«Правительство не решит наших проблем, — заявил Ро- нальд Рейган в своей первой речи при вступлении в дол- жность президента, — правительство — само по себе про- блема». Этот принцип и был положен в основу всей по- следующей политики президента, — политики, которая дала импульс к возобновлению былых дискуссий, впер- вые возникших на ранних этапах американской истории.

В годы своей молодости Рейган, начиная с первых прези- дентских выборов, в которых он участвовал, четырежды отдавал свой голос за Франклина Д.Рузвельта. Как видно, он был тогда куда благоразумней. Поэтому иронией судь- бы выглядит теперь то обстоятельство, что за годы собст- венного президентства он совершил, по сути дела, не что иное, как контрреволюционный переворот, не оставив- ший камня На камне от «нового курса» Рузвельта. Впро- чем, история государственного регулирования экономики в Соединенных Штатах изобилует примерами подобной непредсказуемой иронии.

I

Американцы свято верят в миф о том, что экономиче- ское процветание США является результатом ничем не ограниченного частного предпринимательства — можно подумать, что мощнейшая экономика XX в. — плод непо- рочного зачатия, при котором роль Богородицы выпала на долю Адама Смита. «Богатство народов» и Декларация не- зависимости увидели свет в незабываемом 1776 г. Это совпадение окончательно укрепило веру в то, что звезда экономического либерализма и звезда американской ре- спублики взошли на небосклоне одновременно и с тех пор сияют в полной гармонии на благо человечества. Что же, частная инициатива, безусловно, была главной движущей силой американского экономического роста, но на деле все обстоит гораздо сложнее. Начать с того, что экономи- ческие воззрения творцов американской революции в ос- нове своей были прямой антитезой идей Смита; вся его великая книга была посвящена именно опровержению по- добных взглядов.

Экономической философией, характерной для Запад- ной Европы XVIII в., был меркантилизм. Суть его своди- лась к тому, что страны с преимущественно аграрным хо- зяйством прибегали к государственному регулированию для развития у себя торговли и промышленности. Выдаю- щимся практиком меркантилизма был Кольбер, под руко- водством которого Франция заняла ведущее место среди стран, поощрявших развитие национальной экономики. Однако со временем новый класс предпринимателей, ок- репший под крылом меркантилизма, стал рассматривать связанные с ним ограничения как досадную помеху. В ре- зультате развитие экономики, базировавшееся на меркан- тилизме, было признано ошибочным. Именно к Кольберу и было обращено известное требование недовольных французских предпринимателей: «Дайте нам свободу дей- ствий».

В американских колониях Британской империи госу- дарственное вмешательство в экономику считалось обыч- ной практикой. В XVII в. оно и впрямь было необходимо для выживания общества с ограниченными ресурсами. Но в XVIII в. недовольство ограничениями, связанными с ан- глийской системой меркантилизма, вспыхнувшее в заоке- анских колониях, стало главной пружиной американской революции. Наряду с этим революционеры добивались не- зависимости от Англии еще и потому, что в результате рассчитывали установить свой собственный режим мер- кантилизма. Традиционная практика вмешательства госу- дарства в экономику подкреплялась политической фило- софией гражданского общества республиканцев, подчи- няющей личные интересы общественным. В системе ре- спубликанских приоритетов нравственность ставилась вы- ше коммерческой выгоды, общее благоденствие — выше индивидуального богатства, поскольку предполагалось, что всепоглощающая забота о личных интересах приведе- на к социальной деградации.

«Богатство народов» было опубликовано в США лишь в 1789г. Книгу читали с восторгом, однако находили не- убедительной. е.а.дж.джонсон, самый дотошный иссле- дователь экономической политики в первые годы сущест- вования республики, писал: «В Соединенных Штатах... трудно найти решительных сторонников свободного пред- принимательства в традициях XVIII в., но еще труднее об- наружить сколько-нибудь заметное отражение теории экономического либерализма в законодательстве». В сво- ем первом ежегодном обращении к нации Вашингтон ра- товал за развитие «сельского хозяйства, торговли и про- мышленности всеми возможными способами». Конгрессы первых созывов исходили в своей деятельности из убеж- дения, что власть должна поддерживать любые социаль- ные группы, способные оказать влияние в общенациональ- ном масштабе. Все подряд призывали на помощь «дающую руку правительства». Разногласия не носили принципиаль- ного характера, а касались лишь вопроса о приоритетах1. В тот период соперничали друг с другом два подхода к проблемам будущего экономического развития страны. Первый ассоциировался с именем Гамильтона, видевшего Америку динамичной республикой, капиталистическим правовым государством, в котором экономика основыва- ется на техническом прогрессе и частных корпорациях. Сторонники Гамильтона видели в национальном прави- тельстве эффективный инструмент для превращения аг- рарной страны в бурно развивающуюся промышленную державу.

Отбросив «фантазии Адама Смита», Гамильтон обра- щался к примеру «великого Кольбера» в поисках пути к национальному могуществу2. Он даже превзошел Кольбе- ра, безоговорочно признавая частное накопление главной движущей силой экономического развития, но при этом не слишком-то веря в личный интерес как организующий принцип общества. Утверждения о том, что экономика способна к саморегулированию, Гамильтон называл «бре- довым парадоксом». «Ничем не ограниченный дух пред- принимательства, — писал он в 7-й статье «Федера- листа», — ведет к нарушению законов и произволу, а в итоге — к насилию и войне». В «Докладе о промышленно- сти» он следующим образом подытожил свои взгляды: «Беспокойная натура американцев, присущая им живость ума и деловая предприимчивость, будучи направлены в нужное русло, пойдут им на пользу. Но, развиваясь бес- контрольно, те же свойства могут привести к пагубным последствиям»3. В своей Великой программе 90-х годов XVIII в. Гамильтон призывал государство предоставлять средства лишь тем, кто готов использовать их под контро- лем общества на развитие национального производства. Другая точка зрения связана с именем Джефферсона.

Он видел Америку будущего как рай для мелких хозяйств, сельскую Аркадию, где каждый свободный землевладе- лец чувствует себя в безопасности под своею виноград- ной лозой и своей смоковницей. Концепция Джефферсо- на, безусловно, была начисто лишена динамики. На деле фермеры и плантаторы стремились к расширению рынка, элементом которого они являлись. Они проявляли все больший интерес к экспортной торговле и освоению за- падных земель. Джефферсон, впрочем, оставаясь в общем и целом сторонником сельского образа жизни, как госу- дарственный деятель проявил достаточно дальновидности, особенно в период своего президентства, чтобы не отста- ивать догматически сугубо аграрную экономику. Он вы- ступал за развитие торговли, его завораживала новая тех- ника, и со временем он пришел к выводу, что рост про- мышленного производства неизбежен. Но необходимость функционирования банков и биржи он до конца так и не смог признать, что было предметом его бесконечных пре- реканий со сторонниками Гамильтона.

Отнюдь не все сторонники Джефферсона оспаривали поначалу руководящую роль государства в экономике. На- кануне учредительного конвента в Филадельфии Мэдисон пытался убедить Вашингтона, что центральное правитель- ство должно обладать правом вето в отношении законода- тельства отдельных штатов «в любом случае без каких-ли- бо исключений». Без этого, по его мнению, штаты «тормо- зили бы развитие друг друга, принимая меры, направлен- ные во вред конкуренту, исходя из ошибочных представ- лений о собственных интересах»; кроме того, они не смог- ли бы «предотвратить ущемление прав меньшинства, не говоря уже об отдельных гражданах, корыстным боль- шинством»4. Штатам удалось на состоявшемся съезде объединить усилия и провалить предложение Мэдисона. Впоследствии, в период пребывания Гамильтона на посту министра финансов, его политика наглядно продемонстри- ровала сторонникам Джефферсона, что промышленники, заняв ключевые посты в администрации, где они чувство- вали себя куда уверенней, чем землевладельцы, перекачи- вают капиталы из сельскохозяйственного сектора в фи- нансово-промышленный, манипулируя тарифами и денеж- ной эмиссией.

В свою очередь сторонники Джефферсона обоснова- лись в правительственных штатах и муниципальных орга- нах. «Получай мы указания из Вашингтона, когда нам се- ять, а когда собирать урожай, мы, пожалуй, остались бы без хлеба», — говорил Джефферсон, считавший «Богатст- во народов» «лучшей книгой нашего времени» по полит- экономии5.

Джон Тейлор, самый плодовитый теоретик джеффер- соновского лагеря, мечтал о «естественном» экономиче- ском порядке, при котором производители (то есть, в его глазах, фермеры и плантаторы) могли бы пользоваться плодами своего труда без помех со стороны государства. Самое хорошее правительство, утверждали сторонники Джефферсона, то, которое менее всего управляет. Все они, однако, охотно поступались своим кредо во имя реальных интересов, тех самых, которые Мэдисон, оспаривавший концепции Адама Смита о свободе торгов- ли, охарактеризовал как «национальную бережливость»6. Даже Тейлор одобрял правительственную помощь аграри- ям. Да и сам Джефферсон практически ничего не сделал для изменения правительственной структуры, унаследо- ванной им от федералистов, хотя на словах не раз призы- вал к этому. В своем первом ежегодном обращении к на- ции он, одобрив частное предпринимательство в принци- пе, тут же оговорился, что правительству надлежит ока- зывать помощь сельскому хозяйству, торговле и промыш- ленности «в период временных затруднений», и призвал конгресс сказать свое слово, если «эти основы нашего процветания... будут нуждаться в помощи». Во время сво- его второго президентского срока вплоть до последнего обращения к нации он неоднократно предлагал конгрессу «использовать имеющиеся полномочия или внести соот- ветствующие приемлемые для штатов поправки в Консти- туцию для финансирования за счет растущих федераль- ных доходов строительства дорог, каналов, водных путей, а также народного образования и прочих основных ком- понентов нашего благосостояния и единства».

Альберт Галлатин, министр финансов при президенте Джефферсоне, разработал детальный 10-летний план строительства дорог и водных путей, призвав конгресс одобрить ежегодные ассигнования на эти цели в размере 2 млн. долл. из средств федерального бюджета. Строи- тельство путей сообщения, подчеркивал он, «нельзя отда- вать в частные руки» из-за недостатков капиталов и огром- ной территории страны при сравнительно небольшой чис- ленности населения. «Только центральному правительству под силу преодолеть эти трудности»7. Первый историк экономики Дж.С.Каллендер писал впоследствии: «Прези- дент Джефферсон привлек внимание конгресса к пробле- ме создания разветвленной системы государственных до- рог и каналов задолго до того, как европейские правитель- ства хотя бы задумались об этом»8.

Вмешательство правительства в экономику штатов бы- ло обычным делом. Характеризуя положение дел в этой области после провозглашения независимости, Джонсон писал: «Запутанный клубок законов в штатах ограничивал свободу предпринимательской деятельности. Качество то- варов, а порой и их цены регламентировались многочис- ленными законами об инспекции. И в 90-х годах XVIII в. поток законов, издававшихся ежегодно в отдельных шта- тах, регулирующих предпринимательскую деятельность, отнюдь не иссяк. Напротив, законотворческий бум все бо- лее нарастал»9.

Легкость, с которой сторонники Джефферсона не про- сто приняли, но и усовершенствовали предложенную Га- мильтоном систему, свидетельствовала о широкой нацио- нальной поддержке идеи государственного регулирования экономики. Сторонники Джефферсона сомневались, по- жалуй, лишь в соответствии принимаемых мер Конститу- ции. Именно поэтому они в ряде случаев настаивали на внесении поправок в Конституцию. Экономическая же сторона вопроса возражений у них не вызывала. Одним словом, отцы-основатели отнюдь не были рьяными при- верженцами нерегулируемого рынка, точно так же как и неограниченной свободы предпринимательства. От них мы, скорее, унаследовали сочетание частной инициативы и государственного регулирования, именуемое в наши дни смешанной экономикой.

Разногласия между сторонниками Гамильтона и Джеф- ферсона не носили принципиального характера. Разногла- сия эти определялись различием в подходах тех социаль- ных слоев, чьи интересы они выражали. Гамильтон был представителем коммерсантов, банкиров и промышленни- ков, Джефферсон — фермеров и плантаторов. Республи- ка с частнособственническим укладом хозяйства была идеалом обоих. Однако Гамильтон полагал, что основная опасность частной собственности исходит снизу — от не- состоятельных должников, а Джефферсон, напротив, счи- тал, что угроза — сверху, от всевластия банков. И тот и другой признавали необходимость и законность прави- тельственного вмешательства в экономику. Но Гамильтон при этом видел в государственном регулировании эконо- мики инструмент помощи богатым и знатным, Джеффер- сон же стремился ограничить вмешательство государства в экономику, преследуя интересы фермеров. Излагая свои взгляды на роль государства, оба преувеличивали значение имеющихся разногласий по чисто практическим вопросам. Этот теоретический спор, в котором одна сто- рона доказывала пользу целенаправленного вмешательст- ва государства в экономику, другая же отстаивала некон- тролируемый рынок, стал предвестником дебатов будуще- го. Тем временем в стране бурно развивался капитализм, черпавший энергию как из государственных, так и из ча- стных источников. И по иронии судьбы именно Гамильтон определил пути развития капитализма в стране на ближай- шую перспективу, тогда как Джефферсон идеологически обосновал его в долгосрочном плане.

II

С самого начала государственное регулирование эко- номики в США ставило себе целью содействовать эконо- мическому развитию страны. В 1816г. президент Мэди- сон подписал законы об учреждении Второго банка Сое- диненных Штатов и введении протекционистского тари- фа. Джон К.Кэлхун сначала в конгрессе, а затем на посту министра обороны призывал к выполнению программы Галлатина, которая была отсрочена во время войны 1812 г., поглотившей все бюджетные доходы. Закон об общей инспекции от 1824г. вменял в обязанность прези- денту Монро отчитываться перед конгрессом о состоянии дорог и водных путей, имеющих общенациональное зна- чение. План национального экономического развития, ос- нованный на внутренних улучшениях, системе протекцио- нистских тарифов, банковском и земельном законода- тельстве, вскоре окрестили «американской системой». Ее самым красноречивым пропагандистом был Генри Клей, а самым дальновидным архитектором — президент Джон Куинси Адаме.

