого типа элементарных частиц - и, смеет считать автор, каждой отдельной ча-стицы², химического элемента, кристалла, звезды, биологического вида, народа и отдель-ного человека. Не исключим априори возможность, что это относится и к тому, что приня-то называть "абстракциями", как, например, к группам математических преобразований...

Вместе со Связыванием в простоту (и иные слагающие ее ряда) Универсализация яв-ляется второй атрибутивной чертой традиционного рационализма как чисто аналитическо-го метода знания. Мы увидим в дальнейшем, что именно по этому принципу различимы "суть" мудрецов - и "суть" ретроградов и изуверов. Здесь же, впрочем, обнаруживается вторая глубочайшая иллюзия традиционного рационализма: убеждение, что существо ре-альности полностью исчерпаемо знанием, отвлеченным не только от несводимой к прос-тоте сложности вещей - но и от их индивидуальности.

"Individuum est innefabile" (индивидуальное неизъяснимо), заявили в свое время схо-ласты, в значительной мере подготовившие в период между гибелью античной науки и за-рождением научности Нового Времени стиль этой последней. И то сказать, как было запо-дозрить какую-либо изъяснимость индивидуального, то есть неделимого, целиком остава-ясь в русле аристотелевского понимания правильного мышления как исключительно раз-деления разделимого и соединения соединимого? Новое Время унаследовало веру древ-них в безраздельное право анализа (вкупе с зеркально отражающим его приемы формаль-ным "синтезом") на построение исчерпывающего знания о вещах, и без особенных коле-баний оставило несолидный интерес к индивидуальному женщинам и детям, да поэтам и мистикам. И силой эффекта самоутешения тезис о неизъяснимости индивидуального пере-рос в постулат о его ненужности для познания существа вещей.

Старая английская басня так высмеивает самодовольство всеаналитиков. Стоял яр-кий летний день, все живое радовалось солнцу, и только старая злобная жаба сидела в те-мной канаве и дулась на общее веселье. И вот, заприметила она шуструю сороконожку, резвившуюся на лугу, да и скажи ей: "Прикинь-ка, какая нога идет у тебя за какой?" Про-стодушная сороконожка попыталась прикинуть - и оцепенела. И вот, по-прежнему ярко светило солнце, радовались жизни звери, птицы и насекомые, а несчастная сороконожка оставалась словно парализованной. Собственное передвижение показалось ей по размыш-лению вовсе не возможным, и ей хотелось теперь только поскорей умереть.

Формулируя мораль этой милой басни в сухом философском ключе, заметим, что анализ по самой своей неразрывно связанной с Универсализацией, то есть наисложной - исходной природе предполагает невозможность справляться со сложным как таковым. Отсюда еще вытекает стремление аналитика решать задачи непременно через упрощение - и весь связанный с этим комплекс благоговения перед якобы непременно простой сутью, - и вот почему аналитик пасует перед сложностью там, где по условиям задачи ее никак не-льзя представить несущественной³. И, однако ж, прежде попытки проанализировать свое движение, наивная сороконожка прекрасно справлялась со своими многочисленными ко-нечностями - очевидно, потому, что знала это дело не аналитическим, но целостным спо-собом.

Ясно, что сложность такое знание не устрашит. Напротив, забегая вперед, можно сказать, что именно решение задач через Развязывание в сложность - в преодоление ис-ходной абсолютной простоты неделимой по определению индивидуальности - есть един-ственный возможный здесь путь обретения знания. Таким образом, ужас сверхпростоты, а не сложности, движет это знание.

Но, быть может, знание, отталкивающееся от Индивидуализации, обращаемо только вовнутрь познающего, тогда как знание, отправляющееся от Универсализации, направле-но ведь вовне его? Так оно в первом приближении и есть, но вот что нужно к сему доба-вить. Знание, обращенное целиком вовне познающего, ориентирует его соответственно во внешнем ему и, стало быть, чуждом мире. И, следовательно, усиливает познающего как чужака-завоевателя. Отсюда (среди прочих слагающих) проистекает знаменитый тезис ра-ционализма Нового Времени: "Знание - сила". Правда, к сему прилагался благоразумный совет "господствовать над природой, подчиняясь ее законам". Но это не принципиальное преобразование завоевательного подхода. Во все времена все сколько-нибудь дальновид-ные завоеватели стремились применяться к условиям и обычаям покоряемых ими стран. Что, само по себе, никогда не делало их своими для покоренных, поджидавших только первой возможности, чтобы послать их ко всем чертям. (Что, похоже, начинает сейчас пы-таться проделать с нами исстрадавшаяся под нашей "рациональной" властью биосфера, насылая на нас СПИД и прочие все более многочисленные и еще недавно никому неве-домые жуткие хвори.)

