Содержание

Начну с того, что Эдуард Арсеньевич проделал чрезвычайно интересную и почти беспрецедентную работу по концентрации и систематизации многочисленных описаний цикличности социальных процессов. Объем проделанной работы позволяет сопоставить ее с той, которую более полувека назад провел автор книги "Социокультурная динамика", один из основоположников американской социологии
П.А. Сорокин. С тех пор, насколько мне известно, соразмерные по масштабу попытки не предпринимались, и это позволяет говорить о своевременности обсуждаемого исследования.

Особенно ценным мне представляется то, что докладчик сознательно соотнес циклические процессы с векторными, поскольку сегодня уже в реальности циклических феноменов едва ли кто-либо сомневается, а единство и преемственность истории приходится доказывать. Не стану спорить по поводу содержания выделенных векторов. Эдуарду Арсеньевичу известно, что сам я классифицирую их несколько иначе, но здесь, конечно, возможны различные основания.

Мое возражение касается только одной детали. В докладе (причем со ссылкой на меня) говорится о целевой направленности исторического процесса, с чем я категорически не согласен. Телеологические допущения чреваты профанированием наиболее трудных вопросов, и тем они опасны. Поэтому я стараюсь выстроить такую модель поступательной эволюции, в которой последовательные качественные скачки выступают не следствием априорного стремления к искомому состоянию, но апостериорными эффектами антиэнтропийной активности неравновесных систем. Если говорить в терминах синергетики, то для системы, переживающей полифуркационную фазу, один из аттракторов - сохранение за счет перехода на более высокий уровень неравновесия - можно рассматривать как квазицелевое состояние. Но это чисто тактическая цель, и, главное, она вторична, т. е. производна от первичной задачи сохранения. Удалось выделить еще одно чисто функциональное (в некотором смысле даже иррациональное) стремление неравновесных систем, провоцирование неустойчивостей, но в данную тему сейчас углубляться неуместно. Во всяком случае, мне представляется важным выстроить долгосрочную модель эволюции без телеологических постулатов.

По ознакомлении с этим интересным докладом у меня возник еще один вопрос (особенно интересно нам именно то, что вызывает вопросы). Насколько справедливо утверждение автора о том, что исходной глобальной связью между человеческими сообществами служит исключительно ограниченное пространство земного шара, а "другими отношениями человечество себя взаимосвязывает в процессе исторического развития"? Хотелось бы обсудить этот вопрос, поскольку аналогичные суждения (на мой взгляд, односторонние) стали уже общим местом в исследованиях экономистов и политологов.

Циклический архетип исторического времени преобладал во всех традиционных культурах, и только в Европе XVII-XVIII вв. он стал вытесняться образом восходящей линии (или спирали) поступательного развития. Но уже во второй половине XIX века произошло как бы новое открытие социально-исторических циклов, выраженное на сей раз в категориях эмпирической науки.

Реанимация циклической модели происходила в борьбе с идеями прогресса и общечеловеческой истории. Н.Я. Данилевский, инициатор концептуального подхода, названного впоследствии цивилизационным, активно развенчивал "германо-романское" предрассуждение прогрессизма. События европейской истории произвольно объявляются общезначимыми вехами, каковых в действительности, по мнению Данилевского, никогда не существовало, а потому история человечества - идеологический миф. Другой выдающийся ученый, О. Шпенглер, довел эту мысль до логического завершения, заявив, что человечество - это сугубо зоологическое понятие, а кто пытается найти за ним что-либо большее, тот напрасно тратит время.

Циклический архетип быстро овладел умами обществоведов. Сорокин упоминал о десятках работ американских авторов, в которых анализируются ритмы изменений - в искусстве, философии, экономике, истории, политике, моде и т. д., - и все же он сетовал на то, что соответствующим вопросам уделяется недостаточно внимания. А. Тойнби написал 12-томную историю человечества, выстроенную в парадигме цивилизационных монад, и лишь спустя годы признал, что переусердствовал в этом своем начинании (недооценив, как показали его дальнейшие исследования, преемственность исторического развития). В таком контексте рассуждения об общечеловеческой истории, поступательном развитии общества и тем более "прогрессе" стали выглядеть почти неприличными, хотя можно показать, что интерес обществоведов к эволюционному повороту темы никогда полностью не угасал.

Я думаю, широко распространенный вывод о том, что глобализация представляет собой абсолютно новое явление последних десятилетий и что прежде общества развивались исключительно как региональные феномены, - это одно из проявлений "монадного" взгляда на историю. При этом игнорируются фундаментальные факты культурной антропологии, сопоставление которых дает нам существенно иную картину прошлого.