В своем первом обращении к конгрессу Адаме заявил: «Главная цель гражданского правительства как института заключается в улучшении условий жизни тех, кто являет- ся участником общественного договора. Общепризнанная цель деятельности правительства в любой его мыслимой форме достигается им лишь в той мере, в какой ему уда- ется улучшить положение граждан, которыми оно призва- но управлять». Адаме предложил, чтобы правительство взяло на себя контроль над путями сообщения, обще- ственными работами и общим развитием промышленно- сти, а также основало национальный университет и наци- ональную обсерваторию. Если правительство не будет «способствовать прогрессу сельского хозяйства, торговли и промышленности, содействовать развитию фабричной техники и поощрять изящные искусства, словесность и науки... оно обманет народ в его самых сокровенных чая- ниях».

Правительства штатов играли еще более активную роль в развитии экономики, как показал это Дж.С.Каллендер в своих работах, написанных в начале XX в. И все же его исследования не развенчали мифа о полной свободе част- ного предпринимательства в Америке. Возросший после второй мировой войны интерес к проблемам развития «третьего мира» побудил известного экономиста Картера Гудрича вернуться к вопросу о пружинах экономического прогресса в США. Комитет по исследованиям в области истории экономики выступил в роли спонсора исследова- ний по проблемам экономической политики в штатах. По- явились монографии об экономическом развитии Масса- чусетса, Пенсильвании, Виргинии, Нью-Йорка, Мичигана, Миссури и Огайо, авторы которых по-новому интерпретировали вопрос о роли правительства в первые годы суще- ствования республики.

Переход от аграрной экономики к индустриальной по- требовал широкого развития инфраструктуры — строи- тельства дорог, каналов, мостов, портов, железных дорог. Но именно в тот период, когда потребность в развитии инфраструктуры проявилась особенно остро, рынок капи- талов в США оказался весьма скудным, да и предприни- матели не горели желанием вкладывать деньги в риско- ванные проекты. Строящиеся дороги и каналы далеко не всегда связывали процветающие районы. Куда чаще трас- сы прокладывались в неосвоенные места с расчетом вов- лечь их со временем в процесс экономического развития. «В молодой стране, — как писал Генри Клей, — потреб- ность в общественных проектах нередко назревает задол- го до того, как в частных руках сконцентрируется доста- точный капитал для их финансирования»10. Часть средств на нужды развития притекала из-за рубежа; не приходит- ся в этой связи особо говорить о том, сколь многим аме- риканский капитализм обязан иностранным навыкам и технологии, а также рабочим, предпринимателям, изобре- тателям из числа иммигрантов из-за океана. Но и прави- тельственные органы управления на всех уровнях — фе- деральные, в отдельных штатах, муниципальные — были неизменным источником финансирования инфраструкту- ры. Так, если в Великобритании большая часть железных дорог и каналов была построена на частные средства, то в США, по оценке того же Гудрича, правительство обес- печило за счет бюджетных средств 70% расходов по стро- ительству каналов и 30% — при прокладке дорог11. В юж- ных штатах строительство железных дорог на 7 5% финан- сировалось правительством12.

Однако активная роль государства в экономике объяс- нялась не только нехваткой капиталов. В этой связи заслу- живают внимания некоторые документы, относящиеся к 20-м годам XIX в. «На карту поставлена судьба общенаци- онального проекта огромного значения, — подчеркивали, к примеру, члены комиссии по сооружению каналов в штате Нью-Йорк, обосновывая свой отказ передать канал Эри в частное владение. — ...Проект такого масштаба гораздо рентабельней осуществлять под контролем государства, нежели предоставить его попечению какой-либо компании». В свою очередь члены комиссии по сооружению ка- налов в Огайо сочли, что «контроль над системой каналов в штате, осуществляемый группой частных лиц, наших соо- течественников и уж тем более иностранцев, что не иск- лючено, несовместим с достоинством, интересами и благо- денствием нашего штата... Каналы, будучи общественными сооружениями, должны приносить максимальную пользу обществу. Частная же компания будет заинтересована лишь в получении наибольшей прибыли»13. По мнению гу- бернатора штата Массачусетс Леви Линкольна, «лишь сис- тема государственного предпринимательства способна за- щитить жизненно важные интересы людей и укрепить ав- торитет и благосостояние государства»14.

Канал Эри был построен на средства штата Нью- Йорк, чьей собственностью он и остался. Осуществле- ние этого проекта дало мощный импульс экономическо- му развитию. Доходы, которые приносил канал, концент- рировались в специальном фонде и использовались шта- том для содействия самым различным частным инициати- вам. Находящаяся в собственности штата Джорджия За- падно-Атлантическая железная дорога стала первой трассой, соединявшей Восточное побережье с западны- ми районами и проходившей по территории южных шта- тов. Список подобных проектов, финансировавшихся из бюджета штатов, можно продолжить. Однако еще более распространена была в то время система смешанного предпринимательства. В этих случаях частные корпора- ции играли роль инструментов, при помощи которых го- сударство направляло, стимулировало и контролировало экономическое развитие страны.

III

Американские корпорации раннего периода были, по крайней мере внешне, организациями публичного права. Каждая из них учреждалась особым законодательным ак- том. Им предоставлялись различные льготы, выплачива- лись правительственные премии, гарантировались их дол- говые обязательства, неприкосновенность их имущества и иные привилегии. Таким образом, для них создавались особые условия в целях оптимального удовлетворения тех или иных общественных потребностей.

Нередко правительства штатов приобретали акции ча- стных корпораций и вводили своих представителей в со- став их правлений. Так, правительство штата Пенсильва- ния являлось держателем акций более 150 смешанных корпораций — банков, железных дорог, компаний по строительству дорог и каналов. В Виргинии правительство выкупило 60% акций железнодорожных компаний штата, а к 1861 г. предоставило им заем на 4 млн. долл. Оно также гарантировало их долговые обязательства и контро- лировало их капитал. «В Виргинии в советах директоров большинства железнодорожных компаний в пределах штата большинство составляли представители администра- ции, — писал один из исследователей истории железных дорог южных штатов. — ...Железные дороги в Виргинии в 1861 г. не имели ничего общего со свободным предпри- нимательством. Более того, они вообще не являлись част- ными предприятиями»15.

В течение первых четырех десятилетий XIX в. феде- ральная администрация постепенно погашала государст- венный долг, тогда как долги отдельных штатов, напротив, непрерывно росли, превысив 200 млн. долл. «Долги феде- рального правительства, — писал Каллендер, — никогда не достигали такого размера. В истории еще не было при- мера такого огромного государственного долга в форме займов, за счет которых создавались специальные фонды промышленного развития»16.

И в тех случаях, когда правительство штата не являлось непосредственным партнером той или иной корпорации, последняя в силу самой своей природы все равно возво- дилась в ранг общественного института, деятельность ко- торого по всем параметрам регулировалась законодатель- ными учреждениями штата. Устав корпорации определял количественный состав и компетенцию правления и сове- тов директоров, форму участия в капитале и порядок вы- пуска и распространения акций; при этом законодатель- ным собраниям предоставлялось право вносить поправки в устав корпораций и даже аннулировать его. «Банковские уставы устанавливали пределы процентных ставок, — пи- сал историк-экономист Стюарт Брачи, — размер дивиден- дов определялся в законодательном порядке, а курсы ак- ций предприятий общественного пользования контроли- ровались администрацией»1'. Помимо ограничений, предусмотренных в самих уставах корпораций, особое зако- нодательство регулировало всю их последующую деятель- ность, определяя порядок лицензирования, нормы контро- ля за качеством продукции, продолжительность рабочего дня, условия труда, включая использование детского тру- да, правила пользования железными дорогами, соотноше- ние металлических и бумажных денег в банковских авуа- рах и т.д. и т.п. Луис Хартц так описывал политику адми- нистрации штата Пенсильвания в этой области: «О каком- либо ограничении вмешательства местных властей в эко- номику не приходилось и говорить. Более того, крупно- масштабные задачи, которые они ставили перед собой в этой сфере, выходили за пределы их компетенции»18.

Государственное вмешательство в экономику приобре- тало невиданный размах. Не меньшее удивление вызыва- ет, однако, и тот факт, что никто даже не пытался поста- вить под вопрос экономические концепции, положенные в основу политики государственного вмешательства в эко- номику. Критике подвергалась лишь целесообразность тех или иных мер государственного регулирования экономики или связанные с этим непомерные расходы, но полная со- вместимость такой политики с вечными и неизменными экономическими законами никогда не ставилась под со- мнение. Деловой мир с одобрением воспринимал прави- тельственную поддержку. Правда, в уставах корпораций, принятых в законодательном порядке, наряду с привиле- гиями содержались и различные ограничения; тем не ме- нее на практике их чаще всего удавалось обойти, тогда как привилегиями пользовались в полном объеме. Эббот Лоуренс, фабрикант из Массачусетса, выразил общее на- строение, охарактеризовав неограниченную свободу предпринимательства как «эфемерную философию, кото- рая едва ли будет принята хотя бы одним правительством в мире»19.

Наиболее близки к теории полной свободы частного предпринимательства были радикальные сторонники Джексона, именуемые «локофоко». Они резко протесто- вали против предоставления частным корпорациям моно- польных, а следовательно, антидемократических привиле- гий. Антимонополистическое движение, однако, в гораздо большей степени основывалось на теоретическом насле- дии революционеров-республиканцев, чем на учении Адама Смита. Джексонианцы выступали против системы осо- бых привилегий под лозунгом «равноправия», а вовсе не из смитовского либерализма. Так, Уильям Легетт, публи- цист из лагеря «локофоко», выступал с яркими разоблачи- тельными статьями против Второго банка США, против чрезмерной эмиссии бумажных денег и монопольных прав частных корпораций. Корень этих негативных явле- ний, писал Легетт, в том, что государственная власть «всегда стояла на страже интересов богатеев. Государство никогда ничего не делало в интересах общества в целом». Государственное вмешательство в экономику «всегда шло на пользу богатым. Беднякам не предоставляется никаких льгот... Совершенно очевидно, что единственной надеж- дой тружеников был и остается великий принцип равно- правия». Проповедники свободного предпринимательства критиковали профсоюзы за нарушение принципа свобод- ной конкуренции, Легетт, напротив, выступал в защиту профсоюзов как «эффективного инструмента по защите прав бедняков»2**.

Радикальные демократы осуждали не вмешательство государства в экономику как таковое, а селективное его осуществление. Массачусетские историки Оскар и Мэри Хэндлин пришли к выводу, что «якобы существующая тен- денция распространять критику привилегий на государст- венное регулирование вообще — миф. В Соединенных Штатах сторонники реформ не опасались государства, ибо государство — это народ»21. В Пенсильвании, по мне- нию Луиса Хартца, взгляды противников привилегий и сторонников государственной собственности слились в «единую политико-экономическую платформу — этатист- скую и антимонополистскую... Во всей последующей ис- тории США никто и не помышлял о государственном предпринимательстве в таких масштабах, как противники привилегий для частного капитала»22.

«Локофоко» призывали заменить систему особых уста- вов корпораций общим законодательством о частных предприятиях, которое, по выражению одного историка, содержало бы «столь же жесткие, сколь и бессмыслен- ные установления, придуманные теми, кто хотел ограни- чить рост и влияние корпораций»23. «Похоронив надежды избавиться от корпораций, либералы рассчитывали, — по словам О. и М.Хэндлин, — обезвредить их, ликвидировав без остатка проявления селективного государственного поощрения»24. Однако и следующие поколения бизнесме- нов продолжали отдавать предпочтение системе специаль- ных уставов, наделяющих корпорации особыми привиле- гиями.

Класс капиталистов, считая, что административные инициативы способствуют экономическому развитию, мо- билизации средств и защите интересов промышленников, принципиально одобрял правительственное вмешательст- во в экономику в интересах предпринимателей. Напротив, противники всевластия капитала видели в нем, говоря сло- вами Джона Тейлора, способ «медленного, но верного ог- рабления бедняков богачами»25 и выступали против госу- дарственного вмешательства. Вся история экономической политики в последующем столетии свелась к тому, что обе стороны, постепенно меняясь местами, переходили на противоположные позиции.

IV

Тем временем развитие национального хозяйства шло собственным путем, и связанные с этим экономические перемены все более выхолащивали традиционные полити- ческие установки. В 30 — 40-е годы XIX в. США вступили в период экономического бума, источником которого яви- лись внутренние ресурсы. Частный сектор в достаточной степени аккумулировал капитал, и его потребность в об- щественных средствах резко уменьшилась. Более того, в этот период основная задача экономики заключалась уже не в создании инфраструктуры, а в стимулировании про- изводства и его рационализации. Здесь частное предпри- нимательство ни в чьей помощи не нуждалось.

Развитие частного сектора привело не только к увели- чению числа корпораций, но и к радикальным изменениям самой природы корпоративных институтов. Неуклонный рост числа частных корпораций с особым уставом, одоб- ренным администрацией, как и созданных в соответствии с общим законодательством, привел к тому, что возмож- ности государства использовать их для удовлетворения общественных нужд стали постепенно сокращаться. Госу- дарственные и частные компании теперь резко отличались друг от друга. Прибыльные частные компании, утратив первоначально присущие им некоторые признаки админи- стративной институции, стремились избавиться от жест- ких рамок государственного регулирования. Впоследствии их независимость от административного регулирования была подкреплена и судебными решениями. Закон о част- ных корпорациях, задуманных как средство подчинения бизнеса общественным интересам, стал гарантией его пол- ной независимости26. В результате — опять ирония судь- бы — частные корпорации, возникшие в США как вспо- могательный инструмент государства, в конечном итоге превратились в оплот свободы бизнеса от какого-либо го- сударственного вмешательства.

Одновременно с расцветом частных корпораций шло на убыль государственное предпринимательство. Сопер- ничество государственных и частных интересов помешало Галлатину и Адамсу претворить в жизнь свой замысел внутреннего усовершенствования, придав ему форму кон- кретного государственного плана. В 1830г. Джексон на- ложил вето на законопроект о покупке национальным правительством акций компании, строящей дорогу мест- ного значения в Кентукки. Аргументируя это свое реше- ние относительно мейсвилской дороги, президент подверг резкой критике практику приобретения государством ак- ций частных корпораций, охарактеризовав ее как «лов- кую махинацию частных компаний, стремящихся взвалить на государство возмещение убытков, понесенных ими в результате лопнувших проектов»27. Ван-Бюрен, состави- тель послания по поводу президентского вето, подчерки- вал, что они, напротив, стремились не допустить «безмер- ного обогащения узкой группы представителей делового мира»28. Короче говоря, упомянутые представители дело- вого мира настаивали на вмешательстве администрации в экономику, а сторонники Джексона выступали против не- го, руководствуясь сходными соображениями. Выступая против «активного государственного вмешательства», пи- сал Картер Гудрич, сторонники Джексона «стремились из- бавить бизнес от государства, а не государство от бизне- са»2**.