Характерно, что и пытаясь познавать самого себя, аналитик вынужден относиться к собственной природе как к чужой! Знание, получаемое им на этом пути, оказывается не-соотносимо с тем, что он знает о себе непосредственным образом. Более того, непосредст-венное знание о себе мешает солидности научного наблюдения. Отсюда признанная боль-шинством психологических школ слабость и ненадежность метода интроспекции (психо-логического самонаблюдения), хотя, казалось бы, кто может быть понятен и известен исследователю лучше его самого!

Итак, обращаясь к миру как лишь внешнему для познающего, аналитическое позна-ние ведет его к отчуждению от мира - и самого себя, как этого мира элемента. В пределе этой односторонней познавательной тенденции следует ожидать абсолютного, хотя и "ученейшего" невежества субъекта относительно самого себя и мира, и полной потери им способности жить в ладу с миром и самим собой.

Этому почти безраздельно господствующему на Западе в течение последних веков стилю познания противостоит на Востоке традиция, для которой подход к миру, выра-женный тезисом "знание - сила", не просто ошибочен, но аморален и извращен до степе-ни сумасшествия. Эта традиция не всегда была чужда и Западу, но неизменно вытесня-лась на его почве в эпохи "расцвета" его "рационализма". "Познай самого себя - и ты по-знаешь богов и вселенную", - гласила древняя надпись на фронтоне храма в Дельфах. То есть, отгородись от внешнего как якобы лишь внешнего, углубись в самого себя - и в соб-ственном внутреннем мире ты обнаружишь не только свое подлинное я, но и целый не-раздельный с ним мир.

Для человека, целиком проникнутого специфически Западным - так называемым "активным"⁴ мироощущением, это звучит как экзотическая чушь, но просто тавтология, что познание, следующее пути Индивидуализации, не делит (но тем эффективней развертывает!), и коль скоро вообще имеет место - а пример хотя бы той же нашей сороконо-жки показывает, что имеет, и еще как! - познает разом все.

Бергсон характеризует инстинкт (и происходящую от него интуицию, противопо-ставляемые им интеллекту тем же образом и на тех же основаниях, на каких различаем мы Индивидуализированный и Универсализованный пути знания) как "знание на расстоя-нии". Здесь, как нередко у него, прозорливая интуиция отрывается от используемых им традиционных неадекватных рассудочных средств. Выражение "знание на расстоянии" признает расстояние - чтобы немедля опрокинуть его каким-то неизъяснимым способом. Правильно говорить здесь о "знании без расстояний", понимая это "без" не каким-то об-разно-расплывчатым, как в дурной поэзии, но целиком буквальным и точным образом, предполагающим специальные замечательные и проверяемые в экспериментах эффекты⁵. В самом деле, рассмотрение, например, поразительно тонкой и сложной инстинктивной деятельности многих видов насекомых неизбежно приводит (во всяком случае мыслителя с хорошим вкусом, несомненным у Бергсона) к убеждению о наличии у них такого знания о других видах, например, о расположении и назначении в теле жертвы нервных узлов, что его происхождение должно упираться в то, что Бергсон называет "симпатией", или "сочувствием" (по-русски лучше и точней назвать это "вчувствованием"), позволяющим знать жертву как бы изнутри⁶.

Нелепо, конечно, было бы уверять, что Индивидуализация обладает абсолютным по-знавательным преимуществом над Универсализацией. Бергсон констатирует, что инс-тинкт-интуиция от природы наклонен к инертности, закостенелости и туманности, тогда как интеллект - к подвижности, гибкости и ясности. Попробуйте, в самом деле, быть инер-тным и негибким завоевателем, отдающим вдобавок туманные приказы! (Или, напротив, охватить и попробовать поворочать гибким, подвижным и ясным образом - всецелую громаду Реальности!) Но значит ли это, что человеку в любых обстоятельствах лучше иметь как можно больше интеллекта и как можно меньше конкурирующего с ним инстин-кта? Нет, потому что, как увидим мы, исследуя свойства нашей понятийной плоскости, первый - и единственный целотворческий - путь Организации живого (и всей вообще Ор-ганизации) ведет именно от простого к сложному - путь, Универсализации и интеллекту, на нее опирающемуся, заказанный⁷.

