ГЛАВА 14, |
...И добро, и зло, - части некоего парадоксального целого. Карл Густав Юнг |
...Мы не переварили идеи своих радикалов. Мы ими подавились и не можем ни проглотить, ни выплюнуть. Григорий Померанц |
Аще сниду во ад - и Ты тамо еси. Псалом Давида 138:8 |
Проклятие русских в том, что они не нашли еще государственную идею и государственную форму, соответствующую их сущности... Тем не менее, следует надеяться, что русские и в политике скажут свое новое слово о свободе... Россия - страна неограниченных духовных возможностей... Вальтер Шубарт |
Мы сами вяжем в узел нити узора жизни в мироздании, причина множества событий - в готовном общем ожидании. Игорь Губерман |
В свое время выдающиеся в самом деле в своем роде люди, Маркс и Ленин, ощутили и оформили, первый теоретически, а второй практически, объективную неизбежность, уже начинавшую стучаться в двери истории. Их роковая ошибка и вина состоит, однако, в том, что они решили, вопреки предостережениям многих умных людей, - хотя в духе бе-зусловно доминировавшей в их время идеи автоматического исторического прогресса - что неизбежное будущее самой силой своей неизбежности непременно должно быть не-сравненно лучшим, чем изжившее себя настоящее, и убедили в том многие миллионы эн-тузиастов на целой планете. Между тем, речь шла по сути о неизбежности вступления со-циальной истории в очередную Коллапсическую фазу (изоморфную старости и смерти, каковые, при всей их неизбежности, нормальные люди обычно не так уж приветствуют и по возможности не торопят), и куда уместней было б поставить им вопрос: как пройти ее народам с наименьшими возможными потерями в нравственности и культуре?
Мы ставим теперь именно этот вопрос - к сожалению, и ныне далеко не потерявший остроту. Теперешнее почти повсеместное поражение на Земле тоталитаризма в его "ком-мунистическом" варианте обязано собой сугубо частным чисто техно-экономическим фа-кторам, то есть в контексте исторической динамики нашего времени вполне случайно и преходяще. С максимальной степенью вероятности, худшее тоталитаризма на Земле ос-тается еще впереди1.
С этим вопросом связана проблема истолкования статуса зла в отношении к добру. Исторически известны две альтернативные попытки отцов христианской церкви тракто-вать зло: либо как несовершенство, или недостаток, добра - либо как активное ему проти-востояние. Используя современную терминологию, можно сказать, что, если сопоставить совершенному добру +1 (или +¥), то для первой из этих точек зрения чистое зло=0, а для второй =-1 (или -¥). Наиболее последовательно первую точку зрения выразил, помнится, Ориген, утверждавший, что в конце времен спасется и дьявол (каковое из его воззрений церковь весьма благоразумно объявила ересью). Это точка зрения последовательно про-светительская (независимо от того, верит, или нет, тот или иной просветитель в существо-вание дьявола), поскольку дух просветительства основан именно на убеждении, что чело-век (и соответственно целое бытие, поскольку человек является для человека мерой всех вещей) по природе добр, и творит зло лишь по неведению и неразумию. Без доли этой прекраснодушной веры невозможно жить и трудиться интеллигенту, но, становясь цели-ком последовательной, она обезоруживает его перед лицом тех, кто отнюдь не собирается просвещаться в означенном прекраснодушном ключе. Именно на такой весьма последова-тельной вере стоит Западный либерализм, жестко доминирующий в современном миро-воззрении своего региона, особенно в США, и вот главная причина, почему отношения За-пада с тоталитарными режимами почти неизменно определялись политикой самоубийст-венных в своем логическом итоге (до коего по чистой случайности не успел добраться со-временный нам мир) уступок и отступлений.
