Содержание

Мы подходим к тому, что встреча с событием, а возможно и с самой Историей, ждет нас на пути "философии репрезентации", новую версию которой предложила на рубеже 80-90-х годов XX века группа европейских и американских метаисториков, называющих себя "новыми философами истории". Для этого обратимся к короткой, но емкой статье Г. И. Зверевой. В 70-80-е годы "новые интеллектуалы" стремились доказать профессионалам, занятым в сфере конкретной историографии, плодотворность структуралистской и постструктуралистской процедур текстуального анализа (Х. Уайт, Д. Ла Капра, Л. Госсмэн, Г. Келлнер и др.). Они отстаивали идею о непрозрачности исторической реальности и ее культурно-историческом конструировании познающим субъектом ("эффект реальности"), подчеркивали определяющую роль релятивных социокультурных компонентов в процессе исторического познания".

Но в конце восьмидесятых годов, "именно в то время, когда академическое сообщество восприняло идеи о важности лингвистического начала в работе историка и связи научного исследования с интертекстуальными предписаниями профессиональной культуры, "новые интеллектуалы" стали менять акценты в своих рассуждениях о природе исторического познания и способах представления реальности в историческом нарративе… "Новая философия истории" актуализировала образно-художественное индивидуальное восприятие мира как способ постижения исторической реальности. Использованная ею метафора "картины" приобретала качества формы, которая обеспечивала ценность восприятия историком объекта изучения".

Г.И. Зверева, оценки которой приведены выше, затем подводит к стержневой идее исторической репрезентации и, между прочим, именно эта небольшая ознакомительная статья оказалась для меня источником ключевой идеи и ключевого понятия, с помощью которых я смог адекватно выразить свое собственное понимание истории и исторического, причем, еще до "встречи" как с Ф. Анкерсмитом и Х. Уайтом, так и с Й. Хейзингой. Идея Sensation упала на плодородную почву и оказалась одной из основных в моем исследовании, дополнившись идеей исторической ностальгии только лишь на завершающем этапе работы над этой книгой. Собственно, после знакомства с "поздним" Анкерсмитом и его "Взлетом и падением метафоры" мне ничего не оставалось как взяться за написание текста, ставшего в этой книге второй частью, а все написанное до этого подвергнуть значительной доработке.

Идея же, к которой подводит читателя Зверева, изложена в следующей пространной выдержке: "Реализуя антисциентистские интенции, исследователи процедур исторического сознания сосредоточились прежде всего на рассмотрении нерациональных аспектов когнитивного. В работах "новых философов истории" описывались свойства непосредственно-образного индивидуального восприятия, живого "схватывания" исторической реальности посредством установления прямого взаимодействия с "вещью из прошлого". В подтверждение идеи об "историческом опыте" как специфическом эстетическом переживании исследователя, стремящегося постигнуть "историческую реальность", Ф. Анкерсмит обращается к рассуждениям Й. Хейзинги о возможности короткого прямого общения историка с "прошлым". Как писал Й. Хейзинга:

"В понимании истории имеется очень важный момент, который точнее всего можно назвать историческим чувством. Можно употребить также выражение "исторический контакт". Словосочетание "историческое воображение" было бы слишком конкретным, равно как и "историческое вuдение", ибо возникновение у читателя зрительного представления означало бы придание картине чрезмерной однозначности… Этот почти необъяснимый контакт с прошлым есть погружение в его атмосферу, один из данных человеку путей выхода за пределы собственного Я и причащения истины. Описываемое историческое чувство в чем-то сродни наслаждению от искусства, религиозному переживанию, трепету перед силами природы и метафизическому узнаванию… Едва ли слово "образ" годится для обозначения происходящего в нашем сознании. Если тут вообще можно говорить о форме, то форма эта сложна и неотчетлива: некое угадывание улиц, домов, полей, звуков, цветов, а затем и людей с их сложными побуждениями. Подобный контакт с прошлым, сопровождаемый верой в его подлинность, может быть достигнут с помощью строки из старинной грамоты или хроники, какого-либо изображения, а то и нескольких звуков старинной песни. Он присутствует не в тексте, а где-то за книгой… Описываемое чувство - видение, контакт… - ограничивается всего лишь моментами особой духовной ясности, внезапного просветления духа. Это историческое чувство, по-видимому, настолько существенно, что его часто считают единственным подлинным моментом постижения истории".