Последнее соображение вновь возвращает нас к высказанному ранее, что, вступив однажды на путь определяющей в знании Универсализации, человек не сможет двигаться по нему неограниченно долго, но рано или поздно неизбежно придет в прогрессирующем отчуждении от мира и самого себя к роковому гносеологическому и нравственному кри-зису. Эта ситуация открывается нам не только в умозрении, но и неоднократно - в исто-рии человечества⁸. Наиярко - в истории Средиземноморья эпохи крушения классической античной культуры и становления христианства. За столетия перед тем носители греко-римской цивилизации добиваются замечательных успехов в рациональном познании, ма-териальном процветании и государственном обустройстве своего региона. В одной из по-пулярнейших трагедий периода греческой классики хор пел во славу человека: "Непобе-димый, преград не ведая, идет вперед!" С приближением к рубежу эр это победительное мироощущение, однако, все быстрее снижалось. Культура все отчетливей обнаруживала во всех своих чертах потерю подлинного творческого духа, глубины и вкуса, являя взамен черты эпигонства и декаданса. Моральное разложение достигло, особенно в городах, чу-довищной степени. Традиционная религиозность оказалась подорвана рациональной кри-тикой. Пытаясь обрести новую опору расшатавшемуся жизнечувствию, го-родские массы античного Запада обращаются к сравнительно устойчивым культам близлежащего Пе-реднего Востока. В этих условиях получает, однако, с течением времени преобладание, а в дальнейшем целиком вытесняет конкурирующие культы христианство, соединяющее в себе тесную связь с древней традицией - и ответ на специфический вызов времени.

Основная масса современных психологов, социологов и прочих пекущихся о благе человека профессионалов считает безусловно определяющим (если не единственно "нор-мальным") одно направление приспособления человека - вовне, к окружающему миру. Словно в пику этой нехорошей их простоте, вопрошает Христос: "Какая польза человеку, если он приобретает весь мир, а душе своей повредит?"⁹

Тезис этот должен быть, по нашему разумению, признан ключевым для понимания специфики христианства (из чего следует, естественно, что современный, дисциплиниро-ванно-конформный по своему определяющему психологическому складу Запад категори-чески не способен понимать и чувствовать "христианские основания" собственной циви-лизации). Значительнейшая часть этой специфики истолкуема (в той, разумеется, степени, в какой допустим вообще всегда только относительный и условный рациональный анализ целостного религиозного мироощущения) именно как самое решительное и страстное развертывание непререкаемого примата внутреннего над внешним - до последних следст-вий, в нарушение всех мер, налагаемых тривиальным здравым смыслом:

"Не можете служить Богу и маммоне /богатству/. Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не бо-льше ли пищи, и тело одежды?

Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?..

И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни тру-дятся, ни прядут, но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них...

Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы". (Матф. 6:24-34)

Для рационально-практического здравомыслия это, конечно, детское отношение к миру, каковая позиция на своей собственной почве, разумеется, неуязвима. Единственное, что можно смиренно ей возразить, это то, что, как ни неприятно и невероятно это звучит для большинства наших современников, человек в иные периоды истории просто не мо-жет себе позволить оставаться на означенной будто бы всегда "надежной" почве.

В самом деле, вершина взрослого отношения к миру - это способность встать лицом к лицу с вызовом внешнего мира - и победить. Увы, как мы видели, такие победы по са-мой природе вещей не могут продолжаться неограниченно долго. И в тот момент жизненно необходимой стала человеку прямо обратная система ценностей:

"Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Цар-ствие Небесное..." (Матф. 18:3)

(В скобках для людей практических добавим, что за речами о Царстве Небесном сто-яла в то время помимо прочего вполне очевидная невозможность для огромного и все воз-раставшего числа людей выжить, не оскотинившись, в царствах земных.)

Но разве не принуждают человека быть взрослым его семейные обязанности?