Увы, вторая точка зрения работает в судьбах народов еще хуже. Наиболее последова-тельно ее выразило манихейство и порожденные под его влиянием христианские и ислам-ские ереси, построившие, по Льву Гумилеву, "антисистемы", разрушительные и саморазрушительные. Характерно, что именно этика манихейского типа определяет и официаль-ные идеологии тоталитаризма.
В нашей картине мира, сложно-противоречивой в самом своем фундаменте, чистые линии добра и зла оказываются принципиально нереализуемыми абстракциями (хотя не-возможно не признать, что человек обнаружил, особенно в ХХ веке, способность устраша-юще близко подходить к реализации абстракции чистого зла - по крайней мере с точки зрения прямых жертв своей злокозненности). В Реальности существуют, как мы видели, Добро-зло (в формах Софиезации, как Эволюции-гелизации, и Логизации, как Рационали-зации-аналитизации; а также, в дополнительной модели реальности, Центризации, как Со-вершенствования-консервации) и добро-Зло (Хаотизации, как отличения-Вырождения, и Коллапсизации, как уравнивания-Деградации; и, наконец, Периферизации, как деконсер-вации-Развершенствования). Но, как мы видели, просматриваемые в обеих моделях Реаль-ности Добро-зло и добро-Зло в самом деле прямо противонаправлены. При всем том, мы видели, однако, и то, что Софиезации необходима для ее собственного успеха предшест-вующая достаточно выраженная Коллапсизация (как и то, что Софиезация, продолжаясь достаточно долго, неизбежно срывается в Хаотизацию), как и Логизация требует столь же выраженной предшествующей ей Хаотизации (и как срывается же в своем пределе в Коллапсизацию), и как все они вместе оказываются невозможны помимо расщепляющей гармонию наличной Организации Периферизации... Добро и зло оказываются у нас, таким образом, сложным образом взаимосращены, взаимопереплетены и взаимоперетекаемы, в результате чего конфликтная сторона их отношений в принципе не способна достичь в Ре-альности манихейски раздирательной степени (хотя умеет подходить к ней устрашающе тесно в недостаточной еще сложившейся в своей Организации, а потому варварски суматошной социально-политической истории). Подобно тому, как в математике поверхность Мебиуса на каждом своем отдельном сегменте представляется имеющей две стороны, но в целом обладает лишь одной, так, только куда многосложней, перетекают в жизни друг в друга добро и зло.
Это взаимоперетекание чревато множеством парадоксов, чисто рационально нераз-решимых, как дзенские коаны. Например, самый злободневный из них (и особенно му-чивший автора в его молодости): стоит ли бороться с определяющим в Коллапсизации злом, коль скоро от нее предстоит отталкиваться Софиезации - и тем эффективней, чем дальше первая зайдет?2 Автор думает теперь, что наилучшим образом решает в общем ви-де парадоксы такого типа русская пословица: "Делай хорошо - а плохо оно и само вый-дет". В самом деле, чем более присматриваешься к историческому опыту и вглядываешь-ся в окружающую жизнь, тем более убеждаешься, что тревожиться за недостаток в них зла не стоит: оно свое возьмет не мытьем, так катаньем. Беспокоиться приходится, как бы не взяло оно лишнего. Тем более в наше время, когда накопились предостаточные техниче-ские возможности в любую минуту устроить нам конец света, и когда предпринимаются по дурости нашей предостаточные же постоянные усилия, чтобы обеспечить его на всей планете посредством подрыва биосферы уже в ближайшие десятилетия.
И. Шафаревич в своей книге "Социализм как явление мировой истории" трактует то, что он называет "социализмом" (из контекста ясно, что речь у него идет о тоталитаризме государства), как реализацию заложенного в людей инстинкта стремления к смерти - и оценивает его как явление целиком негативное. В конце своей книги он присовокупляет, правда, предположение, что означенная "смерть", возможно, служит дальнейшему обнов-лению жизни, но находит его сомнительным, как дуалистическое по характеру.
