Бездна. Сказители, естественно, не всегда пользовались словом “атала”(бездна), рассказывая свои версии мифа о потопе. Но из этого не следует, что сам образ бездны Мертвого моря из их сказаний исчезал. Нет, просто он давался в переводе на местные языки. Таковы, например, “великая бездна”, из которой разверзлись все источники, в классическом библейском мифе или “каменная впадина”, в которой  родился Юй - “ной” китайской версии легенды.

Особенно характерна в этом отношении “Мировая бездна” скандинавского мифа о потопе. “Младшая Эдда” рассказывала о том, как Один с братьями зарезал великана по имени Имир, из ран которого вытекло столько крови, что в ней утонули все инеистые великаны, за исключением одного. Затем произошло нечто, представляющее особый интерес: Один с братьями “взяли Имира, бросили в самую глубь Мировой Бездны и сделали из него землю, а из крови его - море и все воды. Сама земля была сделана из плоти его, горы же из костей, валуны и камни - из передних и коренный зубов”.

Читатель, возможно, обратил внимание на знаменательное противоречие скандинавского рассказа о потопе. Великан Имир, с одной стороны, послужил материал для создания земли, а, с другой стороны, он был брошен в некую “Мировую Бездну”. Однако это противоречие легко разрешить, если привлечь историю Палестины. Имир - скандинавская версия известного нам старинного названия Палестины (аккад. Амурру, египт. Имор), значительную и наиболее ценимую часть которой поглотила впадина Мертвого моря. Поэтому, судя по скандинавской версии мифа о потопе, даже когда речь идет о некой безымянной “бездне”, у нее общий для потопных бездн адрес - Палестина.

Шумер.  Отчасти подтверждает эту мысль и потопный миф шумеров, в котором были использованы целых два ключевых слова потопной ономастики. Я имею в виду образ райского острова Дильмун (или Тильмун), на который был отправлен шумерский “ной” после завершения своего исторического плавания. Перевод с шумерского языка названия острова Дильмун, кажется, отсутствует, поэтому не будет большого греха, если попробовать перевести его самостоятельно, представив это название как сложение двух известных нам корней: tal (дно, низ) и man (человек). Возникает вопрос: чем можно подтвердить правомочность такого перевода? Во-первых, конструкция подобного рода, судя по осетинскому слову “далимон” (черт, букв. “нижний человек”), использовалась в индоевропейской мифологии. Во-вторых, в шумерском языке имелись оба слагаемых этой конструкции: dul (глубина) и man (товарищ, брат). Поэтому название острова Дильмун, легко переводимое не только с праиндоевропейского, но и с собственно шумерского языка, показывает общность лексических и мифологических корней и ставит шумерский Дильмун/ Тильмун в один ряд с другими образа потопной мифологии, чье имя содержит корень tal (дно).

Крит. К числу таких родственников Дильмуна, думаю, следует отнести и критского гиганта Талоса, уже упоминавшего на этих страницах. Греческие источники, вообще крайне противоречивые при изложении критской мифологии, особенно путаны, когда речь заходит о Талосе. Однако есть в биографии гиганта одна деталь, позволяющая предполагать потопный подтекст этого образа: он был последним представителем медного поколения людей. Аполлоний Родосский писал о Талосе в следующих выражениях:

                     “В сонме полубогов он из всех остался последним

Ясенеродных мужей, происшедших от медного корня.

Дал Европе его сам Кронид, чтобы Крит охранял он,

трижды в день на медных ногах обегая весь остров,

руки его, и стопы, и все тело было из меди”.

И медность Талоса весьма приметная деталь. Так как потоп, мы помним, задумывался с целью уничтожения именно медного поколения людей, а Талос оказался единственным уцелевшим его представителем, то, следуя логике потопной мифологии, необходимо предположить, что Талос был “ноем” критской версии легенды. Однако “ной” такое имя носить не мог. Судя по ономастике критской мифологии, “ноем” должен был быть первый критский царь Минос (вспомним, Ман - первоначальное имя “ноя”).  Поэтому если имя Талос (дно, низ) и прилагалось к критскому “ною”, то не в качестве личного имени, а в качестве родового, на подобие платоновских “атлантов”. Вместе с тем связь между Талосом и атлантами, могла оказаться теснее простой общности мифологической и фонетической, потому что значительную часть населения Крита составляло таинственное племя пеласгов, о котором весь наш дальнейший рассказ.