Еще как принуждают! А посему:

"...враги человеку - домашние его.

Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня..." (Матф. 10:36-37)

Однако! - возражает житейское здравомыслие, - Разве такое служение "внутреннему миру" не обращается уже против него самого? Разве отделимы от нормального человека его близкие? Разве они ему только внешни?

И то правда. Здесь в радикальном проведении своей центральной тенденции Христос заходит так далеко, что вынужден уже, отделяя "внешнее" от "внутреннего", вторгаться и делить самую душу человека. Что ж, он и делит ее:

"Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее." (Матф. 10:39)

"Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей /курсив на совести цитирующего/, тот не может быть Моим учеником..." (Лук. 14:26)

Но ведь это изуверство! Это варварство!

Безусловно - с точки зрения определяющих для цивилизации строгого чувства меры и готовности к компромиссам - почтеннейших добродетелей конечного.

Но прежде того, это - неотъемлемая сторона жизни, неспособной неограниченно дли-ться без периодической подпитки Бесконечным¹⁰, в столкновении с коим означенные по-чтенные добродетели выглядят не совсем уместно...

Соприкасаясь с конечным, Бесконечное с его безмерной энергетикой должно воспри-ниматься как всесжигающее пламя. Здесь не до чувства меры, тут и чувству юмора мало места. Ни разу не смеется Христос в Евангелиях! (Да и всякий, кто всего-то несет в душе искру божью, слишком хорошо знает по собственному опыту,

- справедливость каковых слов немного места оставляет легкому веселью.) И не-удивительно, что столько мистиков разных времен и культур, пытаясь описать неописуе-мое - соприкосновение с Богом, - сошлись на образе: "Огонь"!

Как и обычный огонь - но безмерно более него - этот Огонь, будучи периодами абсо-лютно необходим человеку для выживания, неудобен и страшен ему в непосредственном повседневном пользовании. И как тот же огонь, но безмерно тщательней, Его упрятывают - в догматы и ритуалы, не слишком смущаясь очевидностью (являющейся таковой, впрочем, только для тех немногих, кто не боится видеть и скандальнейшие очевидности) святотатства - "запирать" в конечное Бесконечный Пламень, где Ему, если не вырваться - неизбежно со временем задохнуться! Но альтернативы этому кощунственному по сути надругательству человек по неодолимой слабости своей конечной природы найти не мо-жет. Только, более или менее отгородившись от опаляющего и слепящего "ярче тысячи солнц" первозданного Пламени, может он построить цветущую культуру. И лишь выведя Его уже практически полностью за скобки государственных и общественных приличий - сооружает он следующую за культурой изобильную цивилизацию, всеми своими частями припадающую, как пресмыкающееся, к земле. Где, как мнится обывателю, только бы жить да радоваться, - ан, люди начинают вдруг во все больших массах звереть и беситься от первобытного душевного мрака и стужи¹¹. А цивилизация (по Толстому) - предлагать им кружева, где не довольно уже и тулупов¹².

Из того же рассечения душ людей, приросших к обреченной цивилизации, происте-кает, надо полагать, и мнимое противоречие, усматриваемое рационалистической крити-кой между миролюбием Христа и "революционными тенденциями" его учения:

"Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч,

Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее.

И враги человеку - домашние его". (Матф. 10:34 - 36)

Нетрудно видеть, насколько органически вытекают означенные "противоречия" Христа из до конца проводимого им требования к человеку: отвратиться от "мира" (как внешнего мира, постижимого и осваиваемого на путях Универсализации, сопрягаемых, как мы убедимся в следующей главе, конструктивным образом только с путями Упроще-ния-Статизации-Унификации - путями сугубо Конечного) - и обратиться к миру внутрен-нему - на пути Индивидуализации, единственно сопрягаемые со сложным как таковым, - вплоть до безумно опасной, но периодами единственно обеспечивающей шанс на выжи-вание - встречи человека с Бесконечностью Бога.