Таким образом, по мнению Хейзинги, подобный контакт с прошлым может быть достигнут посредством нерационального восприятия и чувственного переживания личностью историка конкретного "свидетельства прошлого" (концепт Sensation)".

Общий же вывод таков: "Таким образом, в "новой философии истории" понятие "исторический опыт" трактуется прежде всего как "эстетический опыт" исследователя. Но этот подход, по убеждению "новых философов", отнюдь не свидетельство их приверженности или возвращения к наивному реализму, как полагают их оппоненты; это продолжение (хотя и по иному представленное) мысли об исторической реальности как "иллюзии", "эффекта" реальности" (10).

Наша трактовка несколько иная и наш вывод отличается от вывода, сформулированного выше.

Во-первых, дело не в эстетическом опыте как таковом, а в весьма похожем на него (консубстанциональным ему) опыте собственно историческом. Ведь эстетический опыт принадлежит к нижней, ментальной сфере сенсорно-чувственного или чувственно-сенсорного и не предполагает эпистемологическую преемственность и эпистемологическую ответственность, в том числе и методологического характера - для него важна демонстрация, иллюстрация идеального, образ. Для истории же важна именно репрезентация события "как это было на самом деле". Согласно Полю Вейну, история является романом, но это "роман настоящий, что избавляет его от необходимости быть увлекательным" (11).

Во-вторых, мы не стали бы подчеркивать иллюзорность "прямого контакта с прошлым", так как этим контактом затронуты настолько глубокие основания человеческого опыта и человеческого сознания, на каковых глубинах уже невозможно различать реальное и ирреальное, объективное и субъективное. Напротив, мы бы подчеркнули фундаментальный (или могущий стать таковым) факт рефлексии через Sensation, столь же фундаментальной, как и акт рефлексии через Cogito или акт постижения Бога Живого через веру и ее благодать.

Прямой контакт с прошлым посредством интуитивного схватывания и чувственного переживания приводит, при всей своей психологической сложности, к простому ощущению контакта, окрашенного чувством и имеющего интуитивную цельность и достоверность. Тем более, что задачами Sensation является проявление эстетических, сенсорных в своей основе феноменов, образов прошлого, вuдения прошлого в его цельности. А цель Sensation - в удостоверении реальности, в четком ощущении что "так оно и было", не меньше, но и не больше. Sensation не скажет вам, что это было тогда-то и там-то, но оно подтвердит, что "это было!"

Итак, опыт прямого контакта с прошлым как акт Sensation должен стать для нас методологически опорным, центрирующим, поскольку он является опорой и средством центрирования самого исторического сознания. Его опора в способности пробивать ограниченность трансцендентального и уходить в бесконечье трансцендентного, то есть пробивать окно из ограниченности нашего разума в мир горний, управляемый невидимыми и неопределимыми с помощью "рацио" силами. Но, если бы в горнем мире царил хаос, то эта операция пробивания окна была бы бесполезной или психически опасной. Иногда она таковой и становится.

Бывает и так, что она становится средством получить новую важную связь, интуицию, ощущение или даже новое откровение. Поэтому опора на трансцендентное через Sensation - это путь к возможному откровению, или намек на откровение, полученный при его посредстве, или же просто выход мысли за пределы привычных ограничений в плодоносящую область высокого интеллекта, представленного "чистыми формами" интеллигенций. Центрирование через Sensation - это ощущение сопричастности к реальности источника (или источников) откровения, ощущение сопричастности к живому платоновскому космосу.

На подобном понимании сущности исторического построена вся христианская метафизика истории, выросшая из мифов о творении, Едеме и грехопадении. Даже в XIX-XX столетиях эта религиозная метафизика истории, вытесненная позитивизмом и философией истории из круга "модных идей века", остается неким метаконтекстом всех философско-исторических спекуляций, напрямую или косвенно влияет на творчество всех выдающихся историков и философов истории (примеры - великий "позитивист" Ранке или современный "тонкий эклектик" Рикер). Давно стала общим местом догадка о том, что марксов исторический материализм был всего лишь преобразованной мификой Священной истории. Миф о коммунизме - миф о Царстве Божием, мировая революция - Апокалипсис, рабочий класс - Творец, партия - Церковь, и т.д. И дело здесь не в частных аналогиях, а в системно проступающей в марксизме искаженной, извращенной архетипики Священной истории, вплоть до ее деталей.