Греция. Пеласги - забытый народ. Этрускам, по мнению некоторых этнографов, ближайшей родне пеласгов, - повезло больше. Историки заново открыли их немногим более двух столетий назад, и с тех пор культура и история этрусков стали объектом постоянного внимания специалистов и широкой публики. Именно в связи с этрусками иногда упоминаются и их родичи - пеласги, но лишь в связи, как бедные родственники богатого покойника. А жаль. Пеласги - гораздо более значительные фигуры мировой истории и культуры, нежели этруски. Пеласги это: Греция - до греков, Палестина - до евреев, Магреб - до финикийцев, Италия - до этрусков, Англия - до кельтов и т.д. Но самое главное для нас, пеласги - это атланты до Платона.

Сведения, которыми мы располагаем о пеласгах, иначе как мизерными не назовешь. По сохранившимся крохам их языка лингвисты пришли к заключению об индоевропейском происхождении этого народа. Известно также, что были они “златовласы”, из богов превыше всего чтили бога моря Посейдона, за что иногда назывались его сынами. Образ жизни пеласги вели оседлый, жили в городах, и большинство городов, которые ныне почитаются греческими, были основаны пеласгами, включая крупнейшие: Афины, Аргос, Коринф, Иолк и т.д. Излюбленное название пеласгийских городов - Ларисса, они это название в процессе расселения разнесли по огромной территории: от Черного моря до Сирии, от северной Месопотамии до северной Италии. К сожалению, от этой богатой традиции до нашего времени дожила только одна Ларисса - Ларисса Пеласгийская на севере Греции.

Наиболее заметная археологическая метка пеласгов сходна с дольменами ариев. Пеласгов также можно отнести к категории строителей мегалитов (сооружений из больших камней), разница лишь в том, что не гробницы, а стены своих городов они слагали из гигантских, тщательно пригнанных друг к другу камней. Эти стены назывались у греков “циклопическими” или “стенами пеласгов”. Позднее, в нашем рассказе, такие стены станут исполнять роль археологической метки маршрутов странствий пеласгов по свету.

Про пеласгов рассказывали, что они были либо вообще первым народом на территории Греции, либо первым культурным народом. И не ручаясь за первое, можно спокойно поручиться за второе. Даже греки, придя на Балканы много позднее пеласгов, долго ходили в их учениках и именно от пеласгов переняли навык такой важной хозяйственной отрасли, как мореходство. Велика была роль пеласгов и в формировании самого греческого этноса, ведь, по словам Геродота, “до своего объединения с пеласгами эллины были немногочисленны”.

Ограничившись на первое время такой краткой характеристикой этого замечательного народа, перейдем теперь к существу дела: отношению пеласгов к платоновской Атлантиде. Первым же пунктом отметим здесь, что легенда о потопе у пеласгов рассказывалась в нескольких вариантах. До нас дошли только три версии: афинских пеласгов, аркадских пеласгов и троянских пеласгов.

Отрывок из афинского варианта сохранился благодаря Платону, включившему его, что весьма знаменательно, в миф об Атлантиде. Рассказывая древнейшую историю Афин, философ сообщал, что прежде “расположение акрополя было совсем не таким как теперь, ибо ныне его холм оголен. И землю с него за одну ночь необычайным образом смыла вода, что произошло, когда одновременно с землетрясением разразился неимоверный потоп,  третий по счету перед Девкалионовым бедствием. Но в минувшие времена акрополь простирался до Эридана и Илиса” (Критий, 112а). Платон не говорит, откуда он взял этот рассказ о потопе в Афинах, но о пеласгийском его происхождении нетрудно догадаться. Ведь и современный Платону афинский акрополь, не считая того, что якобы смыл потоп, был заложен пеласгами. Древнейшая часть афинского акрополя, называемая Пеласгиконом, и сейчас поражает зрителя остатком циклопической стены, сложенной из известняковых плит шириной почти в 6 метров и высотой до 2 метров. Что касается легенды о более древнем и обширном акрополе, погибшем в катастрофе, то это, конечно, пеласгийско-афинская версия ”китежской” легенды.