В мире, где раздалась эта проповедь, умирало всякое миролюбие. Люди той эпохи были изощренно умны и практичны, как никогда на памяти веков. Но всей их изо-щренности не доставало, чтобы на фоне небывалого материального процветания удержа-ться от все более бессмысленного зверства в отношениях друг с другом. Ибо мудрость, которая "ходит перед Богом" и не дается никакому изощрению чисто человеческого ко-нечного ума, была ими утрачена. И многие благополучнейшие по своим внешним обсто-ятельствам люди умирали от распространившейся тогда болезни - "отвращения к жизни". И сами "нерушимые" устои общества - семейные отношения - могли лишь затянуть аго-нию и гниение того обреченного мира. Стремление быстрее покончить с умиравшим и по-ложить начало новому миру (пусть осознанному им как мистическое "царство Божие на Земле") побудило Христа ударить и по ним. Но то был поистине "удар милосердия" (как называли в средние века удар, коим добивали смертельно раненного противника), и на-носился он ради скорейшего торжества мироощущения, альфой и омегой которого был мир:

"Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими". (Матф. 5:9)

"Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам. Да не сму-щается сердце ваше и да не устрашается." (Иоан. 14:27)

Сущность этого мира в ситуации, где рациональный здравый смысл бессилен был отыскать пути к миру, заключалась в свободе от внешнего мира:

"И познаете истину, и истина сделает вас свободными". (Иоан. 8:32)

Это понимание свободы как внутренней определило ту легкость, с какой Христос мог сказать в глубоко уязвленной владычеством иноверного Рима Иудее:

"Итак отдайте кесарю кесарево, а Божие Богу." (Лук. 20:25)

Сколько бы не иронизировал рациональный здравый смысл над этим - согласимся, немногих могущим устроить - пониманием свободы, фактом остается, что именно оно ис-торически вывело - пусть далеко не прямыми и "последовательными" путями, единствен-но поддающимися рациональному отслеживанию - Запад из тупика, где оказались бес-сильны все рациональные решения, - и послужило со временем второму рождению Запад-ной культуры.

Итак, мы ввели в этой главе измерение качественности - второе в нашем понятийном пространстве - и определили противоположные направления в нем, как Универсализацию и Индивидуализацию. Мы говорили о наисложной - сопряженной со всей тотальностью "универсума" природе первой - и наипростой, ибо не делящей - природе последней. Мы можем далее определить Индивидуализацию как Интеграцию данной качественности в ее сугубое единство, а Универсализацию - как Дифференциацию ее во множественность.

На это, правда, можно бы возразить, что, напротив, наипроста по природе Универса-лизация, как абстрагирующийся от множественности отдельных вещей всесвязующий все-ленский принцип, тогда как всеобособляющая - в первом, как мы видели, приближении -Индивидуализация сопряжена в качественности с самым сложным. Именно так рассуж-дали, например, утонченные мыслители, неоконфуцианцы, синтезировавшие в своем уче-нии все влиятельнейшие философские и религиозные доктрины Китая, включая ассимилированный к тому времени на китайской почве пришедший из Индии буддизм, и противо-поставлявшие рациональный "небесный" закон "ли" разделяющему конкретные вещи "земному" принципу "ци" вполне параллельным нашим Универсализации и Индивидуализации образом. Ли был для них "одним", а ци "многим". Это рассмотрение вполне пра-вомерно - "с точки зрения целой вселенной". Наш взгляд на те же вещи ему не противо-речит - мы просто находим более удобным для целей нашего исследования встать на "точ-ку зрения отдельных вещей".

Заметим, что аналогичным образом можно было бы поменять полюса "простоты" и "сложности" и в первом выделенном нами измерении количественности. Наше "Упроще-ние-Статизация-Унификация элементов Организации Связыванием их в единство" харак-теризует обозначаемый так процесс опять-таки "с точки зрения отдельных таких эле-ментов". С точки зрения вселенской целостности тот же процесс (способствующий, как мы убедимся ниже, наряду с Индивидуализацией, целостности отдельных вещей) должен рассматриваться как дробление ее во множественность!

Это столь отличное от "макро"-подхода на уровне отдельных вещей "мега"-рассмотрение на уровне целой вселенной смыкается вдобавок с "микро"-подходом на уровне вселенского континуума: "упрощающие" на макроуровне процессы "Связывания" и "Интеграции" оказываются на микроуровне "Развязывающими во множественность" и "Дифференцирующими"!