Система государственных улучшений, о которой меч- тали Галлатин и Адаме, была похоронена. «Не откажись мы от этой системы, —г сокрушался Адаме в 1837 г., — вся территория Соединенных Штатов оказалась бы лет через десять перепоясана железными дорогами и канала- ми. А теперь на это уйдет добрых лет пятьдесят, учитывая крайне медленные темпы работы наших законодателей и безответственность частных предпринимателей. Останься я у власти, я провел бы свою программу в жизнь. Но я потерпел фиаско, а с окончанием моих полномочий умер- ла — и, боюсь, уже никогда не воскреснет — и система внутреннего усовершенствования, основанная на исполь- зовании национальных ресурсов»30.

Джексон резко выступал против широко практиковав- шегося государственного участия в капиталах частных компаний, что вскоре нашло свое отражение и в политике отдельных штатов. Вдобавок биржевой крах 1837 г. по- дорвал кредитоспособность штатов и вынудил некоторые из них приостановить выплату процентов по государствен- ным бумагам. Некоторые проекты, разработанные властя- ми штатов, по своему размаху далеко выходили за преде- лы их объективных возможностей и административных навыков, находившихся в зачаточном состоянии. Другие потерпели провал из-за разбазаривания средств и корруп- ции. Многие оказались убыточными. В результате, по вы- ражению Гудрича, «внутренние улучшения стали вызы- вать отвращение»31. В конституции штатов вносились статьи, запрещающие государственное кредитование час- тных компаний. Общественность оказывала давление на администрацию штатов, требуя продажи приобретенных штатом акций частным инвесторам. «Ни одно правительст- во, — говорилось в заявлении специального комитета па- латы депутатов Виргинии в 1860 г., — не в состоянии содействовать внутреннему экономическому усовершен- ствованию столь же эффективно, дальновидно и береж- ливо, как частные предприниматели»32.

Образование свободного рынка капиталов, создание все новых частных корпораций, растущее недоверие к го- сударственному предпринимательству — все это ради- кально изменило условия, ранее вынуждавшие бизнесме- нов добиваться государственного вмешательства в их де- ла. Наряду с этим государственная активность в экономи- ке при администрации Джексона еще более усилила недо- верие бизнесменов к государству. «Будущей администра- ции придется попотеть, — писал редактор журнала «Де- мократик ревью» Джон Л.О'Салливан, — чтобы нейтрализовать тяжкие последствия хозяйничанья своих предше- ственников»33. Пол К.Конкин, исследователь экономиче- ских теорий раннего периода американской истории, пи- сал о Конди Pare, экономисте джексоновского лагеря: «Свято веривший в частную инициативу, Pare в конце кон- цов предложил серию дополнительных административных мер по контролю за такими несуразными гибридами, как частные банки с государственным уставом»34. Склонность Джексона к государственному регулированию и гадмини- стративным экспериментам вызывала раздражение в де- ловом мире. Бизнесмены были к тому же крайне недо- вольны разработанной Джексоном концепцией о наступа- тельном характере президентской власти. И уж совер- шенно нетерпимым показалось им использование Джек- соном своих президентских полномочий для противодей- ствия «засилью богатых и знатных» в интересах «простых членов общества — фермеров, ремесленников, чернора- бочих»35, если воспользоваться словами президента из его послания по поводу вето на возобновление лицензии Второму банку США.

V

Если экономические воззрения Джексона и можно считать несколько примитивными, то его политическая философия таковой отнюдь не являлась. По его мнению, свободная республика могла существовать лишь при усло- вии, что демократическое государство обладает большей властью, нежели сконцентрированный в частном владении капитал. В период своего президентства Джексон на деле доказал, что государство вполне можно превратить из прислужника в конкурента, а то и во властелина частного бизнеса.

Демократическое кредо Джексон обогатил лозунгом о доверии к правительству. «Свободное правительство, — писал еще Джефферсон в Кентуккских резолюциях 1798 г., — само по себе продукт недоверия и рассчиты- вать на доверие оно не может». Позже, однако, государ- ственная власть стала внушать ему больше доверия — к тому времени, кстати, он уже оказался в Белом доме. Так или иначе, сторонники Джефферсона считали, что зло- употребления властью неизбежны при любой форме правления. Джексон, напротив, в своем прощальном обращении охарактеризовал злоупотребления властью как «из ряда вон выходящие случаи, опасаться которых нет осно- ваний, пока власть в государстве находится в руках пат- риотов».

Невмешательство правительства в экономику до тех пор отвечало общественным интересам, пока широкое рассредоточение собственности в аграрной стране гаран- тировало свободному землевладельцу независимость и до- статок. С подъемом промышленности и возникновением частных корпораций правительство обрело новую функ- цию по обеспечению общественного благосостояния. В документах по делу Чарлза Ривера Бриджа председатель суда Роджер Б.Тэни, назначенный Джексоном вместо Джона Маршалла, писал: «Главная цель и итог деятельно- сти любого правительства — способствовать счастью и процветанию всего общества... Нельзя допустить и мысли о том, чтобы правительство пренебрегало возможностями достижения той цели, ради которой оно было создано»36.

Даже самые убежденные сторонники опоры на собст- венные силы в сложившейся ситуации корректировали свое отношение к государству. «Государство — это наши соседи, — писал в своем дневнике Эмерсон. — А наши соседи — это государство. Глупо относиться к государст- ву как к отдельной личности, которая, ни с чем не счита- ясь, потакает собственным желаниям. Признаюсь, я те- ряю всякое уважение к бездельникам, погрязшим в эго- изме, праздности и зависти в своем запечном углу, кото- рые без конца проклинают государство»37. В своей лек- ции «Молодой американец» Эмерсон воздал должное торговле за ее вклад в эмансипацию личности, добавив, однако, что торговля должна «уступать место чему-то бо- лее широкому, совершенному, знаки которого уже про- ступают, как первые лучи восходящего солнца». Призыв к реформам, полагал Эмерсон, продиктован ощущением, что «свою подлинную задачу государство предало забве- нию». Правительство отошло от «исполнения своих глав- ных обязанностей... наставлять непросвещенных, давать бедным работу, быть посредником между спросом и пред- ложением». Молодой американец, приняв и облагородив правительство, мог бы привести нацию «к новому обще- ству и новому государству, куда более прекрасным, чем все, какие знала история»38.

«Свободная конкуренция, — говорил Джордж Бэнк- рофт, историк джексоновского периода, — хороша в международной торговле, но ее ни в коем случае нельзя возводить в принцип отношений между людьми в силу то- го нечестивого воздействия, которое она оказывает на тружеников... Грядут лучшие времена, когда человеческое общество признает всех своих членов достойными заботы в равной степени; когда перепроизводство, порождающее атмосферу всеобщего бессердечия среди нужды, уступит место науке распределения»39. Таким образом, в своих воззрениях сторонники Джексона далеко отошли от дог- матов Джефферсона. Бенджамин Ф.Батлер, столь же ци- ничный, сколь и проницательный современник Джексона, писал об администрации Джексона: «У меня достало здра- вого смысла разглядеть, что установки нынешней админи- страции то и дело входят в противоречие с учением Джеф- ферсона». Он пришел к следующему логическому заклю- чению: «В вопросе о полномочиях и обязанностях прави- тельства — я федералист гамильтоновского толка. Что же до прав и привилегий граждан, то здесь я остаюсь демок- ратом в традициях Джефферсона»40.

VI

К величайшему негодованию Джексона, американский деловой мир начал постепенно отходить от гамильтонов- ской концепции частного предпринимательства под опе- кой администрации и задним числом обнаружил массу до- стоинств во взглядах Джефферсона, считавшего наилуч- шим то правительство, которое как можно меньше управ- ляет.

Экономический либерализм пришел на смену тому, что еще сохранилось к тому времени от философии меркан- тилизма в делах и от концепции гражданского республи- канского общества. При этом понятие личного интереса обрело новый моральный статус. Республиканцы былых времен считали, что личный интерес дает мощный импульс антисоциальным страстям и уповали на присущую-де че- ловеку готовность поступиться личными интересами для блага всего общества. Либералы, с их принципами laissez- faire, напротив, полагали, что именно личный интерес на- дежней всего способен обуздать эти разрушительные страсти. Так же как Монтескье, они верили в «гуман- ность» торговли, в ее способность смягчать'и облагоражи- вать нравы. Подобно Мандевилю, они считали, что люд- ские пороки могут обернуться благом для общества. Они разделяли взгляды Адама Смита, полагавшего, что управ- ление экономикой лучше всего предоставить провидению, и вслед за д-ром Джонсоном повторяли, что зарабатывать деньги — один из самых благонамеренных видов челове- ческой деятельности. В этом новом свете принцип личного интереса не выглядел уже угрозой моральному здоровью общества, а, напротив, казался его гарантией4 J. Чисто экономические представления той эпохи остава- лись еще довольно сумбурными. Джордж Комб из Эдин- бурга после своего визита в Соединенные Штаты в 30-х годах XIX в. писал: «Политическая экономия изучается в Соединенных Штатах недостаточно. Как предмет в систе- ме народного образования она почти неизвестна. США можно считать огромным полигоном для развития полити- ческой экономии путем эксперимента» . В умах царила причудливая смесь экономических идей, позаимствован- ных в равной мере как из философии меркантилизма, так и из теорий свободного предпринимательства.

Генри Чарльз Кэри, экономист середины XIX в., почи- тавший в равной мере и Кольбера и Адама Смита, успеш- ней других сочетал в своих работах эти противоречивые воззрения. Он полагал, что элементы капиталистического способа хозяйства — рента, прибыть, заработная плата — не могут быть источником конкуренции и противоборства, а, напротив, являются залогом сотрудничества и гармонии. Будучи поначалу сторонником свободной торговли, Кэри позднее пришел к выводу, что Великобритания выступает за свободу торговли исключительно ради сохранения своей промышленной монополии, стремясь таким путем затормозить развитие промышленности в других странах. Кэри, кроме того, пришел к выводу, что Рикардо и манче- стерская школа, с их нерушимыми законами заработной платы и пессимистическими концепциями общественного развития, натравливают класс на класс и способствуют возникновению конфликтов в промышленности. Позднее Кэри в той же связи ратовал за протекционистский тариф в США, доказывая, что только так американцы смогут ог- радить гармоничный порядок в своем хозяйстве от разлагающего английского влияния. Подобно Гамильтону и Кольберу, Кэри призывал «разумно сочетать интересы различных звеньев общественного организма»43. Он пы- тался соединить теории Гамильтона и Адама Смита, стре- мясь обосновать необходимость правительственного вме- шательства в экономику в ограниченных масштабах, по- зволяющих гарантировать эффективность протекционист- ского тарифа, но не тормозящих при этом процесс акку- муляции капиталов.

Маркс считал Кэри «единственным значительным эко- номистом Северной Америки». Маркс и Кэри были знако- мы с трудами друг друга и цитировали их в своих работах. В «Капитале» и других произведениях Маркс опровергал идеи Кэри о внутренне присущей капиталистическому способу производства гармонии. По мнению Маркса, эта иллюзия объяснялась тем, что Кэри был уроженцем стра- ны, в которой буржуазное общество возникло не на базе феодализма, а как бы самозародилось и развивалось на собственной основе. Производительные силы Старого Света имели возможность осваивать громадные новые территории. В таких благоприятных условиях «противоре- чия буржуазного общества кажутся преходящими». Ошибка Кэри, по словам Маркса, заключалась в том, что «незрелые общественные отношения» в Соединенных Штатах он принимал за «нормальные отношения». Амери- ка того периода просто-напросто еще не созрела для клас- совой борьбы. Выступая в поддержку высоких таможен- ных тарифов как стимула для развития промышленности, Кэри пытался замедлить процесс разделения (труда и ка- питала) с помощью тех самых протекционистских мер, ко- торые на деле его ускоряют44.

Маркс был прав: Кэри видел в частных ассоциациях ключ к социальной гармонии, а координация их деятель- ности государством должна была, по его мнению, обеспе- чить беспрепятственное развитие подобных ассоциаций, в первую очередь частных корпораций. Кэри видел в част- ных ассоциациях ключ к социальной гармонии, а коорди- нация их деятельности государством должна была, по его мнению, обеспечить беспрепятственное развитие подо- бных ассоциаций, в первую очередь частных корпораций, которые он считал богом данным инструментом экономи- ческого прогресса. В теориях Кэри автономная корпорация играла роль главной движущей силы. Все, что укреп- ляло позиции частных корпораций, будь то протекциони- стские тарифы или ограниченная ответственность по обя- зательствам, он почитал за благо; все, что ослабляло их, от профсоюзов до фабричного законодательства, было в его глазах неприемлемым. Однако всевластие корпораций привело, как и предсказывал Маркс, не к классовой гар- монии, а, напротив, к классовой напряженности. При всем том идеи Кэри об освобождении частных корпораций от контроля государства, как и его утверждения о совмести- мости протекционистского тарифа с принципами свобод- ного предпринимательства, облегчили переход делового мира от меркантилизма к laissez-faire. В стране шел процесс, в ходе которого сторонники корпоративного предпринимательства прибегали к аргу- ментации Джефферсона для достижения целей, постав- ленных Гамильтоном, тогда как противники корпораций, наоборот, использовали идеи Гамильтона для достижения целей, поставленных Джефферсоном. Очередная ирония судьбы, которую АЛинкольн сравнивал с ситуацией, ког- да двое пьяных «затеяли драку, даже не сняв пальто. В ходе долгой, хотя и бестолковой потасовки без тяжелых последствий драчуны сбросили наконец свои пальто, а по- том, одевшись вновь, спьяну их перепутали. Так неужели наши две ведущие партии те же, что во времена Джеф- ферсона и Адамса? А если это так, то они явно оказались в положении этих пьяниц»45.