С нашей точки зрения, Коллапсическую фазу истории уместно уподобить мертвой воде русских народных сказок (сказки, говорят культурологи, строятся из обломков древ-них мифов, то есть в некоторых отношениях глубочайших по-своему мировоззренческих систем), коей волшебники поливали разрубленные тела богатырей, дабы те срослись. То-лько затем приходил черед воскрешать их живой водой. Коллапсизация в самом деле со-общает замечательно параллельным мертвой воде - именно в общем враждебным жизни деструктивным путем - системе целостность, драгоценную для ее Эволюции, единствен-ной целотворческой фазе жизни.
За десятилетия до Шафаревича Бердяев писал о большевистском режиме как "пред-стоянии дьяволу", в самом деле замечательно точно характеризуя подсознательный строй "атеистической" религиозности этой (и всякой вообще тоталитарной) идеократии. С ни-жеследующей важной коррекцией (и самокоррекцией, поскольку о том же говорил в этой книге и автор).
Привычное для нашей культуры представление о "дьяволе" определяется христиан-ской традицией (с параллелями в исламе и иных религиях), в свою очередь испытавшей манихейское влияние. Оно мощно довлеет поэтому строю образного мышления предста-вителей нашей традиции, включая атеистов и "агностиков". История религий знает, од-нако, и другое, более мудрое (и более древнее) представление об антиподе благого боже-ства как о космическом шутнике - "трикстере", чьи проделки, сколь ни зло пародирующие и подрывающие благой миропорядок, обнаруживают в последнем скрытые изъяны и недо-делки - и тем помогают благому божеству сделать творение еще лучшим. Итак, трикстер, подобно лихому проказнику-шуту при дворе мудрого монарха, - не столько враг, сколько парадоксальный советник и сотрудник благого бога (во многих мифах оказывающийся к тому же и его близнецом!)3
Замечателен дневник 1937 г. одного из мудрейших русских писателей М. Пришвина, колдовски проницавшего сокровенные глубины жизни. Дневник тот, понятно, на публика-цию был никак не рассчитан, и тянул на не один десяток смертных приговоров его автору, окажись он тогда известен властям.
И, однако, в записи от 6 июля: "Я... считаю себя первым настоящим коммунистом..." От 10 сентября: "Думаю, что та сторона ("белые"), в их массе только та сила, что имеет смысл охраны нажитого добра культуры, и вот этому действительно противопоставляется как силе сила нашей революции: тут жить хотят - там жизнь берегут; тут варвары - там Рим". Дневник многократно свидетельствует, что Пришвин превосходно понимал, наско-лько жизнь "тут, у варваров" самоубийственна в целом, а не только в том, что касается на-житого добра культуры, но он очевидно сознавал и то, что таков ее практически неизбеж-ный на сегодня путь преображения, отчетливой альтернативой коему остается лишь обре-ченность Древнего Рима. Дневник переполнен мукой, но это не мука отчужденности от варваров, но от невозможности помочь их христианизации, поскольку (от 30 декабря): "Не в писателе дело теперь - довольно написано! - а в читателе."
В те времена "на той стороне" один эмигрант, священник (не помню, к сожалению, его имени), писал о "черной благодати", столь очевидно осенявшей большевиков в бесчи-сленных авантюрах их переворота и гражданской войны (чего стоило одно взятие неприступного Перекопа с тыла обходом вброд через Сиваш, каковой именно тогда ветер об-мелил самым обязательным для них образом - что случается раз в десятки лет! Оставляя в стороне "мистическую" сторону дела (связанную, по-видимому, со спецификой Органи-зующей событийность Судьбы), "черная благодать" определилась, надо полагать, прежде всего соответствием большевизма общему духу времени - духу общемирового культурно-го упадка, вполне естественно ранее всех мест и особенно остро сказавшегося в России, как стране неустойчивых традиций, стране-маргинале, стоящей на перекрестке культур-ных (и антикультурных) влияний целой Евразии. Еще в начале XX века Николай Бердяев охарактеризовал свое время как определяемое "волей к бездарности". Китайская класси-ческая "Книга перемен" так характеризует ситуацию упадка: "Великое отходит, малое приходит. Благоприятно ничтожествам действовать. Неблагоприятна благородному чело-веку стойкость".