Нетрудно, впрочем, видеть, что на каком бы из указанных уровней ни рассматрива-лись "усложнения" и "упрощения", "единства" и "множественности", "связывания" и "развязывания", просматриваемые в наших двух измерениях, они неизменно оказываются сопряженными друг с другом. Последнее обстоятельство заставляет считать наши измере-ния, в контрасте с обычным декартовым пространством, не взаимоортогональными (не взаимоперпендикулярными), но имеющими взаимную проекцию - с неизвестной нам точ-ной величиной угла - но вполне определенного знака (см. Чертеж 3). В том, что они, одна-ко, не параллельны и не тождественны друг другу, но действительно делят образуемую ими плоскость на четыре квадранта, соответствующие тому же числу специфических спо-собов Организации-Дезорганизации, мы постараемся показать в следующей главе. Дого-воримся обозначать в целях краткости, как это сделано в скобках на чертеже 3, Инди-видуализацию символом "Ө" (соответствует кружку с внутренней чертой на чертеже), на-глядно символизирующим замкнутость в ней качественности на саму себя; в свою оче-редь, наглядно же символизирует раскрытость качества в Универсализации всему много-образию универсума символ "i". Условимся также обозначать "мужественное" Связыва-ние традиционным символом мужского начала: "♂" (щит и копье Марса), а "женствен-ное" Развязывание столь же традиционным символом женственности: "♀" (зеркало Вене-ры):

Надо сказать, что, уже начиная со следующей главы, в наших построениях будет не-явно присутствовать и третье понятийное измерение. Тем не менее, мы сможем ввести его эксплицитным образом только в главе 10.

¹ Слово "вещи" способно принимать в русском, как и во многих других языках, абст-рактно-всеобъемлющее значение. Так у Пушкина во фразе: "...силою вещей мы очутилися в Париже...", - в "вещи" могли входить, по мысли поэта, и "остервенение народа", и "Бар-клай", и "зима", и "русский Бог". В подобном же, но несколько менее широком смысле мы говорим об "элементах Организации", включая сюда любые объекты, процессы, от-ношения и события, имеющие место в непосредственно воспринимаемой нами действи-тельности.

² Надо заметить, что индивидуальность отдельной элементарной частицы выражена столь слабо - на грани исчезновения - что принципом современной физики является полное ее отрицание. Так, в случае жесткого соударения электронов А и В бессмысленно спрашивать, какой из разлетевшихся затем электронов был ранее А и какой В. При всей справедливости последнего философу крайне трудно, однако ж, не усомниться в истинно-сти вывода, который делают отсюда физики, что все электроны физической вселенной яв-ляются своего рода "одним электроном" - электронной универсалией, не имеющей вовсе нужды в Индивидуализации, - коромыслом об одном плече! Волновой характер природы электрона, взятый в своей отдельности, такой подход, правда, оправдывает, но боровский принцип долнительности требует учитывать и корпускулярную сторону той же его приро-ды!

³ Неспециалисты, завороженные зрелищем грандиозных успехов науки, не подозре-вают, сколь властно осаживает ее "победное движение" это принципиальное требование "существенной простоты" условий всякой решаемой ее средствами задачи, и что, собст-венно, может оказаться для нее "неразрешимо сложным". Так, в столь отточенной области научного исследования, как небесная механика, неразрешимой остается задача о взаимо-действии трех (!) тел. Обнаруживающиеся в ней математические трудности до сих пор, несмотря на все развитие компьютерной техники, представляются непреодолимыми. Если, тем не менее, небесная механика в общем построена, и оказывается весьма эффективной в решении конкретных задач, то причиной тому является "удобное" устройство солнечной системы, позволяющее сводить решение конкретных задач к задаче двух тел (чаще всего солнца, чья масса на много порядков превышает совокупную массу всей остальной части солнечной системы, - и отдельного, интересующего нас в данной задаче космического те-ла), с последующей коррекцией полученной траектории с учетом "возмущений", наклады-ваемых на нее другими космическими телами. Будь в нашей системе два или более светил сравнимой массы (а такие системы составляют в космосе абсолютное большинство), или будь в ней более густое планетное население, так что взаимное влияние ближайших друг к другу планет было бы сравнимо с тяготением удаленного солнца, эффективная небесная механика была бы для нас невозможна, и траектории планет предсказывали бы разве что прорицатели.