VII

Свободное предпринимательство одержало оконча- тельную победу после Гражданской войны. Война сама по себе дала толчок промышленному развитию. Во-первых, увеличился объем прямых правительственных заказов, во- вторых, выпуск государственных банковских билетов и прибыли военных поставщиков способствовали бурному росту рынка капиталов. Война, кроме того, нанесла сокру- шительный удар по главным противникам господства час- тных корпораций в экономике: как по рабовладельческой аристократии Юга, влияние которой было теперь оконча- тельно подорвано, так и по сторонникам «радикальной де- мократии» Джексона — Ван-Бюрена на Севере, Последние, посвятив себя без остатка «крестовому походу» про- тив рабовладения и отдав этому десятилетия, не смогли переориентироваться на борьбу с окрепшей властью биз- неса. С возрождением в стране интереса к проблемам, занимавшим центральное место в 30-е годы XIX в., пре- емственность в реформах была нарушена.

Страна вступила в период устойчивого экономического роста. В результате происшедших перемен класс капита- листов сумел определить условия дальнейшей экономиче- ской активности: протекционизм, «оздоровление» денеж- ной системы, отказ от этатизма в экономике во всех его формах — от непосредственного регулирования до приме- нения правительством налогового инструментария. Все это было похоронным звоном по гамильтоновской концеп- ции экономического лидерства государства. Корпорация и предприниматель стали священными и неприкосновенны- ми субъектами экономической деятельности.

Для обоснования и освящения беспрепятственного раз- вития частного предпринимательства возникла потреб- ность в концепциях куда более наступательных, чем идеи Генри Ч.Кэри. В поисках новых теорий публицисты обра- тились к национальному наследию. В частности, догматы Джефферсона вполне подходили для теоретического обоснования крепнувшей веры в принципы личной выгоды и саморегулируемой экономики. Некоторые доводы были позаимствованы у англичан. Кредо манчестерской группы подкреплялось теорией Дарвина. Теоретики неограничен- ного экономического либерализма, ссылаясь на эволюци- онное учение Дарвина, приходили к выводу о том, что вы- живание наиболее приспособленных в процессе свобод- ной конкуренции на рынке является гарантией прогресса цивилизации.

«Если вообще возможно говорить о какой-то теории в стране, обходящейся без всяких теорий, — писал Брайс в 1888 г. в своей работе «Американская республика», — то ортодоксальная теория экономического либерализма со- ставляет ныне основу как федерального законодательст- ва, так и законодательства штатов»46. Верховный суд, ядо- вито заметил в свою очередь судья Холмс, повел себя так, будто 14-я поправка возвела в закон «Социальную стати- ку» Спенсера4'. Судьи, подобные Дэвиду Брюэру, нанес- ли тяжелый удар по социальному законодательству во имя святого принципа laissez-faire. Но экономический либера- лизм, по словам одного историка, понятие амбивалентное. «Оно имело совершенно разный смысл, скажем, для Уиль- яма Легетта, отстаивавшего при Джексоне концепцию свободного предпринимательства, но одновременно вы- ступавшего против классовых привилегий и засилья кор- пораций, и для судьи Брюэра, при Маккинли опиравшего- ся на ту же концепцию как раз для защиты классовых привилегий и обоснования всевластия корпораций»48.

Именно в эти годы укоренился миф о роли частного предпринимательства в развитии американской экономи- ки. Каллендер писал в 1902 г. в предисловии к своей работе, посвященной генезису и опровержению этого мифа, что «Америку повсеместно считают страной неог- раниченной частной инициативы, где государственное вмешательство в экономику играло весьма незначитель- ную роль, а частное предпринимательство приобрело ог- ромный размах. При этом предполагается, что так здесь было от века»49.

Возведение принципа laissez-faireв ранг официальной доктрины произошло как по мановению волшебной па- лочки. Апологеты частного предпринимательства в его чистом виде в большинстве своем считали, однако, что новый культ вполне совместим с правительственной по- мощью бизнесу. Система протекционистских тарифов процветала. Суды выносили решение за решением в пользу предпринимателей против профсоюзов, в пользу кредиторов против должников, железнодорожных ком- паний — против фермеров и потребителей. «Эпоха наци- ональных субсидий», по выражению Картера Гудрича, достигла своего апогея после Гражданской войны. Бы- лые проекты внутренних улучшений ушли в небытие, что означало отказ от какого бы то ни было участия государ- ства в строительстве или торгово-финансовых операци- ях. Американский вариант laissez-faireдопускал, таким образом, государственную помощь, но исключал госу- дарственное вмешательство.

Подобная трактовка либерализма приводила в отчая- ние проповедников идеи чистого частного предпринима- тельства. Так, Уильям Грэхэм Самнер доказывал, что сис- тема протекционистских тарифов и государственные суб- сидии создают опасный прецедент. «Протекционизм, — писал Самнер, — это социализм. Если работодатели тре- буют от государства гарантий своей прибыли, то почему бы рабочим не потребовать, чтобы то же государство га- рантировало им заработную плату?.. Доводы предприни- мателей, считающих, что государство должно им как-то помочь, поскольку их предприятия не приносят достаточ- ной прибыли, можно трактовать и расширительно. Если с точки зрения делового мира это справедливо, скажем, в отношении производителей чугуна и шерсти, то с точки зрения социалистов это справедливо в любом случае»50.

Логические выводы не помогали, однако нищета тру- жеников, сохранившаяся в стране в период бурного раз- вития промышленности и роста крупных городов, посте- пенно вынудила по-иному взглянуть на вещи. Кризисы, пе- риодически повторяющиеся в процессе экономического развития США, всегда сопровождались призывами к вме- шательству государства. Еще сенатор Томас Харт Бентон в заметках по поводу первого национального кризиса 1819 г. писал: «Мы в нужде — это глас народа. Помо- гите! — взывают люди к властям в центре и в штатах»51. Однако в период, когда большая часть населения была за- нята в сельском хозяйстве и самообеспечивалась, это тре- бование еще можно было игнорировать. Политические ли- деры того периода считали депрессию стихийным бедст- вием, не зависящим от воли человека. Даже такой апостол государственного вмешательства в экономику, как Джон Куинси Адаме, признал в 1819 г., что не видит «иного лекарства от депрессии, кроме времени и терпения». По- ложение, писал он в своем дневнике, «в конечном итоге выправится само по себе. Правительство ничего не добь- ется — по крайней мере путем предпринимаемых до сих пор мер, — кроме умиротворения одних групп населения за счет других. Время и Случай столь же великие разрушители, сколь и целители; стало быть, катастрофа столь же возможна, сколь возможно и исцеление»5.

Уповать на Время и Случай во время очередного кри- зиса в 1837 г. скорей уж пристало бы президенту Марти- ну Ван-Бюрену, убежденному последователю Джеффер- сона. Однако Ван-Бюрен не отказывался начисто от госу- дарственного вмешательства и, в частности, ввел прези- дентским указом 10-часовой рабочий день для федераль- ных служащих. Впрочем, позднее, в разгар кризиса, он заявил в конгрессе, что «все слои населения, похоже, слишком многого ждут от правительства» и что «любые меры правительства, нарушающие обычный порядок ве- щей во внутренней и внешней торговле», едва ли соответ- ствуют Конституции53. Во время депрессии 1857 г. хозя- ином Белого дома был Джеймс Бьюкенен. Воздев, по сво- ему обыкновению, очи горе, он изрек, что «федеральное правительство не в состоянии принять сколь-нибудь эф- фективные меры против бедствий, периодически обруши- вающихся на страну»54.

Следующий кризис обрушился на США в 1837 г. В какой-то момент президент Грант не устоял и впал в опас- ную ересь, «Мы выдержали настоящий бой, — писал об этом Джеймс А.Гарфильд, — прежде чем отговорили пре- зидента от его неразумной идеи ассигновать за счет казны значительные средства на организацию общественных ра- бот с целью занять безработных. Министр финансов и я совместными усилиями убедили его отказаться от этой за- теи, доказывая, что единственным лекарством в данном случае являются... экономия и бережливость»55. Сельские районы оставались в тисках депрессии и в 80-е годы, а в 1893 г. кризис вновь охватил всю экономику США. В условиях растущей безработицы президент Кливленд, вставший на позиции Гарфильда, с праведным негодовани- ем обличал «распространенные в народе беспочвенные ожидания от правительства каких-то особых индивидуаль- ных благ... Это народу надлежит проявлять патриотизм и готовность поддержать свое правительство, тогда как в функции правительства вовсе не входит оказание помощи народу»56.

VIII

Это была, так сказать, джефферсоновщина чистейшей воды. Однако все больше американцев постепенно прихо- дили к выводу, что свято чтимые догмы аграрной эпохи утратили реальное значение в торгово-промышленном го- сударстве и даже становятся для него опасными. Индуст- риализация привела не только к образованию класса ка- питалистов, владельцев колоссальных личных состояний. Она создала и рабочий класс, — класс зависимый и неимущий. Так неужели рабочие не нуждались в защите в большей степени, чем производители чугуна и шерсти? Гигантские корпорации становились угрозой для де- мократии. Генри Адаме поднял этот важнейший вопрос еще в 1870 г. Железнодорожная компания «Эри», писал он, «попирала закон, традиции, мораль и любые другие регуляторы общественной жизни, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести и действуя совершенно бесконтрольно. В Америке широко распространено убеж- дение, что в недалеком будущем корпорации еще более могущественные, чем «Эри»... возьмут под контроль дея- тельность правительства». Со свойственным ему песси- мизмом Адаме с горечью констатировал, что «при сложив- шихся в Соединенных Штатах формах общественной жизни ни один орган власти не способен сколько-нибудь эффективно воспрепятствовать такому ходу событий. На- циональное правительство, по-видимому, смогло бы пре- сечь произвол корпораций, лишь присвоив себе полномо- чия, в которых, по Конституции, ему отказано. При этом, однако, весьма вероятно, что в правительстве с подобны- ми неограниченными полномочиями власть рано или поз- дно сосредоточилась бы в руках тех, против кого оно бо- рется. Таким образом, предоставление правительству аб- солютной свободы действий привело бы лишь к царству коррупции»57.

Правительство с ограниченной властью, полагал Адаме, бессильно в борьбе против сил, порожденных ин- дустриализацией. В самом деле, пока реформаторы в Кон- грессе ликовали, добившись в законодательном порядке незначительного снижения расценок на штыковой чугун, была основана новая тихоокеанская железнодорожная компания — «всемогущая корпорация с собственными территориальными владениями, империя внутри республи- ки, правители которой обладали большей властью, чем правительство в любом независимом государстве. Подо- бная империя несовместима с благородными республикан- скими институтами и, более того, с безопасностью любого государства — демократического или авторитарного. По- ка идет борьба с одной монополией, на свет появляются две новых... и все это в соответствии с волей граждан, но, если бы они и были против, чудовищная концентрация частного и корпоративного капитала сделала бы любое со- противление бессмысленным»58.

Но вопреки пораженческим настроениям Адамса в стране все же нарастало сопротивление господству кор- пораций. Люди, воспитанные в духе идей Джексона, при- ходили к осознанию того, что отрицание роли государства в традициях Джефферсона, ставившего целью удержи- вать капитализм в определенных рамках, ныне лишь слу- жило его интересам. Принцип экономического либерализ- ма, гарантировавший некогда равные возможности граж- дан, с течением времени превратился в оплот неравенства и эксплуатации. Последователи Джефферсона заклейми- ли государство как источник социального неравенства; в действительности оно медленно, но верно превращалось в инструмент социальной помощи неимущим.

В итоге традиционные приверженцы идей Джексона с запозданием осознали наконец, что теперь для достиже- ния целей, поставленных Джефферсоном, необходимо использовать средства, предложенные Гамильтоном. «Мы полагаем, — говорилось в платформе популистов 1892 г., — что полномочия правительства как органа, представляющего интересы всех граждан, необходимо расширить... чтобы положить конец угнетению, неспра- ведливости и бедности в нашей стране».

Подобный подход стал оказывать влияние и на феде- ральное законодательство, о чем, например, свидетельст- вовали закон о международной торговле 1897 г. и анти- трестовский закон Шермана от 1890 г. Верховный суд, несмотря на приверженность его членов идеям Спенсера, не выдвинул сколько-нибудь серьезных возражений про- тив этих законов. «Наши законы, — констатировал, высту- пая в сенате в 1894 г., Генри Кэбот Лодж, биограф А.Га- мильтона, — содержат множество положений, в корне расходящихся с постулатами о невмешательстве государ- ства в экономику». «Всепроникающая власть единолично- го монарха, тирания, — добавил он, — конечно, зло, но это вовсе не означает, что ограниченное и разумное вме- шательство власти в экономику при любой форме правле- ния следует считать таким же злом»59.

Правительства штатов проявили еще большую актив- ность в принятии отдельных законов, регулирующих дея- тельность корпораций, а также при разработке соответствующего социального законодательства. В администрации штатов создавались комиссии, бюро и департаменты, ко- торые занимались вопросами улучшения условий труда, здравоохранения и повышения жизненного уровня граж- дан, социально обделенных в индустриальном обществе. Именно тогда, как указывал английский историк У.Р.Брок, и были заложены основы государства всеобщего благо- денствия XX в.60 По части узаконенного административ- ного вмешательства в экономику, писал в то время Брайс, американцы намного обогнали английский парламент. Это в первую очередь, присовокупил он не без иронии, отно- сится к западным штатам, «которые кичатся тем, что на их земле процветают свобода, предпринимательство и само- усовершенствование». Американцы, приходил к выводу Брайс, воображая себя приверженцами экономического либерализма и прагматиками, полагающимися только на собственные силы, тем не менее «беспрестанно расширя- ли регулирующие функции государства. Экономические теории при этом не были им помехой. Правительство ста- ло теперь творением их рук, их инструментом — почему же было им не воспользоваться?»61.

По мере того как росло могущество корпораций, а ме- стные власти наглядно демонстрировали свою неспособ- ность урегулировать проблемы, обусловленные торгово- промышленными связями между штатами, все более ак- тивное активное вмешательство федеральных органов в экономику становилось неизбежным. В первом десятиле- тии XX в. Теодор Рузвельт, еще один поклонник Гамиль- тона, вновь попытался доказать, что могущество корпора- ций представляет угрозу демократии. «Только националь- ное правительство, — заявлял Рузвельт, — может навести должный порядок в промышленности, что отнюдь не рав- нозначно централизации. Это лишь признание того оче- редного факта, что процесс централизации уже охватил и наш бизнес. Контроль за этой безответственной и антиоб- щественной силой может осуществляться в интересах всего народа лишь одним способом — предоставлением надлежащих полномочий единственному институту, спо- собному ими воспользоваться, — федеральному прави- тельству»62.