Более полно пеласгийскую версию мифа о потопе рассказывали в центре Пелопоннеса, в Аркадии. Область эта замечательна тем, что была единственной, где в историческое время продолжало сопротивляться эллинизации старинное пеласгийское население полуострова. Так вот, в аркадском варианте сообщалось, что у героя-эпонима народа Пеласга был сыном Ликаон, который вместе с пятьюдесятью сыновьями, по обыкновению допотопных людей, отличался крайней нечестивостью, он даже пытался накормить пришедшего к  нему в гости Зевса человеческим мясом. Вполне традиционна была и реакция божества - организация потопа. Как и положено, один уцелел - сын Ликаона Никтим. Наличествует в аркадской версии и “китежский” подтекст: имена утонувших сыновей Ликаона представляют собой на самом деле названия аркадских городов и селений.

Ветвью аркадского мифа, вероятно, можно считать потопную легенду азиатских пеласгов, связываемую с основателем Трои Дарданом. Про него, являвшегося, между прочим, внуком Атланта, рассказывали, что Дардан уплыл из Аркадии во время потопа на плоту и высадился на острове Самофракии. Эта одна версия. По другой - он на надутом кожаном мешке приплыл к горе Иде в Малой Азии и основал близь горы Трою.

Удостоверившись в том, что пеласги не хуже Платона знали миф о потопе, займемся теперь специфическими пеласгийскими приметами легенды об Атлантиде. И начнем с того, что отметим: титан Атлант, давший имя платоновской стране, первому ее царю и народу, был не греческим божеством, хотя и попал в греческий пантеон, а пеласгийским. Если где в Греции и существовал культ Атланта, так это только в Аркадии, там он был домашним божеством, проживавшим на вершине горы Киллены. К Атланту, через семь его дочерей Плеяд, возводили свой род многие старинные фамилии пеласгов по обе стороны Эгейского моря. Дочь Атланта Электра считалась родоначальницей троянской аристократии, Майя - аркадской, Тайгета - спартанской и т.д. Поэтому нет ничего удивительного в том, что пеласги, встретившись где-нибудь вдали от родных мест, использовали имя прародителя Атланта в качестве фамильного пароля.  Вергилий дает прекрасный образец истории такого взаимного опознания потомков Атланта в описании встречи на итальянском берегу троянца Энея и аркадянина Эвандра. Эней говорит:

“...Ведь был среди тевкров пришельцем

Трои создатель Дардан, Атлантидой Электрой рожденный

(греки так говорят). А отцом прекрасной Электры

Был многомощный Атлант, подпирающий небо плечами.

Вам же Меркурий - отец, а он на студеной Киллене

В горных лесах был зачат и рожден Юпитеру Майей;

Майи родителем был, если верить можно преданьям,

Тот же Атлант, подъемлющий свод многозвездного неба.

Значит, вырос твой род из того же корня, что род  мой”

                                                               (Энеида,8, 134-142)

Из приведенного отрывка следует, что, хотя в литературе нет прямых указаний на ношение пеласгами имени атлантов, все-таки можно с большой долей уверенности говорить о таковом. Ведь то, что передано у Вергилия столь многословно, по содержанию своему сводится к краткой формуле: ”Ты - атлант, я - атлант”. А это, в свою очередь, знаменательная параллель к атлантам из платоновского мифа.

Еще одна пеласгийская примета легенды Платона - упоминание конфликта, якобы имевшего некогда место между атлантами и афинянами (Тимей, 25в-с). Трудно полностью ручаться за историчность этого эпизода у Платона, но  вообще пеласги имели повод для ссоры с афинянами. У Геродота можно найти краткое изложение сути конфликта между пеласгами и афинянами, в котором последние предстают в крайне невыгодном свете. Он писал: ”Афиняне изгнали пеласгов из Аттики - справедливо ли или несправедливо они поступили - этого я не знаю, и могу лишь передать, что рассказывают другие. Именно, Гекатей, сын Гегесандра, в своей истории утверждает, что афиняне поступили несправедливо. Они ведь отдали свою собственную землю у подошвы Гиметты для поселения пеласгам в награду за то, что те  некогда возвели стену вокруг акрополя. Когда же афиняне увидели, что эта, прежде плохая и ничего не стоящая земля теперь прекрасно возделана, их охватила зависть и стремление вновь овладеть этой землей. Так-то афиняне без всякой причины изгнали пеласгов”. Картина ясная, афинской акрополь на плохую землю пеласги поменяли тоже не совсем добровольно. Ну да, не это главное. Главное, пеласги, потомки Атланта, действительно конфликтовали с афинянами.