Добавим к этому, что и на противоположном механике полюсе рационального мыш-ления - в философии, менее всех связанной строгостью точных наук, и столь часто не сму-щающейся открыто апеллировать к интуиции, страх существенной сложности остается все же столь определяющ, что и здесь - в разительной аналогии с избегающими теоретиче-ской манипуляции тремя тепами - ни одна из известных нам философских систем не преступает границ дуализма (материального и идеального, воли и представления, души и духа, свободы и необходимости, органического и неорганического и т. д. и т. п., - с выбо-ром, однако ж, в каждой системе только одной такой пары, как якобы всеопределяющей), да и тот дуализм оказывается, как правило, при ближайшем рассмотрении - монизмом, замаскированным только собственной непоследовательностью, - если не шизофренически распадающейся философемой. Что до философского "плюрализма" (счет философами фундаментальных начал реальности, подобно счету примитивнейших дикарей, идет на "один, два, много"), то уже из буквального смысла этого термина явствует, что в той степени, в какой система "плюралистична", она больна агностицизмом.

⁴ Мы убедимся в дальнейшем, что одной из неотъемлемых сторон означенного "ак-тивизма" является усердное стирание массами Западных субъектов особенных черт собст-венных "я" - дисциплинированный конформизм, отлично выражаемый неожиданным для большинства наших сограждан, но тривиальным в Америке афоризмом: "Демократия -это насчет того, чтобы быть как все".

⁵ Отсюда проистекает в самом деле "фантастическая" - с позиций ортодоксальной науки - независимость от расстояния эффектов телепатии и рядоположных ей парапси-хологических феноменов.

⁶ Чтобы не пересказывать Бергсона, отошлем читателя ко второй главе его блестя-щей "Творческой эволюции".

⁷ У Бергсона аналогичная мысль приобретает несколько утрированную форму: "ин-теллект характеризуется естественным непониманием жизни".

⁸ На периодичность фаз аналитического и целостного мироощущения впервые обра-тили внимание автора работы Григория Померанца.

⁹ В жизни автора приспособление к самому себе, то есть поиск гармонии и мира с са-мим собой, всегда был и остался доныне довлеющим. Особенно в юности эта задача стоя-ла для него столь остро, что приспособление к жестким требованиям выживания в тотали-тарной державе казалось в сравнение с нею еще мало существенным. Нет нужды объяс-нять, сколько автор на том потерял - и продолжает еще терять - внешнего. Но то, что он обрел на этом пути изнутри, составило определяющий смысл его жизни: разбираясь и примиряя противоречия своей души, он, смеет думать, постиг в противоречиво-гармони-ческом складе целой Реальности больше, чем любой другой - за исключением Достоев-ского - писавший доселе человек.

¹⁰ Более того, в главе 13 мы покажем, что в определенном - менее сильном - смысле эта подпитка должна происходить постоянно!

¹¹ По данным ЮНЕСКО на начало 90-х годов вероятность человека быть убитым в Нью Йорке в десять раз превосходила таковую в Москве! Как говорят полицейские чины, в ситуациях, где раньше на толчок отвечали толчком, теперь выхватывают пистолет и стреляют. Характерно неизменное простодушное недоумение американских обывателей, с какой стати такое стало происходить в их стране, еще немногие десятилетия назад сравни-тельно тихой и спокойной!

¹² Судя по интонациям - либерально-умеренного карася - с коими произносит в За-падных экранизациях Евангелия свои - разительно не умеренные и далеко, покажем мы ниже, не либеральные - речи кинематографический "Христос" (и, конечно, отнюдь не по одним этим признакам - эти просто из самых кричащих), Огонь этот загашен ныне ис-тэблишментом Запада самым тщательнейшим образом. А значит, цивилизация Запада не опрокидывается теперь только инерцией сравнительно гладкого движения - до первого по-настоящему серьезного толчка со стороны не стоящих на месте обстоятельств.

Характерным образом, кинематография Запада изобилует лентами, живописующими апокалиптический крах цивилизации, где бросается в глаза жгучая ностальгия их созда-телей по сколь угодно суровой и страшной, но настоящей жизни.

Вряд ли ново соображение, что то, чего хотят художники, подсознательно ищут це-лые породившие их народы.

¹³ Разумеется, характеристика направлений в измерениях на этом чертеже (и везде да-лее) дается только в упомянутом "макро"-рассмотрении.