От слов Рузвельт перешел к делу: он стал первым пре- зидентом, принявшим меры против очередной депрессии.

В дни банковской паники 1907 г. национальное прави- тельство оказало помощь банкам, понизив процентные ставки и увеличив эмиссию денег. Но Рузвельт был готов идти еще дальше. «Собственность каждого человека, — заявил он в 1910г., — подчинена общему праву коллек- тива регулировать ее использование в той степени, в ка- кой этого может потребовать общественное благо»63. Прогрессисты отныне твердо следовали курсом, проло- женным еще Гамильтоном. По выражению Г.Л.Стимсона, личного друга Рузвельта, в наши дни государство не восп- ринимается как потенциальный узурпатор, «каким оно представлялось Джефферсону; теперь в исполнительной власти видят защитника граждан от противозаконной ти- рании частного бизнеса»64. Радикальные молодые публи- цисты того времени — Уолтер Липпман, Чарльз Бирд и др. — обнаружили опасный джефферсоновский уклон у Вудро Вильсона. Но и Вильсон заявил в 1912г.: «Если бы Джефферсон жил в наше время, он наверняка пришел бы к тем же выводам, что и мы... Без постоянного и решитель- ного вмешательства правительства нам не добиться спра- ведливости во взаимоотношениях между гражданами и столь могущественными институтами, как тресты»65.

Герберт Кроули именно тогда завершил свою велико- лепную работу «Американская перспектива», посвящен- ную преимуществам государственного вмешательства, — работу, полную метафор, куда более ярких и убедитель- ных, чем побасенка о двух пьяницах, перепутавших свои пальто после драки. Джефферсон, по словам Г.Кроули, пи- тал иллюзии в отношении того, что «сочетание личного ин- тереса и врожденных добродетелей человека» само по се- бе позволит реализовать возможности, открывающиеся перед Америкой. История показала, что индивид, стремя- щийся к достижению своих целей, отнюдь не обязательно «приносит пользу всему обществу», как это по традиции утверждали толкователи американской демократии. Об- щественный порядок, предложенный Джефферсоном, был основан «на неограниченных возможностях индивиду- ального преуспеяния при полной безответственности об- щества». В нынешних экономических условиях, если они останутся неизменными, возможности Америки не только что не реализуются сами по себе, а, напротив, неминуемо сойдут на нет. Кроули призывал к политике Гамильтона и стремился «превратить центральное правительство в эф- фективный инструмент содействия всестороннему разви- тию». По его мнению, в этих целях и надлежит «активно вмешиваться в неуправляемый процесс экономического и политического развития в Америке, регулировать и на- правлять его в общенациональных интересах». Объясняя неудачу Гамильтона его неверием в демократию, Кроули считал, что осуществление программы «нового национа- лизма» Т.Рузвельта «освободит американскую демокра- тию от сковывающих ее джефферсоновских шаблонов и наполнит новым содержанием заповеди и методы Гамиль- тона, направив их в демократическое русло»66.

Таким образом, накануне первой мировой войны была детально разработана концепция государственного вме- шательства в экономику как инструмента расширения де- мократии. Война лишь укрепила такое понимание. В самом деле, никто, будучи в здравом уме, не стал бы искать спа- сения в laissez-faireи свободном рынке в момент, когда на карту было поставлено само существование нации. Прави- тельство в тот период декретировало расширение про- мышленного производства, осуществляло контроль за производством и потреблением продуктов питания, регу- лировало по мере сил частные инвестиции и даже нацио- нализировало железные дороги, телеграф и телефонную сеть. Франклин Рузвельт и многие из его сторонников, пришедших с ним в Вашингтон в 1933 г., получили свою закалку в области управления национальной экономикой именно в годы первой мировой войны.

IX

Однако миф о том, что своим развитием Америка обя- зана неограниченной свободе частного предприниматель- ства, оказался на редкость живучим. Этот миф одновре- менно и льстил самолюбию бизнесменов, и служил их ин- тересам. Он оставался главным символом делового мира, лейтмотивом пропаганды монополий. В 20-е годы он как бы обрел новую жизнь, возродив веру в саморегулируе- мую экономику.

Апостолом этой веры, можно сказать, ее «фундамен- талистом» стал президент Кальвин Кулидж. Герберт Гувер также верил в это, хотя и не столь истово; он был страстным поборником координации экономических процессов, считая частные торговые ассоциации оптимальными коор- динаторами. Как тут не вспомнить Генри Чарльза Кэри с его гармонией интересов. Но именно свободный рынок скоро привел страну к очередному кризису, причем наи- худшему из всех, и спор о роли государства в экономике разгорелся с новой силой. Когда показатель безработицы приблизился к 25%, Гувер отказался от планов государст- венной помощи тем, кто безуспешно пытался найти рабо- ту. Щедрые подачки правительства предназначались не безработным, а банкам. «Единственной функцией прави- тельства, — заявил Гувер осенью 1931 г., — является сейчас создание условий, которые благоприятствовали бы развитию частного предпринимательства»67.

Но в том же году Франклин Рузвельт, тогда еще губер- натор штата Нью-Йорк, сформулировал прямо противопо- ложную точку зрения. «Я считаю, — заявил он, выступая в законодательном собрании штата Нью-Йорк, — что в на- стоящий момент наше общество должно вменить в обязан- ность правительству спасение от голода и нищеты тех со- граждан, которые сейчас не в состоянии содержать себя». У тех, кто, наблюдая безмерные страдания людей, уповает на принцип laissez-faire, говорил он год спустя, «как видно, нервы куда крепче, чем, например, у меня. Такие люди в отличие от меня предпочитают верить скорее в незыбле- мость экономических законов, чем в способность челове- ка контролировать творения рук своих»68' В противовес саморегулирующейся экономике Руз- вельт выдвинул идею «сочетания интересов». «Я имею в виду не всеобъемлющее регламентирование и планирова- ние экономической жизни, — пояснял он в 1932г., — а необходимость властного вмешательства государства в экономическую жизнь во имя истинной общности интере- сов не только различных регионов и групп населения на- шей великой страны, но и между различными отраслями ее народного хозяйства». Рузвельт особо подчеркивал, что абсолютный приоритет должен быть отдан интересам все- го общества. «Отвлечься от этого означало бы шараханье от одной группы к другой, предлагая временные и, как правило, неэффективные меры... Каждой социальной группе надлежит осознать себя частью целого, звеном об- щего плана»69.

«Новый курс» был возвратом к традиционным идеям раннего периода о сочетании частных и общественных ин- тересов в процессе, охарактеризованном Джорджем Ком- бом как «развитие политической экономии путем экспе- римента». Под сочетанием интересов Рузвельт подразуме- вал сотрудничество правительства с бизнесом в промыш- ленности и сельском хозяйстве, имеющее целью приоста- новление дефляции, снижение уровня безработицы и уве- личение доходов населения. Центральным звеном «нового курса» на первом его этапе стали национальный акт о вос- становлении промышленности и закон о регулировании сельского хозяйства и оказании помощи фермерам. Итак, «американская система», провозглашенная сто лет назад, не дала результатов, и вследствие этого была предпринята первая попытка прибегнуть в мирное время к планирова- нию национальной экономики. Закон о восстановлении промышленности, предусматривавший непомерно широ- кие масштабы государственного вмешательства в эконо- мику, через пару лет приказал долго жить, не вызвав ни у кого сожалений. Значительно более успешным оказался закон о регулировании сельского хозяйства.

Свободный рынок превратил к тому времени амери- канское сельское хозяйство в арену периодических ката- строф. За первые три десятилетия XX в. производитель- ность труда в сельском хозяйстве увеличилась менее чем на 1% в год. Бум 20-х годов прошел мимо фермеров, чья жизнь была по-прежнему скудной и безрадостной. В пе- риод «нового курса» и позднее ни одному сектору эконо- мики правительство не уделяло столько времени, как сельскому хозяйству, на которое приходилась большая доля субсидий. Средства выделялись на научно-исследо- вательские работы, на техническую помощь, поощрялись государственные инвестиции в образование в сельской местности. Проводилась электрификация сельских райо- нов, средства вкладывались в их инфраструктуру. Ферме- рам в первую очередь предоставляли государственные кредиты, они больше всех выиграли от мер по стабилиза- ции цен, по содействию экспорту и снижению ипотечных выплат. Под контролем правительства производитель- ность труда в сельском хозяйстве в тот период увеличи- валась на 5% в год — в три раза больше, чем в других отраслях экономики. В 1930 г. в стране насчитывалось более б млн. ферм, на которых было занято 25% населе- ния. К 80-м годам фермеры составляли всего лишь 3% населения, число ферм достигало 2,4 млн., а производи- тельность труда фермера в 1985 г. в 13 раз превышала уровень 30-х годов. Расширение федеральных сельскохо- зяйственных программ сопровождалось и негативными явлениями — например, разбазариванием выделенных средств, неоправданно высокими премиями крупным про- изводителям, перепроизводством тех или иных видов сельскохозяйственной продукции. Но это было дело по- правимое. Тяжелое положение, в которое вновь попали фермеры в 80-е годы XX в., объясняется главным образом завышенным курсом доллара и практикой субсидирования сельского хозяйства за рубежом, что осложняло доступ американской сельскохозяйственной продукции на внеш- нем рынке. Положение осложняется еще и тем, что в пе- риод бума 70-х годов американские сельскохозяйствен- ные производители бездумно влезали в долги, финансируя свой экспорт. И все же, судя по подъему производитель- ности и эффективности сельского хозяйства, вмешатель- ство государства оказалось в этой отрасли на редкость успешным.

Рузвельт не считал государственное вмешательство в экономику лишь временным средством, пригодным при чрезвычайных обстоятельствах. В 19 4 4 г. в так называе- мом «Экономическом билле о правах» он изложил свою программу на будущее, в которой целью провозглашалось гарантированное право на работу, на заработную плату, достаточную для поддержания достойного человека уров- ня жизни (питание, одежда, досуг и т.д.), право на жилье, медицинское обслуживание, право на образование, на жизненное обеспечение в случае безработицы, болезни, старости. Эти права должны были гарантироваться госу- дарством. «Мы либералы, — писал Рузвельт, — и мы убеждены в том, что с появлением новых проблем, про- блем, которые отдельные граждане не могут решить в но- вых условиях собственными силами, правительство обяза- но искать новые пути и средства для их решения. Либера- лы утверждают, что правительство должно ответить на но- вый социальный вызов соответствующими мерами соци- ального регулирования, — мерами, способными обеспе- чить каждому гражданину право на экономическую и политическую независимость, на свободу и личное счастье». В противоположность этому консерваторы, заключал Руз- вельт, убеждены, что «частной инициативы и благотвори- тельности достаточно, чтобы преодолеть любые социаль- ные осложнения»70.

В послевоенное время веру Рузвельта в «способность человека контролировать творения рук своих» разделяли Трумэн, Кеннеди и Джонсон. Отвергая понимание нацио- нального правительства как «агрессора, противника», Кен- неди в 1963 г. назвал его «органом, в котором граждане наших 50 штатов объединяют свои усилия на благо на- ции». Он вновь и вновь старался показать американцам, насколько ухудшилось бы их положение «без деятельно- сти национального правительства»71. Затем, однако, на- строения в обществе в очередной раз претерпели измене- ния, что дело обычное. В 1978г. другой президент-демок- рат, Дж.Картер, заявил, что «правительство не в состоянии решить наши проблемы: оно не может намечать наши цели и определять наши воззрения. Точно так же правительст- во не в силах искоренить бедность, гарантировать процве- тание экономики, снизить инфляцию или спасти наши го- рода»72. Эти слова, немыслимые в устах Рузвельта, Тру- мэна, Кеннеди или Джонсона, отражали нелепый замысел Джимми Картера: вернуть демократическую партию на- зад, к Гроверу Кливленду.

Президент Рейган позднее поставил перед собой куда более простую задачу — вернуть республиканскую пар- тию на позиции Кальвина Кулиджа. «Правительство не ре- шит наших проблем. Правительство — само проблема», и, как только «оно оставит нас в покое, проблемы эти решат- ся сами собой». К 1982 г., к столетию со дня рождения Рузвельта, администрация Рейгана, извлекши из сундука ветхие знамена с начертанными на них лозунгами laissez- faire, сконцентрировало всю свою деятельность на опро- вержении идей Рузвельта и ликвидации его достижений. Никто в XX в. не обрушивался на принципы правитель- ственного вмешательства в экономику столь страстно и яростно, как Рейган. Подобно своим предшественникам- консерваторам, он ставил целью свести на нет роль пра- вительства как регулятора народного хозяйства. И в отли- чие от них он нашел способ добиться этого. Вся новизна его подхода заключалась в создании колоссального бюджетного дефицита за счет повышения оборонных расхо дов при одновременном снижении налогов. Бюджетный дефицит в свою очередь дал ему повод для непрерывного ограничения функций национального правительства. Кро- ме того, Рейган ратовал за приватизацию, но не в социоло- гическом, а в самом что ни на есть прямом смысле, то есть за распродажу с аукциона движимой и недвижимой соб- ственности государства и его учреждений. Это была, по выражению Гарольда Макмиллана, политика «распродажи семейного серебра». (Американский союз гражданских свобод немедленно подал заявку на имущество министер- ства юстиции.)

Итак, спор, начавшийся на заре американской истории, продолжается и по сей день. Переходы от государствен- ного вмешательства в экономику к его отрицанию соот- ветствуют смене фаз политического развития — от при- оритета частных интересов к приоритету общественного блага. По иронии судьбы, в первые годы существования США к помощи правительства обращались частные собст- венники; перемены, происшедшие со времен Джефферсо- на, привели к тому, что правительственное вмешательство стало осуществляться в интересах всего общества. После- дователи Джефферсона отвергли в конце концов его кре- до, точно так же как последователи Гамильтона отказа- лись от учения своего апостола.