Очевидно, на протяжении своей долгой истории греки не только пеласгам наступали на мозоли, поэтому отождествлять последних с атлантами из платоновского мифа только на этом основании было бы большой натяжкой. Все так. Но если вновь обратиться к мифу об Атлантиде, то, благодаря описанному в нем противоборству атлантов и афинян, выявится очень симптоматичный географический парадокс. По словам философа, сама Атлантида находилась где-то в Атлантическом океане, т.е., условно говоря, была Америкой, по эту же сторону океана атланты владели севером Африки до Египта и западом Европы до центральной Италии (Тимей, 25в). А значит, при подобной географии интересы атлантов и живших далеко от них на северо-восток афинян при все желании пересечься не могли. Откуда же тогда антагонизм? Вот - в чем вопрос. Думаю, объяснить этот парадокс платоновского мифа можно лишь при условии отождествления атлантов и пеласгов. Такое отождествление позволило бы представить описанный у Платона конфликт в безконфликтной географии как совмещение двух пластов пеласгийской истории: периода борьбы с греками и последующего периода проживания пеласгов в указанных у философа областях. Такое объяснение отвечало бы не только географии мифа, но и реальной истории Средиземноморья в период с 15-ого по 11-ый век до Р.Х.

Троя.  Рассказывая в предыдущей главе о переселении индийцев с Кавказа во Фракию и связывая это событие с “Аргонавтикой”, мы до времени опустили такую важную деталь: похитители Медеи, аргонавты, были по происхождению пеласгами. Значение этого факта трудно преувеличить. Из него следует, что уже в 15-ом веке сложился индо-пеласгийский союз, которому было суждено три века спустя потрясти четыре материка.⁵

Собственно первые плоды этот союз дал в том же 15-ом веке. Тогда, видимо, на кораблях пеласгов, индийцы переселились с Кавказа во Фракию и Магреб, у Минойской державы были отнята власть над Эгеидой и часть пеласгов переселилась на Крит. Уже немало. Но в сравнении с тем, что дал этот союз позднее, события 15-ого века можно считать лишь репетицией грядущей мировой драмы.

12-ый век до Р.Х. - особая и, может быть, самая значительная строка мировой исторической хроники. В этот период процесс миграции этносов внезапно приобрел всемирный, хаотический, лавинообразный характер: целые народы снимаются с насиженных мест, освобождая их для инородцев, а сами уходят за тысячи километров, чтобы там или погибнуть, или уничтожить, изгнать, поработить другой народ. В одночасье обнищала и обезлюдела Греция, рухнули стены Трои, погибли величайшие державы Средиземноморья: Хеттская и Минойская. Египет устоял, но перенес такой удар, что навсегда выбыл из разряда великих держав и стал легкой добычей череды иноземных завоевателей. Палестина, Индия, Китай, Корея обрели новых властителей. В Италии, Магребе, Англии, Мексике поверх старого культурного слоя или прямо на пустом месте одновременно возникли развитые цивилизации явно привозного свойства. Все  это - в очень короткий по историческим меркам промежуток времени.

О виновнике большинства этих событий - беспокойном племени индийцев - много говорилось в предыдущей главе. Однако будем справедливы, одним индоариям, несмотря на совершенное владение супероружием того времени - конем, вряд ли удалось бы организовать переполох такого масштаба. Если бы. Если бы со времен “Аргонавтики” (15-ый век) рука об руку с индийцами не действовали пеласги. Пеласги в этой коалиции осуществляли функцию сил ВМФ, они обеспечивали переправы, десантирование и морские блокады городов. И можно себе представить, какой гигантской убойной силой по тем временам обладал этот, составленный из индоариев и пеласгов союз.

Не стану утверждать, что в индо-пеласгийской кампании 12-ого века все ясно. Наоборот, ясного мало. Современные событиям письменные источники исчерпываются несколькими египетскими надписями. Другие памятники, освещавшие историю того времени, создавались много веков спустя, с большей или меньшей художественной отделкой и заслуживают доверия лишь постольку, поскольку согласуются между собой и подтверждаются данными археологии и лингвистики. В целом же, на обьем материала пожаловаться нельзя, и совокупно он дает, пусть смутную и грубую, но все-таки правдоподобную картину развернувшейся с 12-ого века гигантской битвы, ареной которой стал практически весь мир.