Археологами многократно отмечалась удивительная идентичность предметов шелльской эпохи в Африке, Европе, Индостане и Китае. Речь идет о стандартизированных орудиях, представлявших собой культурный текст или, по выражению английского ученого Г. Чайлда, "ископаемую концепцию". Изделия изготовлялись по образцу, демонстрируя беспримерные способности их изготовителей к абстрагированию, их внимание, память, волю и, главное, выражая один и тот же комплекс культурных значений. При этом синантроп и африканский питекантроп могли анатомически различаться между собой в большей степени, чем современные китаец и эфиоп, однако каким-то образом каждый из них "знал", что и как делают его современники на далеких континентах, воспроизводил аналогичные материальные формы и воплощал в них аналогичную картину мира.

Средний палеолит (эпоха Мустье) демонстрирует взрыв регионального разнообразия культур, следующий взрыв разнообразия связан с переходом к верхнему палеолиту и т. д. В целом, чем далее мы углубляемся в прошлое, тем более обнаруживаем тождество между культурами (при том, что чувствительность культуры к различиям в ретроспективном удалении возрастает).

Обращает на себя внимание поразительная одновременность социокультурных превращений. Конечно, речь идет об одновременности по меркам мыслимой скорости социальных взаимодействий, но и она приводит в изумление. Переход от нижнего к среднему, от среднего к верхнему палеолиту, от палеолита к неолиту, городская революция, революция Осевого времени - все это на огромных просторах ойкумены происходило всего лишь на протяжении десятков тысяч лет, потом - тысячелетий, а позже - и двух-трех столетий. Происшедшие изменения каждый раз становились уже необратимыми, и племена, не охваченные ими, надолго выпадали из исторического процесса, а на ранних стадиях были, по существу, физически обречены.

Я не имею сейчас возможности говорить о деталях, касающихся относительной динамики процессов, происходивших в Евразии и в Америке, и т. д., отмечу только, что "загадка одновременности", поставленная К. Ясперсом и другими историками, находит решение при помощи новейших социокультурных гипотез. И подчеркну главное, ради чего я упомянул все эти факты. В их свете уже невозможно заявлять, подобно Данилевскому, будто не существовало общезначимых исторических вех, или, подобно Шпенглеру, будто реальны только отдельные культурные циклы, а история человечества есть миф, и само человечество - не более чем элемент зоологической таксономии. Напротив, сегодня монадность истории представляет собой идеологический миф, эксплуатируемый национальными, религиозными и прочими фундаменталистами и поддерживаемый постмодернистами (поистине, противоположности сходятся!).

Думаю, сказанное имеет прямое отношение к проблеме глобализации и связанным с ней теоретическим дискуссиям. Факты свидетельствуют о том, что культура - это изначально системное явление планетарного характера; последующее же расхождение региональных, а затем этнических, сословных, классовых, конфессиональных и прочих культур - типичный процесс эволюционной диверсификации и усложнения единой системы. Само собой разумеется, что такой процесс включает образование новых связей, отношений и зависимостей, и в этом контексте современный процесс глобализации видится очередным этапом в развитии планетарной цивилизации.

Стоит особо подчеркнуть, что речь идет не о "развитии порядка", как полагали, вслед за О. Контом, многие социологи, но о возрастании разнообразия и, соответственно, сложности. Оптимальное соотношение определенности и неопределенности сохраняется на всех эволюционных этапах, и отклонение от него снижает эффективность управления. Полностью соглашаясь в этом с докладчиком, отмечу, что в теории систем строго сформулирован (Е.А. Седовым) закон иерархических компенсаций, оснащенный адекватным математическим аппаратом: рост разнообразия на верхнем уровне организации обеспечивается его ограничением на предыдущих уровнях, и наоборот, рост разнообразия на низших организационных уровнях разрушает единую систему.

Учет этой и ряда других закономерных системных зависимостей социальной эволюции помогает ориентироваться в пространстве паллиативов обозримого будущего, отличать научные концепции от идеологических, а реалистические прогнозы и проекты от утопических и в ряде случаев опасных. Возможно, мне доведется подробнее рассказать об этом на одном из последующих заседаний семинара. Кроме того, этим же проблемам посвящена моя книга "Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории (синергетика, психология и футурология)", которая в настоящее время готовится к печати в издательстве "Per se".