В самом деле, в течение всего ХХ века олицетворяющие упадок политические пар-тии и движения демонстрировали (и продолжают, кажется, демонстрировать доныне) значительно - нередко резко - в сравнении со своими противниками, повышенное чувство текущей политической реальности, особенно ее дипломатического и военного аспектов. Отсюда, в частности, позор Мюнхена. Отсюда же поразительные успехи Вермахта на полях второй мировой войны, как и то, что все сколько-нибудь значительные операции против него удавались лишь при условии значительного - часто подавляющего - превосходства его противников в живой силе и технике (или - в первые полтора года войны в России - с великой помощью "генерала мороза" и "генерала грязи"). Отсюда и то, что решающую роль в его разгроме сыграл (и, очевидно, единственный мог сыграть) тоталитарный же Со-ветский Союз (в разительном контрасте с первой мировой войной, когда армия царской России обнаружила неспособность сколько-нибудь успешно противостоять германской), -и несмотря на то, что советская армия была практически обезглавлена "чисткой" 30-х годов! Отсюда же и то, что президент Ф. Д. Рузвельт вынужден был намеренно подста-вить тихоокеанский флот США под удар японцев в Перл-Харборе (кажется, беспреце-дентный в истории акт столь грандиозной "государственной измены" - формально-юриди-чески то и был недвусмысленный акт государственной измены - главы государства!), да-бы открыть глаза соотечественникам, потерявшим контакт с политической реальностью, на необходимость вступления во вторую мировую войну. Отсюда же, наконец, нелепые уступки Западных лидеров Сталину в Ялте, сюрреализм послевоенной "реальной полити-ки" Запада в отношении Советского Союза, как и нынешняя неспособность его - при несо-поставимости военной мощи! - эффективно пресечь угрозу Ирака и Северной Кореи, и т. д., и т. п. Можно представить, как смеялся бы над современными политиками Талейран, лишь разумом да хитростью, не подкрепленными никакой военной силой, сумевший от-стоять на Венском конгрессе довоенные границы Франции, насолившей в наполеоновских войнах целой Европе - и наконец разгромленной в пух и прах!
Итак, в эпоху упадка, или, как обозначил ее Ортега-и-Гассет, "восстания масс" (прежде всего, естественно, против культуры, как неотделимой от принципа иерархии),что делать человеку не обделенному умом и совестью? Этот вековой вопрос русской ин-теллигенции, обусловленный ее отъединенностью от собственного народа, ныне впору задавать отнюдь не одним русским. На Западе он встанет скоро с трагической остротой, небывалой в истории. К этому предрасполагает и катастрофический характер эпохи неизбежного слома Западной цивилизации, и плоский "рационализм" западных интеллекту-алов, как никогда в современных условиях чреватый самым роковым безумием, и раз-вращенность подавляющего их большинства подлейшей буржуазной религией матери-ального успеха, что ни при каких условиях не позволит сколько-нибудь значительному их числу "уйти в катакомбы", но заставит трудиться во славу самых одиозных режимов. Не автору давать им советы. Замечательным достижением было бы уже, если бы нам уда-лось довести до сведения хотя бы маргинальной их части, что вопрос этот им придется перед собой ставить неизбежно, и что приниматься за это лучше бы уже сейчас, а не ког-да земля загорится под их ногами. Вопрос вопросов предстоящей эпохи: погубит, или нет, дичающий на наших глазах Запад (чего стоит одна безумно бессмысленная война в Югославии, где Милошевич пытался, пусть, может быть, и не самыми цивилизованными средствами, вырезать угрожающую не одной Югославии, но целой Европе, раковую опу-холь бандитского албанского анклава, - и вот укрепили тогда радетели прав человека в должности и Милошевича (пал позднее) - и щедро подпитали ту опухоль) вместе с собой и целое человечество?