X

Теперь необходимо вычленить из исторического анали- за факторы общего характера, порождавшие то тягу к пра- вительственному вмешательству, то, напротив, периодиче- ски повторявшиеся всплески возмущения государствен- ным «активизмом».

Негативное отношение Джефферсона к правительст- венному вмешательству в экономику было основано на убеждении, что центральная власть слишком далека от на- рода, а это в свою очередь способствует ее превращению в орудие в руках своекорыстных бизнесменов. По Джеф- ферсону, демократический характер власти определяется состоянием общества. Децентрализация и местный патри- отизм были гарантией народной демократии.

Подобные взгляды в определенной мере отражали реальности тогдашнего аграрного общества фригольдеров. Но с диверсификацией экономики и формированием классов этот фригольдерский локализм превратился для тех или иных влиятельных местных групп — будь то план- таторы, фермеры или торговцы, банкиры или промышлен- ники — в орудие консолидации своей власти, в средства вывода ее из-под контроля общества. Время доказало, сколь иллюзорны представления о том, что местные орга- ны власти, как наиболее близкие к народу, лучше заботят- ся о его нуждах. Местная администрация стала синонимом хозяйничанья наиболее влиятельных групп. Социально слабые в борьбе за свои человеческие и конституционные права могли рассчитывать лишь на федеральную админи- страцию.

В историческом разрезе защитником интересов соци- ально слабых в Соединенных Штатах всегда оставались центральные органы власти, а отнюдь не местные. Цент- ральная власть для того и нужна, чтобы защитить мень- шинство и отдельных граждан, чьи права местное боль- шинство постарается ущемить, предрекал Мэдисон в своей полемике с Вашингтоном. Национальное правитель- ство, утвердив Билль о правах, ограничило засилье в орга- нах власти местных реакционеров и помогло уберечь ес- тественные ресурсы на местах от хищнического разбаза- ривания. Развитие промышленности пошло по цивилизо- ванному руслу. Были гарантированы права профсоюзов, приняты меры для увеличения доходов фермеров и обес- печения прожиточного минимума для престарелых. Но еще важнее, что национальное правительство в борьбе с местными реакционерами отстояло принципы расового ра- венства. Если бы умонастроения, господствовавшие в не- которых штатах, возобладали, то в США и по сей день сохранилось бы рабство.

В XX в. американцы убедились в том, что проводить курс на гуманизацию условий труда можно лишь на наци- ональном уровне. Волюнтаризм и индивидуализм в этом деле всегда были на руку лишь тем, кто хозяйничал, не брезгуя никакими средствами и оттесняя от руля власти граждан с чувством социальной ответственности. Лишь федеральные власти были способны унять местных адми- нистраторов, руководствовавшихся моралью и интереса- ми частных корпораций. Без общенациональных критериев отдельные штаты, как и предсказывал все тот же Мэ- дисон, беззастенчиво ущемляли бы интересы друг друга, исходя из узкоместнического понимания собственных вы- год. Они переманивали друг у друга частных инвесторов, соблазняя их дешевизной рабочей силы, что, конечно же, определялось низкой заработной платой, плохими услови- ями труда и отсутствием профсоюзов. Еще в прошлом ве- ке «Федералист» в своей 7-й статье предсказывал, что проведение каждым штатом «собственной торговой поли- тики» приведет к соперничеству между штатами и расколу союза.

Итак, первой причиной расширения масштабов госу- дарственного вмешательства в экономику была решимость нации придать более гуманный характер современному обществу, многосложному, основанному на конкуренции и нередко беспощадному, то есть на деле гарантировать равные права для всех. Второй побудительной причиной стало понимание — наиболее четко сформулированное Джексоном и Теодором и Франклином Рузвельтами — то- го, что демократия не уцелеет, если обладатели огромных состояний сосредоточат в своих руках власть большую, чем власть демократического правительства. Высшая власть должна принадлежать демократическому государ- ству. Если федеральное правительство не пользуется ры- чагами власти, то национальная политика определяется своекорыстными частными интересами. Освободить биз- нес от контроля государства — значит навязать государ- ству волю бизнеса. Федеральное правительство критику- ют под флагом защиты прав штатов и коммун, но в выиг- рыше при этом неизменно оказываются монополии. Тео- дор Рузвельт говорил: «Активные попытки подорвать над- лежащий правительственный контроль и избавиться от ад- министративного надзора за частным и особенно за моно- полистическим капиталом, с его разветвленными экономи- ческими связями, предпринимаются под разными предло- гами, но чаще всего — во имя обеспечения прав шта- тов».

В-третьих, государственное вмешательство в хозяйст- венную жизнь его сторонники считали необходимым для преодоления хронических трудностей свободной эконо- мики. Периоды оживления и бума, чередующиеся с рос- том инфляции и депрессиями, — проблемы общенационального значения. В местных масштабах их не решить. До принятия «нового курса» кризисы обрушивались на сво- бодную рыночную экономику Соединенных Штатов при- мерно каждые 20лет:в 1819, 1837, 1857, 1873, 1893, 1907 и 1929 гг. Великая депрессия, охватившая страну именно в тот момент, когда в Европе набирали силу фа- шизм и тоталитарный коммунистический режим, настоль- ко потрясла американскую буржуазную демократию, что политические лидеры решили обезопасить экономику от будущих кризисов. «Новый курс» призван был вмонтиро- вать в экономику стабилизаторы, предназначенные для то- го, чтобы защитить ее от депрессии. Рузвельт оказался относительно благоприятным, в особенности если учесть, что впервые за всю свою историю страна сумела про- жить более сорока лет без кризисов. Кстати говоря, спад 1982 — 1983 гг., самый крупный за период после 30-х годов, удалось приостановить благодаря принятым ранее правительством стабилизационным мерам.

Борьба против депрессии была чревата ростом инфля- ции, поскольку спад конъюнктуры всегда воспринимался как своего рода «антиинфляционная мясорубка». Если в период до «нового курса» неотъемлемой чертой амери- канской экономики были кризисы, то в последующий пе- риод ее столь же устойчивым пороком стала инфляция, перед которой свободный рынок оказался практически беззащитен. В 70-е годы начался самый длительный за всю американскую историю период инфляции в мирное время. И на сей раз только спад обуздал инфляцию; при этом, однако, все бремя борьбы с инфляцией было возло- жено на плечи малоимущих и безработных, то есть имен- но тех, кто более всего от нее и страдал. Механизм само- регулирования рыночного хозяйства, если он и существу- ет, обходится слишком дорого и в экономическом, и в политическом, и в социальном плане.

Вопрос о политических издержках выводит нас на чет- вертую по счету причину необходимости расширения го- сударственного вмешательства: в нем видят страховку де- мократии от революций. Маркс предсказывал, что капита- листическая система рухнет под тяжестью собственных противоречий. Этому грозному предсказанию не суждено было сбыться. Но отнюдь не приверженность принципам laissez-faireи «спасайся кто может» спасла капитализм.

Капитализм выжил потому, что сумел найти ответ на ост- рейший вопрос, сформулированный еще английским по- литиком Джозефом Чемберленом в 1885 г.: «Какие жер- твы должна принести частная собственность на алтарь своей неприкосновенности?» Капиталистическая система выжила потому, что пусть и неохотно, но взяла на воору- жение идею Джорджа Бэнкрофта о необходимости забо- титься обо всех без исключения членах общества. Она выжила потому, что демократические силы заставили пра- вительство гуманизировать производственные отношения, смягчить последствия неограниченной конкуренции, до- полнить принцип о всемерном развитии частной инициати- вы принципом социальной ответственности. Капиталисти- ческое общество выжило не в последнюю очередь и бла- годаря социал-либералам, которые, преодолевая сопро- тивление консерваторов, вели длительную кампанию за справедливость в отношении социально-слабых, обездо- ленных от рождения или по воле случая и тем самым спо- собствовали уменьшению недовольства и революционно- го потенциала в обществе.

Маркс и не предполагал, что демократическое буржу- азное государство призовет общество к социальной ответ- ственности. Апологеты неограниченного индивидуализма, отвергающие начисто социальную ответственность госу- дарства, льют воду на мельницу марксизма, причем куда более эффективно, чем коммунистические лидеры. В ре- зультате проводимой в 80-е годы политики снижения на- логового бремени для состоятельных слоев и сокращения социальных программ для неимущих число бедняков в США увеличилось на 6 млн. В результате 5-летнего прав- ления Рейгана по меньшей мере один из каждых пяти аме- риканцев в возрасте до 18 лет живет в бедности. «Наше общество — первое в истории, — указывает сенатор Мэй- нихен, — в котором самой обездоленной группой населе- ния являются дети»74. В результате классовая и политиче- ская борьба вновь приобрела остроту и размах, невидан- ные со времен Великой депрессии75. Политика Рейгана обернулась бедой для людей, и без того едва сводивших концы с концами. Говорят об очище- нии через страдание. Пусть так. Но препохабен тот поря- док, при котором имущие классы призывают обездолен- ных очиститься страданием. Социальная ответственность должна быть неотъемлемой чертой любого свободного политического устройства. Еще более века назад Орестес А.Браунсон, радикал джексоновского толка, позднее при- нявший католичество и ставший отъявленным консервато- ром, писал в своей книге «Американская республика»: «Люди зажиточные — представители деловых кругов, промышленники и банкиры, торговцы и маклеры — всегда оказывают тлетворное влияние на правительство в любой стране. На знамени их начертано: пусть правительство по- заботится о богатых, о бедных богачи позаботятся сами. Звучит красиво! Но не лучше ли положить в основу обще- ства иной принцип: пусть правительство позаботится о слабых, сильные позаботятся сами о себе»76.

Гарантия прочности любого свободного общества — в осознании социальной ответственности. Государственный активизм в экономике необходим, наконец, для сохране- ния нравственных устоев общества. Алексис де Токвиль более всего опасался губительных для общества послед- ствий ничем не ограниченного господства частного инте- реса, вытесняющего все иные ценности. Он полагал, что сдерживающим фактором могла бы стать религия. Да и сам Адам Смит считал, что реализацию личного интереса следует ограничить нравственными заповедями. «Богатст- во народов» немыслимо без «Теории нравственных усто- ев». Но по мере того, как религия утрачивала свое влияние в обществе, а принцип личного интереса начинал приобре- тать доминирующее значение, заколебалась моральная опора всей рыночной системы. Уже в наше время Фред Кирш доказывал, что культ личного интереса затмил более широкие и перспективные взгляды и лишил рыночную си- стему ее морального стержня77. Но еще задолго до этого Токвиль пророчески писал: «Правительство должно воз- родить в людях веру в будущее, которую ни религия, ни положение дел в обществе не в состоянии в них больше поддерживать» 78.

XI

Таким образом, государственное вмешательство в эко- номику, в общем, воспринималось населением страны по- ложительно и при прочих равных условиях шло на пользу нации; почему же оно в таком случае периодически ста- новилось объектом ожесточенных нападок?

Прежде всего это обусловлено элементарным челове- ческим опытом, самой жизнью, с ее чередованием взлетов и падений, оптимизма и разочарования, и аналогичными приливами и отливами политического цикла. Однако есть на то и иные, более специфические причины. Националь- ное правительство, как и любой другой орган государства, конечно же, подвержено коррупции и склонно к злоупот- реблению властью. Вот почему считают, что правительство будет справляться со своими непосредственными обязан- ностями тем лучше, чем уже окажется их круг, сведенный к необходимому минимуму. Стало быть, чем больше ответ- ственности возьмут на себя предприниматели, местные власти или добровольные объединения граждан, тем луч- ше. Вмешательство центрального правительства необходи- мо лишь в том случае, когда действия местных властей или частных лиц не способствуют всеобщему благоденствию. Порой правительство и впрямь слишком активно вмешива- ется в экономику, подвергая ее мелочной регламентации. Экономические программы его нередко терпят крах. Это вызывает растущее раздражение, находящее выход в об- винениях в адрес правительства,

Так, например, в американском обществе вызвало сильнейшее недовольство государственное вмешательст- во в экономику в начале 80-х годов XX в. Кто только не твердил тогда о том, что правительство ограничивает сво- боду действий индивида, подрывает его уверенность в соб- ственных силах и снижает предпринимательскую актив- ность, что оно неэффективно, коррумпировано, разбаза- ривает государственные средства и, решая одни проблемы, создает другие, куда более сложные. Дальнейшее расши- рение функций правительства ведет, мол, к неуправляемо- сти. За государством следует сохранить лишь функцию ох- раны правопорядка, ибо в больших масштабах оно вредно и обременительно для общества. Все эти постулаты легли в основу рейганизма. Не исключено, конечно, что рейганов- ская контрреволюция окажется целительной для амери- канской администрации в целом, очистив ее от ржавчины и положив конец злоупотреблениям и торгашеству. Но, увы, очищение организма от шлаков не гарантирует его полного исцеления. Здесь важен объективный и беспристрастный подход к самой проблеме. Центральное правительство нередко считают молохом, пожирающим средства налогоплательщиков и ущемляющим права и сво- боды граждан. Государственный долг и впрямь достиг не- бывалых размеров. Но не следует забывать, что большая часть этого долга образовалась в результате военных рас- ходов — прошлых, сегодняшних и запланированных.

И если уж зашла об этом речь, то рост государствен- ного аппарата не был столь безудержным, как это пред- ставляется многим американцам. Так, число федеральных служащих росло медленнее, чем общая численность насе- ления. В 1949г. насчитывалось 2,1 млн. федеральных слу- жащих. В последующие 35 лет население страны увели- чилось на 90 млн. человек, а число федеральных служа- щих — на 800 тыс. Иными словами, в 1 949 г. на тысячу американцев приходилось 13,9 федеральных чиновника, а в 1 984 г. — лишь 1 2,3. Таким образом, за время жизни последнего поколения процент занятых на федеральной службе фактически снизился. Более того, примерно треть, или свыше 1 млн. федеральных служащих, не считая кад- ровых военных, была занята в системе национальной обо- роны и 660 тыс. — на почте. Следовательно, на военное ведомство и почту приходилось в 1984 г. 60% федераль- ных служащих.

Так же обстоит дело и с федеральным бюджетом. В 1954г. он составлял 19,4% ВНП, а тридцать лет спу- стя — 22,9%. При столь незначительном увеличении фе- деральных расходов вряд ли можно обескровить обще- ство, как об этом часто говорят. Что касается налогов, то отчисления в федеральный бюджет составили и в 1 960 и в 1989 г. немногим более 18% ВНП. В демократических странах Западной Европы доля налоговых поступлений и федеральных расходов в ВНП выше.