Что делать нам в России? И можно ли вообще сейчас сделать у нас (помимо "малых дел") что-то хорошее? - с народом, столь очевидно продолжающим направляться под-сознательной тягой к Коллапсическому самоуничтожению, сказывающейся во всем от бе-зудержного пьянства до кутания малых детей летом, как не кутают их здравомыслящие люди и зимой (энтузиасты, пытающиеся призвать нас к здоровой жизни, указывают, что тем самым мальчиков ко всему прочему эффективно холостят, но голос тех энтузиастов - глас вопиющего в пустыне - СМИ, чем только не забивающие голову обывателя, озвучить тот глас времени не находят), и от массового предпочтения духоты свежему воздуху до почти безошибочного избрания в качестве своих представителей подлейших из подлых. И с интеллигенцией, почти не обнаруживающей воли и способности к действию, в каком ее заменить некому. Или только и остается нам, что дожидаться сложа руки, пока не схлынет мертвая вода истории, и настанет пора живой?
Вряд ли. Наше мышление не должно быть сковано концепцией Шпенглера об одно-значном характере возможностей и задач, отличающих каждую эпоху всякой данной ку-льтуры, а затем цивилизации, - концепцией, вынесенной им из уподобления оных различ- ным возрастам биологического организма. В общем весьма плодотворное, это уподобле-ние плохо работает на стыках поколений культур, упуская из виду тот принципиальной важности факт, что, в разительном отличии от биологического организма, умирающая цивилизация нераздельна с прорастающей в ней новой дочерней культурой. Упадок и смерть парадоксальнейше совмещаются здесь с началом и первым творческим порывом нового жизненного цикла. И пусть решительно доминируют при этом первые - количе-ственно, и с точки зрения текущего исторического момента. Будущее культуры, если ему суждено вообще состояться, - за вторыми. Иные, слышные сегодня только горсти чутких ушей голоса могут отозваться в грядущих веках громом. Мы говорили уже, что именно подобная эпоха осуществила грандиозные и судьбоносные синтезы христианства и им-ператорского конфуцианства в Китае ханьского периода.
Главная проблема нашей страны - отъединенность нашей во многом самой передо-вой и безусловно самой духовной в современном мире интеллигенции от народа - и резу-льтирующая дикость власти, паразитирующей на устрашающей некомпетентности наро-да, не только не способного ее сколько-нибудь эффективно контролировать, но слишком часто собственной дикостью прямо ее подпирающего, пассивно - почти всегда4. Посему, вопреки Пришвину, считавшему, что не в писателе дело теперь, а в читателе, ключевой долг нашей интеллигенции и особенно писателей ("поэт в России больше, чем поэт") - именно в просветительской работе, ибо - пора бы нам обратить на это внимание - мас-совый наш читатель столь же мало подготовлен набираться ума-разума и совести у ве-ликой и святой русской литературы, как малограмотный разобраться по книгам в парадок-сах квантовой механики или геометрии многомерных пространств.
В 1992 г. фантастической популярности у 65% потенциальной телеаудитории СНГ удостоился мексиканский сериал "Богатые тоже плачут". Фантастически же примитивный, с героями, без заморочек разделенными на злодеев и ангелов, со злом, неукосните-льно наказуемым, и преданностью, вознаграждаемой всенепременно. Рассчитанный, сог-ласно социологам, на социальных и культурных маргиналов, представителей "культуры-ноль", остающихся на уровне "мифологического /так ли в самом деле низко стоит мифо-логия?!/ мировосприятия первобытного человека" ("Знание - сила", 9/93).
Приблизительно тот же - или еще ниже, как в США, - уровень массового сознания присущ нынче и Западу, но там общество вывозит до времени сравнительно интегриро-ванная, при всей ее многосложности, и гибкая традиция, какой и близко нет у нас, живу-щих на перекрестье и сломе всех традиций.
Здесь мы упираемся, конечно, в то, что наша интеллигенция не может сколько-ни-будь эффективно осуществить свою просветительскую миссию, будучи всеми обстоятель-ствами нашей истории и географии расколота роковым образом на западников и почвен-ников. Неразрешимый как будто тупик - но мы живем в эпоху культурной Коллапсизации, отличающейся не только величайшими для культуры опасностями, но и "сверхъестествен-ными", с точки зрения всех иных культурных фаз, возможностями синтеза. Мы испытали в нашей стране погром культуры, подобный циньскому. Нынче нам должно осознать и не упустить возможности нашего подступающего "ханьского" периода.
Сказанное должно выглядеть в глазах едва не каждого из соотечественных автору трезвых интеллигентных современников как прекраснодушная чушь. У Губермана есть где-то гарик, ядовитейше характеризующий умственные способности тех, кто надеется еще как-то просветить наш народ. Все это добротный и солидный позитивизм, уважаемые господа! Не может-де быть никогда такого, что доселе было категорически невозможно в нашем опыте (то есть, следует отсюда в частности, не может быть никакой социальной истории, коя тем и характерна, что в ней время от времени являются вещи, бывшие ранее никак не возможными). Между тем, мы вступаем в эпоху, подобную той, что родила хри-стианство, да притом впереди у нас Матриархат-1 с его новыми колоссальными потенци-ями целотворческой Эволюции, что вряд ли не скажется на возможностях и нашего вре-мени. (Автор допускает, впрочем, что несколько забегает вперед в оценке готовности вре-мени к такому повороту. Григорий Кваша, о чьей теории ритмов исторического времени говорилось в конце главы 4-а, считает, напомним, что равномощное рождению христиан-ства идеологическое чудо состоится в России вслед за окончанием в 2025 году ее Импер-ского цикла. Но, и в этом случае сидеть, сложа руки, в ожидании означенного чуда вряд ли оправданно. Времена не меняются сами собой, но вместе с нами.) Христианство было, повторимся, чудом, выведшим культуру европейских народов из тупика, что казался тогда неразрешим и мудрейшим. А новые пути открываются на-родам (трюизм культурологии и религиоведения) только как целостностям. Никакая и самая премудрая интеллигенция в одиночку на такой путь воз культуры не вывезет. Силы придется занимать и впрягаться придется вместе с теми самыми, кого она считает бес-пробудно погрязжими в тупости и зле. И, значит…!
Не говорит ли и Христос на взлете религиозного творчества эпохи - в контексте яро-стной полемики своим оппонентам! - "вы - боги" (Иоанн, 10:34), цитируя освященный традицией псалм (81:6), рожденный взлетом же религиозности седой старины, и отнюдь не лицеприятный! - требующий у погрязших в неправедности "невозможного" - для по-зитивистки "трезвых" умов - преображения своих путей: "Я сказал: вы - боги, и сыны Всевышнего - все /разрядка на совести автора/ вы"!…
Вдумайтесь, кто может!