Почему же мнение о чрезмерном росте государствен- ного аппарата получило столь широкое распространение? В известной мере это объясняется тем, что в 60-е годы центральное правительство начало активно вмешиваться в новые сферы общественной жизни, как то: гражданские права, защита окружающей среды, техника безопасности на производстве и охрана труда, общественные организа- ции и социальное обеспечение малоимущих слоев. Расши- рение регулирующих функций федеральных органов сопровождалось заметным ростом административного аппа- рата на всех уровнях. Более всего управленческий аппа- рат разросся в штатах и на муниципальном уровне. Так, численность федеральных служащих за 30 лет начиная с 1950 г. увеличилась на 34%, а число служащих в админи- страции штатов и коммунальных органах — на 212%. В 1950 г. в этих учреждениях было занято в два раза боль- ше служащих, чем в федеральной администрации, а 30 лет спустя — уже в 4 раза. В 1960 г. расходы федераль- ной администрации страны по оплате различных товаров и услуг превышали соответствующие расходы всех адми- нистративных органов в штатах и на местах вместе взятых; в 1980г. правительства штатов и местные административ- ные органы израсходовали на эти же цели уже вдвое больше средств.

Новый федерализм президента Рейгана и финансовый паралич администрации, вызванный бюджетными дефици- тами, привели к еще более быстрому росту бюрократиче- ских аппаратов в штатах и на местах. В сложившейся тя- желой обстановке правительства штатов доказали, что они вполне дееспособны. Однако и после заметного улуч- шения работы управленцев в местных органах и прави- тельствах штатов они вряд ли сравняются с федеральным правительством по компетентности и профессионализму, зато по-прежнему превосходят его в своей склонности к коррупции. В этом плане положение и в наши дни в целом не изменилось по сравнению с 1832 г., когда Токвиль, вернувшись из поездки в Америку, писал: «Федеральная администрация несравненно лучше управляет делами, чем отдельные штаты» ( Токвиль писал далее: «Федеральное правительство выглядит более порядочным и разумным в сравнении с администрацией от- дельных штатов. Его политика более рациональная и осмотритель- на, замыслы — более дальновидны и продуманны, а практические меры оно осуществляет более последовательно и энергично». — О демократии в Америке, т. I, гл. VIII.). Что касается бюрократизма, дублиро- вания функций и разбазаривания бюджетных средств, то замена одного соответствующего федерального ведомст- ва пятьюдесятью на уровне штатов отнюдь не улучшит по- ложения.

Хотя численность федеральных служащих за послед- ние десятилетия и не увеличилась, функции федерального правительства значительно расширились. Некоторые счи- тают, что более активное государственное вмешательство в экономику, и в первую очередь такие меры, как увели- чение налогов на предпринимателей и мелочная регламен- тация их деятельности, сдерживают экономический рост. Статистические данные, однако, показывают, что народ- ное хозяйство Соединенных Штатов в период после при- нятия «нового курса» оставалось на удивление здоровым и продуктивным, несмотря на рост налогов и правительст- венное регламентирование. Именно в 60-е годы, когда го- сударственное регулирование носило открыто наступа- тельный характер, ВНП достиг самой высшей отметки с 1945 г., а темпы реального роста производства (в среднем 4,2%) в тот период более чем в два раза превысили соот- ветствующие средние показатели (менее 2%) первых ше- сти лет пребывания у власти администрации Рейгана, от- казавшейся вмешиваться в экономику.

Предпринимаются попытки доказать, что правительст- венное вмешательство в экономику отрицательно сказы- вается на общественной морали. Государственное попечи- тельство разлагает, мол, неимущих, избавляя их от чувства неуверенности в завтрашнем дне, что, по мнению состоя- тельных слоев, остается главным стимулом прогресса. Уверенность в завтрашнем дне, доказывают эти критики, подавляет инициативу, гасит веру в собственные силы, по- рождает чувство зависимости. Джордж Гильдер, публи- цист правого толка, писал в этой связи: «Чтобы добиться успеха, бедняки более всего нуждаются в шпорах нище- ты»79. Однако, рассуждая о том, что чувство уверенности в завтрашнем дне подавляет-де инициативу, зажиточные слои имеют в виду лишь неимущих. Сами же они не боль- но-то верят в благотворное воздействие чувства незащи- щенности, иначе почему бы им не поддержать введение 100%-ного налога на наследство, который позволил бы их потомству испытать на себе столь неоценимые моральные преимущества? Вместо этого соответствующий рейганов- ский закон вдвое понизил ставку федерального налога на наследство. По мысли Рейгана и его команды, «шпоры ни- щеты» для успеха в жизни нужны лишь самим нищим, имущие же обходятся «шпорами богатства».

Имущие классы выступают против правительственного вмешательства не только под предлогом заботы о моральных устоях обездоленных. Иногда утверждают, что прави- тельственное вмешательство таит в себе опасность для гражданских свобод и даже толкает республику назад к рабству, факты свидетельствуют, однако, что распростра- нение функций федеральных органов на экономику не только не подавляет индивида, но, напротив, весьма спо- собствует росту у большинства американцев чувства соб- ственного достоинства и личной свободы. Впрочем, кое- какие «свободы» федеральное правительство, вмешиваясь в экономику, и впрямь ликвидировало — например, сво- боду отказывать черному населению Америки в его эле- ментарных гражданских правах, свободу нанимать мало- летних детей на работу на фабрики, заставлять иммигран- тов работать по потогонной системе, платить мизерную заработную плату, свободу создавать бесчеловечные ус- ловия труда, устанавливать непосильную продолжитель- ность рабочего дня, свободу махинаций в торговле товара- ми и на рынке ценных бумаг и, наконец, свободу разбаза- ривать национальные ресурсы и отравлять окружающую среду. Но без подобных «свобод» цивилизованное обще- ство вполне может обойтись.

Странным образом — вновь непроизвольная ирония — самые рьяные противники правительственного вмешатель- ства в экономику, выступавшие против подобного вмеша- тельства под предлогом защиты прав слабых и неимущих, всегда безоговорочно одобряют деятельность правитель- ственных институтов, действительно представляющих ре- альную угрозу индивидуальным свободам, таких, в частно- сти, как ЦРУ и ФБР. Как и в случае с национальным дол- гом, именно милитаристское государство, а отнюдь не го- сударство всеобщего благоденствия порождает спесивую бюрократию и подвергает преследованию тех самых бед- ных граждан, о судьбе которых так сокрушаются против- ники социальных программ. Именно правые явились ини- циаторами неприкрытых покушений власти на индивиду- альные свободы, прибегая к цензуре, запрету на книги, подписке о лояльности, преследованию гомосексуали- стов. Либералы добивались возможности регламентиро- вать деятельность корпораций при освобождении лично- сти, целью же консерваторов, судя по их делам, напротив, всегда была полная свобода для корпораций при ущемле- нии прав личности.

История вряд ли когда-либо подтвердит предположе- ние, что социальные программы толкают нацию на путь к тоталитаризму. Еще сорок лет назад Трумэн Арнольд сар- кастически писал: «Идея о том, что диктатуры есть не что иное, как результат постоянного превышения централь- ным правительством своих полномочий, попросту абсурд- на». Истина, констатировал он, как раз в обратном. «Лю- бая диктатура заполняла вакуум власти там, где централь- ное правительство, столкнувшись с конкретными трудно- стями, не сумело в полной мере использовать свои полно- мочия»80. По замечанию Рузвельта, сама история доказа- ла, что «сильное, деятельное правительство никогда не вы- родится в диктатуру. Диктатура всегда приходит на смену слабой и беспомощной власти»81.

XII

Цикличность политического развития позволяет сде- лать вывод, что соотношение «личный интерес — обще- ственное благо» со временем сдвинется в пользу послед- него, превращая его в национальной приоритет. Многие сомневаются, что в условиях нерегулируемого рынка при господстве гигантских корпораций вообще можно успеш- но решить такие проблемы, как оздоровление инфра- структуры и тяжелой промышленности, преодоление кри- зиса городов, быстрый рост числа малоимущих и расши- рение обездоленных слоев за счет молодых людей, не мо- гущих найти работу, беспрецедентные внешнеторговые дефициты, отток капиталов в страны «третьего мира» и соответствующее сокращение рабочих мест. Возвраще- ние к государственному вмешательству в экономику в ближайшем будущем станет, таким образом, функцио- нально необходимым, поскольку решить перечисленные проблемы в рамках нерегулируемого рынка действитель- но невозможно.

Да и оппозиция в обществе вмешательству государства в экономику отнюдь не столь сильна, как изображают это консерваторы. Правда, при опросах общественного мне- ния подавляющее большинство американцев и впрямь ут- вердительно отвечает на вполне определенным образом сформулированные общие вопросы, например: «Считаете ли вы, что правительство слишком активно вмешивается в вашу жизнь? Не следует ли, по вашему мнению, прави- тельству отказаться от регламентирования предпринима- тельской деятельности в административном порядке?» Однако, отвечая на вопросы, поставленные более конк- ретно, такие, как: «Поддерживаете ли вы социальные про- граммы? Считаете ли вы необходимым выплату пособий по безработице? Одобряете ли вы правительственные программы по здравоохранению, введение обязательных норм по охране труда и охране окружающей среды; госу- дарственные гарантии права на работу для всех граждан; контроль над ценами и заработной платой при угрозе ин- фляции?» — подавляющее большинство опрошенных вы- сказывается за государственное вмешательство в эконо- мику.

Все это отражает определенную двойственность в под- ходе американцев к проблеме. Двадцать лет назад соци- ологи Ллойд А.Фри и Хэдли Кэнтрил обозначили водораз- дел между идеологическим и практическим уровнем пол- итических убеждений. Идеологический уровень опреде- ляется абстрактными, общими понятиями американцев о роли правительства, практический же — их отношением к конкретным программам, затрагивающим их повседнев- ной существование. По данным Фри и Кэнтрила, опубли- кованным в 1967 г., на идеологическом уровне лишь 16% американцев придерживаются либеральных взглядов, тог- да как на практическом уровне либералами проявили себя 65% опрошенных — «столь значительное несоответствие необъяснимо с точки зрения обыденного здравого смыс- ла»82. Опросы общественного мнения, проведенные в по- следующие годы, показали, что отношение американцев к вмешательству государства в экономическую и социаль- ную сферы осталось столь же «шизофреническим».

Готово ли будет правительство ответить на вызов, ког- да общественное мнение вновь повернется в сторону го- сударственного вмешательства? Современные либералы неспособны, как представляется, выдвинуть новые идеи. Будучи деморализованы политически и потерпев интел- лектуальное банкротство, они не в состоянии выдвинуть сколько-нибудь убедительную альтернативу.

«С тех времен, когда реформы «нового курса» пустили корни в нашей политической жизни настолько глубоко, что и республиканцы не сумели бы полностью перечеркнуть их, — подметил один комментатор после очередного подъема популярности республиканцев, — они постепен- но утратили свою изначальную политическую актуаль- ность. Однако либеральные лидеры нередко упускают это из виду и попусту тратят силы, пытаясь воодушевить аме- риканцев устаревшими лозунгами». Демократическая пар- тия, сказал далее этот комментатор, «не может рассчиты- вать на победу, пока не решит проблему молодых избира- телей». Она не добьется успеха, «вновь выдвигая програм- мы и повторяя лозунги, определявшие жизнь в 30-е годы». Неудивительно поэтому, что молодые американцы голосу- ют за республиканцев. Они «повернулись к партии, кото- рая сулит им заманчивые перспективы сокращения нало- гов и упразднения правительственной регламентации, бы- строе обогащение и шансы на успех в мире бизнеса»83. Эти слова — цитата из работы, увидевшей свет спустя два месяца после выборов 1952 г., — могут служить еще од- ним примером цикличного развития американской полити- ки. Думается, что и после выборов 1980 г. призыв к «пе- реосмыслению», к «выдвижению новых идей» по-прежне- му вполне своевремен.

«За последнее десятилетие, — заявил мэр Нью-Йорка Эдвард Коч перед советом демократической партии по на- циональной стратегии в 1981 г., — демократическая пар- тия сейчас утратила чувство своих корней, стоящих перед ней задач и происходящего в стране»84. Эта мысль была высказана в первый год президентства Рейгана. Судя по всему, на политическом горизонте либералов проступили новые ориентиры. И действительно, вскоре после этого на политической сцене появились новые либеральные идео- логи, выдвинувшие странный лозунг: неолиберализм. Ана- лизируя успехи Рейгана, они решили, что он владеет не- ким неизвестным им секретом: он первый понял, что аме- риканцы сыты по горло правительством, бюрократией, ро- стом налогов, бюджетными расходами на нужды парази- тирующих меньшинств; им опротивели деятели, развенчи- вающие традиционные идеалы: бизнес, семью, патрио- тизм, религию; им надоело умасливать русских и проигры- вать гонку вооружений. Пришло время новых идей. «Нам больше не кажутся сами собой разумеющимися выступ- ления в поддержку профсоюзов и сильного правительст- ва, направленные против большого бизнеса и вооружений, — провозгласил Чарльз Петере, журналист из «Ва- шингтон мансли» в своем неолиберальном манифесте. — ...Наш герой — предприниматель, не боящийся риска»85.

Либералы считали, что администрация в силу историче- ской традиции и по своим объективным возможностям не- заменимый инструмент повышения общественного благо- денствия. Неолибералы, напротив, видели в администра- ции скопище бюрократов и растратчиков, транжирящих народные деньги и ставящих препоны герою-предприни- мателю. Импульсы «нового курса» потому и утратили свою привлекательность, доказывали неолибералы, что он в конце концов узаконил приоритет групповых интересов, подчинив им администрацию. Для либерализма как выра- зителя групповых интересов общественное благо склады- валось из удовлетворения запросов тех или иных социаль- ных групп, поэтому и вся национальная политика начинала служить эгоистическим частным интересам, а экономика оказывалась втиснутой в прокрустово ложе притязаний «групп давления».

С некоторыми положениями программы неолибералов нельзя не согласиться, однако куда больше в ней весьма путаных рассуждений. Взять хотя бы призыв к новым иде- ям. Новые идеи вообще редкость, особенно в политике, где они способны овладеть массовым сознанием, лишь бу- дучи облачены в привычную форму. Рейганизм отнюдь не новая идея, а лишь набор старых идей, которые вновь и вновь вытаскивают на свет Божий. Даже «новый курс» — этот классический пример нового мышления в поли- тике — представлял собой сплав идей о социальном обес- печении, зародившихся в Англии и Германии накануне первой мировой войны, идеи экономического планирова- ния в национальном масштабе, почерпнутой из мобилиза- ционной программы Вильсона 1917 — 1918 гг., и, нако- нец, целого спектра представлений о развитии сельского хозяйства, роли государственной власти и защите окружа- ющей среды, выдвинутых «инакомыслящими» в 20-е годы. И лишь компенсационная денежная политика второго эта- па «нового курса» была для 30-х годов поистине новатор- ской, но это чуть ли не единственный пример действитель- но нового подхода.

Бичуя эгоизм предпринимателей, разоблачая произвол бюрократии, опровергая философию нулевого роста, критикуя обязательные наказы и чрезмерную зависимость от них выборных представителей, неолибералы сделали не- мало. Но в принципе ни один из тезисов неолибералов не противоречил постулатам классического либерализма. «Новый курс», по мысли его творца, как раз и ставил целью обеспечить приоритет всеобщего благоденствия — того, что он называл «единством интересов», — над груп- повыми и местническими интересами. «Традиционные» либералы, естественно, считают, что проблемы 80-х и 90-х годов не поддаются решению по рецептам 30-х или даже 60-х годов. Общая политическая линия Рузвельта может служить примером и в наши дни, хотя конкретные методы «нового курса» действительно уже ушли в про- шлое.

Более того, бесспорно, что общество, в котором самые различные социальные группы пользуются равными пра- вами, оказывается в исключительно трудном положении. Ни одно общество не в состоянии гарантировать каждому безбедную жизнь от рождения до могилы — на это просто не хватит средств. И без того постоянно растущие бюд- жетные дефициты вызывают ныне опасения даже у кейн- сианцев. Но при всем том с политической точки зрения проблема равных прав — традиционный домен демокра- тической партии, ибо именно она в течение всей амери- канской истории выступала в защиту слабых и обездолен- ных. Республиканцам — партии профессиональных анти- коммунистов — оказалось легче восстановить отношения с Красным Китаем. Подобно этому, и демократы, партия, всегда выступавшая в поддержку социальных программ, способны в случае необходимости более убедительно, чем партия, отражающая интересы денежного мешка и Пен- тагона, обосновать их временное сокращение. В полемике с либералами, рассматривающими общее благоденствие как сочетание групповых интересов, демократы — в тра- дициях Франклина Д. Рузвельта — должны подчеркивать, что общественный интерес есть Нечто качественно иное, чем сумма частных интересов. При этом любые жесткие меры получат поддержку в широких слоях населения при условии, что это будет «честная игра».

Следует также добавить, что демократы старой школы отнюдь не отвергают предпринимательство и рынок и не пытаются навязать обществу командные методы управления экономикой. Более того, многие социалисты и даже коммунисты пришли к признанию преимуществ рыночной системы. В то же время демократы в отличие от консер- ваторов не считают рынок тонко реагирующим, безотказ- ным, саморегулирующимся механизмом. По их мнению, рынок отражает расстановку сил в обществе; концентра- ция производства сделала его беспощадным и амораль- ным. Нынешний бизнес уже не нуждается в конкуренции, а, напротив, стремится всеми силами ее нейтрализовать. Факторами действительной напряженности на рынке яв- ляются профсоюзы и социальное законодательство. Кро- ме того, в жизненно важных отраслях цены сейчас уста- навливаются администрацией, а не образуются на основа- нии спроса и предложения в их чистом виде. Объектив- ный анализ функционирования рынка обосновывает скеп- тицизм либералов в отношении саморегулирующейся, со- циально нейтральной экономики.

Одним словом, либералы старого толка не верят, что проблемы, стоящие перед страной, решатся сами собой, и считают, что предоставление полной свободы действий предпринимателям, не боящимся риска, тут не поможет. Либералы считают, что для смягчения остроты проблем сегодняшнего дня необходимо возобновить активное вме- шательство государства в экономику для корректировки «огрехов» рынка и нейтрализации негативных последст- вий рыночной стихии. Необходимо лишь, чтобы эту мис- сию взяла на себя реформированная администрация, очи- стившаяся от скверны и извлекшая уроки из ошибок и перехлестов минувшего пятидесятилетия.

Риторически бичуя государственное вмешательство в экономику, неолибералы не могут предложить какой-либо альтернативы. Так, мэр Коч в своей речи в 1981 г. сето- вал, что демократы превратились «в партию правительства ради правительства», но, перейдя к конкретным вопросам, тут же, не моргнув глазом, сообщил: «Федеральное прави- тельство обязано обеспечить людей жильем... Вашингтон обязан помочь местным органам власти в реконструкции их хиреющих производственных комплексов... Федераль- ное правительство обязано обеспечить занятость... Вашин- гтон не может бросить на произвол судьбы транспорт...» и т.д. и т.п., — предъявив правительству целых семь основ- ных требований. «Национальная администрация, — заявил Гэри Харт, фаворит неолибералов на праймериз 1984 г., — должна быть гарантом социальной справедливости и равных возможностей» 86.

Другой пример: откроем основополагающий документ неолибералов — «Неолиберальный манифест» Петерса. Порассуждав о том, что либерализм «нового курса» уста- рел и необходимы нестандартные идеи, автор пишет (не сочтите за шутку): «Посмотрите, за что выступаю я сам в последнее время: верните нам Управление промышленно- строительными работами общественного назначения, ибо только в его силах реорганизовать инфраструктуру стра- ны, дать людям работу, беднякам — средства к существо- ванию». В данном случае Петере прав, ничего не скажешь. Правительство, выступающее в экстремальных условиях как работодатель, — этот компонент «нового курса», без- условно следует возродить. Ведь главной целью «нового курса» отнюдь не было всеобщее благоденствие (или, как тогда говорили, «исцеление»). Основной его целью оста- валась всеобщая занятость, ликвидация безработицы — вплоть до организации общественных работ. Демократиче- ской партии пошло бы только на пользу, если бы, отказав- шись от идеи о всеобщем благоденствии, идеи, взятой ею на вооружение в последнее время, она вновь обрела бы свой традиционный облик партии общей занятости. На поверку оказывается, что неолиберальные концеп- ции — это вовсе не сокрушение основ, а всего лишь сло- воблудие. Признав теоретически необходимость вмеша- тельства государства в экономику, неолибералы вполне могли бы договориться с либералами старой школы, если бы те со своей стороны признали необходимость обновить программы и арсенал «нового курса» в свете полувекового опыта; таким образом, фракционное размежевание в ли- беральном лагере было бы преодолено.

Скорее всего, демократическая партия окажется не в состоянии выработать сколько-нибудь последовательную программу за время второго президентского срока Рейга- на. Однако нынешние идеологические шараханья еще не предопределяют будущее развитие. Кстати сказать, акси- ома, гласящая, что оппозиционной партии надлежит вы- двигать четкую альтернативную программу, противоречит самому духу американской политики. Дисциплина и хоро- шо разработанные программы никогда не были отличительной чертой американских политических партий. Стиль американской политики ближе к партизанщине, чем к воинским маневрам регулярной армии. Так, в 1931 — 1932 гг., в условиях самого тяжелого за всю американскую историю кризиса, демократы пребывали в еще большем смятении, чем ныне, полвека спустя. Их объединяло тогда лишь неприятие Гувера, и ничего боль- ше. Некоторые критиковали Гувера справа, другие — та- ких было гораздо больше — слева. Многие противники Гувера, в том числе тогдашний губернатор Нью-Йорка Рузвельт, критиковали президента одновременно и справа и слева. Но критика эта так и не вылилась в четко разра- ботанную альтернативную программу, что, впрочем, не по- мешало демократам победить на выборах в 1932 г., а Руз- вельту, став хозяином в Белом доме, — приступить к ре- ализации «нового курса». Разброд в оппозиции при случае может обернуться исцеляющим брожением, что предоста- вит энергичному президенту целый спектр возможных политических решений. Тысяча демократических цветов расцветет в последние годы президентства Рейгана. Что может этому помешать?

XIII

Какие же формы может принять на новом витке спи- рали правительственное вмешательство в экономику? В прошлом администрация, ориентируясь на общественные интересы, вмешивалась в экономику либо для демонопо- лизации рынков — мотивация Джексона, — либо для гар- монизации групповых интересов — мотивация Т. и Ф. Руз- вельтов. Какой будет направленность государственного вмешательства на нынешнем этапе зависит от свободы ма- невра администрации.

Америка XVIII в. испытывала острую нехватку капита- лов, и поэтому альтернативы жесткому контролю над предпринимательской инициативой, как публичной, так и частной, не было. В период бума конца XIX — начала XX в. Америка казалась страной неограниченных возмож- ностей. В это время направленность национальной полити- ки определялась разного рода конфликтами — Севера с Югом, города — с деревней, рабочего класса — с капита- листами, давно осевшего населения — с новыми иммигрантами, белых — с черными, индивида — с государством.

Этот стиль был приемлем до тех пор, пока время и про- странство предоставляли Америке роскошь широкого эко- номического выбора.

Однако в результате двух мировых войн и Великой де- прессии спектр экономических решений значительно су- зился: распределение ресурсов через нерегулируемый рынок стало роскошью непозволительной. Послевоенная экспансия оживила было миф об американском роге изо- билия и воскресила идеологию свободного рынка во всем ее первозданном величии. Казалось, кредо laissez-faireза- сияло в 80-е годы новым, ослепительным светом. Но именно на этом рубеже Соединенным Штатам вновь при- шлось испытать напрочь забытое ими чувство зависимости от мировой экономики — в торговле, инвестициях, при- родных и энергетических ресурсах. Конкурентоспособ- ность Америки падает. Дефицит торгового баланса достиг небывалого размера. Сама обстановка не дает права на ошибку.

Сужается выбор средств для оздоровления экономики. Главными внутренними проблемами остаются инфляция и безработица. Политика Рейгана сводилась к тому, чтобы, переждав, пока очередной спад собьет волну инфляции (1981 — 1983), вновь разогреть конъюнктуру по класси- ческой кейнсианской модели, то есть за счет бюджетного дефицита — самого большого за всю американскую исто- рию в мирное время (1984 — 1986). Дефицит, как и следовало ожидать, дает правительству предлог для снижения социальных расходов. Но он также не позволит администрации при очередном спаде увеличить массу денег в обращении для подогрева конъюнктуры. Монетарная те- рапия становится все менее эффективной по мере роста дефицита. Совсем как у наркоманов — слишком большая доза может оказаться смертельной. Кейнсианство в своей сути — консервативная экономическая политика, не пося- гающая на частноэкономические структуры. На втором этапе «нового курса» Рузвельт прибегал к рецептам Кей- нса как к альтернативе государственному планированию, практиковавшемуся на первом этапе. Вынужденный отказ от монетарных стимулов оставляет лишь один выход при очередном экономическом кризисе — планирование в на- циональных масштабах. В результате «рейганомика» может оказаться прелюдией к планируемой экономике. Еще один пример иронии судьбы.

«Америка, — писал Вудро Вильсон сто лет назад, — с крайней беспечностью разбазаривает свои ресурсы на трудных путях через политические лабиринты. Но наста- нет время, когда она с изумлением обнаружит, что поста- рела... превратившись в перенаселенную, нестабильную и растерянную страну, и тогда она будет вынуждена взять себя в руки, перейти на новый режим экономии своих ресурсов и концентрации своих сил, остепениться и про- трезветь, отучиться от своих капризов и, развенчав культ посредственности, отдать свою судьбу в руки своих луч- ших представителей. Настанет время великих перемен»87.

Время, предсказанное Вильсоном, возможно, наступит уже скоро. По логике нашего времени, требующего эко- номного ресурсосбережения, главным содержанием но- вого этапа внутреннего развития должно стать не сопер- ничество, а координация, основанная на действенном со- трудничестве между администрацией, частным бизнесом и трудящимися, — координация, нацеленная на обеспече- ние экономического роста. Ход этого процесса должны определять не декреты и указы, а консультации и перего- воры. Правительство как орган, подотчетный непосредст- венно гражданам, играло бы в этой «коалиции» роль стар- шего партнера. Только при таком условии защита «обще- ственного интереса» от опустошительных последствий схватки между монополистическими частными группами может стать обязывающей целью и для самого общества в целом.

Идея сотрудничества государства и частного капитала в управлении экономикой не вызывает общего восторга. Правые клеймят ее как этатизм, левые — как пособниче- ство монополиям. Что же, может быть, Генри Адаме и впрямь не был далек от истины, предсказывая, что прави- тельство, вмешивающееся в экономику, рано или поздно попадет под влияние тех самых сил, которые оно пытается контролировать. И все же неравенство как порождение нерегулируемого рынка, с одной стороны, и ужасы тота- литарного этатизма — с другой, не оставляют истинным демократам иного выбора, кроме поиска многообразных форм координации усилий правительства, бизнеса и трудящихся в рамках свободной экономики.

Подобная координация имеет прецедент в американ- ской истории. В самом деле, разве не означает этот путь возрождение духа содружества, общего благоденствия и процветания, вдохновлявшего основателей нашей респуб- лики? Традиция государственного вмешательства в эконо- мику — традиция столь же истинно американская и имеет столь же глубокие корни в национальной истории, будучи неразрывно связанной с именами наших величайших госу- дарственных деятелей и отражая американский дух и на- циональный характер, как и соперничающая с ней тради- ция неограниченной свободы личного интереса и частного предпринимательства.

Наконец, не откажусь от возможности выразить в этой связи и свое, субъективное мнение: программы, направ- ленные на социальное сотрудничество, а не на поощрение индивидуального эгоизма и корысти, предполагают совме- стные усилия людей, а не соперничество и в отличие от принципов «с волками жить — по-волчьи выть», «всяк за себя» оказывают облагораживающее влияние на дух на- ции. Государстгенное регулирование было и остается в этом ужасном мире лучшим средством укрепления нашей демократии, продолжения наших традиций и расширения прав и свобод наших граждан.