Кстати, столь частое в греческом оригинале Нового Завета слово, что переводят (в духе раздражающе истошной религиозности) как "покайтесь!", значит в точности - "пере-думайте!" И Христос, и первохристиане были - как это ни парадоксально, при всей "не-мудрости" последних, на кою они столь настойчиво упирали (по причинам, указанным в главе 13) - куда более склонны к интеллектуализму (властно требовавшемуся всем харак-тером революционного религиозного творчества времени), чем привычно стало думать под влиянием позднейшей, столь трудно утвердившейся в своей догматике, церкви, не располагавшей, естественно, свою паству к революционным прорывам!…
Что делать нам с "коммунистами" (и иными наследовавшими их дух самыми зло-вещими партиями и группировками), чье официальное наименование давно издевательски разошлось с их природой, переродившейся в чиновно-крепостническую? В силах ли чело-веческих интегрировать в лоно культуры их бесстыдно пещерную партийность?5 Мы, весь народ наш, "ушиблены злом" (именно злом "коммунистическим" - чрезвычаек, "колле-ктивизации" и пр.), как напомнил автору в начале 80-х Наум Коржавин в споре о судьбах отечества, так что непросто нам быть оптимистами перед грандиозностью этого зла, но надобно помнить и то, что мир и в населенной нами его части не лишен Бога, а потому все потуги зла и на нашей земле способны приносить ему победы только относительные и временные, приуготовленные раньше или позже неизбежно послужить к вящим победам добра. А главное, нельзя забывать, что "сила" "коммунистов", как и всякого зла, в суще-стве своем иллюзорна: в действительности - это наша слабость, это недостаточность нашего мировоззрения, на коей они паразитируют, - доколе мы не очнемся к нуждам вре-мени, категорически не укладывающимся в тощее лоно "индивидуалистического", сиречь хватательного, либерализма (другой развернутой парадигмы социального блага, надо признать, у нас доселе нет)6. И, значит, вряд ли правы те (включая автора в его нервные моменты), кто хотел бы вырвать эту занозу из сердца страны, попросту запретив эту и ей подобные партии, - и безусловно прав был мудрый Пришвин, считавший себя первым настоящим коммунистом7.
Вот и все - к сожалению, слишком немногое и не слишком глубокое (но, увы, в кон-тексте нашего времени отнюдь не тривиальное!), - что может сказать автор по поднятым им в этой главе труднейшим вопросам.
1 Увы, неоправданно оптимистично звучат сегодня гарики Губермана (на писанные, очевидно, в эпоху уже прешедшую):
С историей не близко, но знаком, я славу нашу вижу очень ясно: мы стали негасимым маяком, сияющим по курсу, где опасно. Нам век не зря калечил души, никто теперь не сомневается, что мир нельзя ломать и рушить, а в рай нельзя тащить за яйца. |
В том-то и штука, что бравый новый мир "политической корректности" могли по-строить в американских университетах и колледжах только бодрые личности, нимало не сомневающиеся в прямо обратном. Впрочем, как замечает и Губерман:
Я боюсь, что там, где тьма клубиста, где пружины тайные и входы, массовый инстинкт самоубийства поит корни дерева свободы. |
2 Уже еретическая секта каинитов в эпоху раннего христианства призывала творить зло, дабы отворить тем пути Божьей благодати.
3 Интересно, что и христианское определение дьявола как "обезьяны Бога" несет, ка-жется, воспоминание о концепции трикстера, и, во всяком случае, очевидно с нею пере-кликается.
4 Как об этом у Губермана:
Сильна Россия чудесами и не устала их плести; здесь выбирают овцы сами себе волков себя пасти. |
5 Губерман полагает, что нет:
Благословен печальный труд российской мысли, что хлопочет, чтоб оживить цветущий труп, который этого не хочет. |
6 Подобным образом у Губермана:
Добро так часто неуклюже, туманно, вяло, половинно, что всюду делается хуже, и люди зло винят безвинно. |
7 И не он один. Эмигрантские авторы П. Вайль и А. Генис констатируют в одной из своих литературоведческих работ (автор просит еще раз у строгого читателя прощения за вопиющую небрежность столь многих своих "библиографических ссылок"), что самые лучшие и совестливые писатели и поэты советской поры были по духу своего творчества - при всех своих неладах с якобы "коммунистической" властью - именно настоящими коммунистами (без кавычек). Тем же духом настоящего коммунизма - да не примет он это как оскорбление, но как свидетельство глубочайшего к нему уважения - порождено, с на-шей точки зрения, даже и творчество Солженицына (считающего себя, как известно, про-свещенным консерватором).