Размяв мускулы осадой нескольких крупных греческих городов, индо-пеласгийское войско начало свою азиатскую кампанию под стенами легендарной Трои. Это событие было воспето в “Илиаде” как ни одно событие того бурного времени. Можно понять, почему с осады именно этого города началась кампания. Троя стояла заслоном на прямом пути с Балкан в Азию и миновать ее было невозможно. Позднее Александр Македонский, начиная свой поход,  именно близ  троянских стен высадился на азиатский берег и воткнул в землю копье, объявляя Азии войну.

Гомер, конечно, преувеличивал и сильно, когда пел о десятилетней осаде Трои. Город, даже для той поры, нельзя было назвать классной крепостью, и время его сопротивления, вероятнее всего исчислялось днями. Значение Трои практически исчерпывалось ее важным стратегическим значением и глубокой древностью. И, видимо, оба эти фактора сыграли не последнюю роль в усиленной поэтической гиперболизации такого мелкого на фоне событий тех лет деяния, как взятие Трои. При этом в тени оказались гораздо более весомые победы, одержанные тогда же гомеровскими героями. Комментаторы Гомера, захваченные динамикой схваток близ троянских стен, почти не обращают внимания на завоевания, сделанные ими помимо Трои. А ведь завоевания эти охватывали значительную часть Малой Азии.

Еще до прихода под Трою была покорена Мизия и остров Тенедос. В ходе осады Трои Ахилл разорил все малоазиатское побережье. Неполный список областей, городов и островов, пострадавших от него, можно найти у Аполлодора в “Мифологической библиотеке”. И что любопытно, в данном пункте сведения греческой мифологии оказывались отчасти продублированы в египетских памятниках той поры. Надпись на стене храма в Мединет-Абу, сделанная при Рамзесе III (1204-1180), сообщает о некой успешной военной кампании коалиции народов, называемых у египтян “народами моря”. В надписи говорится:”...северяне...на своих островах были в смятении...(составили заговор на своих островах). Никто не мог противостоять им, от Хета, Коде, Кархемыша, Арцавы и Кипра, которые были разбиты сразу...”

Согласно Гомеру, боевые действия закончились вместе со взятием Трои. Однако согласно ему же, а равно другим, касавшимся этой темы античным писателям, мало кто, из сражавшихся под Троей, как из числа побежденных, так и из числа победителей поспешил после гибели города отправиться домой. Большинство вдруг принялось странствовать и странствовать в одном направлении - южном. Причем, мало кто в ходе скитаний миновал остров Крит. На нем побывал Тлеполем и Менелай с Еленой, там какое-то время жил троянский герой Эней (Овидий прямо об этом говорит, а Вергилий - намекает). Официально Одиссей не был на Крите, но, вернувшись домой, он, соблюдая инкогнито, сочинил любопытную и очень правдоподобную басню о своем критском происхождении:

“Славлюсь я быть уроженцем широкоравнинного Крита...

Прежде чем в Трою пошло броненосное племя ахеян,

Девять я раз в корабле быстроходном с отважной дружиной

Против людей иноземных ходил - и была нам удача...

Стал я могуч и почтен меж народами Крита; когда же

Грозно гремящий Зевес учредил роковой для ахеян

Путь, сокрушивший колена столь многих мужей знаменитых,

С Идоменеем, царем многославным, от критян был избран

Я с кораблями идти к Илиону; и было отречься

Нам невозможно: мы властью народа окованы были.

Девять там лет воевали упорно мы, чада ахеян;

Но на десятый, когда, ниспровергнув Приамов великий

Град, мы к своим кораблям возвратилися, бог разлучил нас.

Мне злополучному бедствия многие Зевс приготовил.

Целый месяц провел я с детьми и с женою в семейном

Доме, великим богатством моим веселясь...”

Одиссей явно знал, о чем говорил, и его легенда, вместе с удивительно регулярным попаданием на Крит гомеровских героев, не может не вызвать подозрения. А гибель Минойской державы Крита, датируемая тем же временем,  что и гибель Трои вместе с малоазиатскими государствами, прекрасно объясняет, почему герои троянского цикла повадились посещать остров.

Египет.  Там же, у Гомера, в критской легенде Одиссея, описан и следующий за Критом этап военных действий. Продолжим же теперь цитату прямо с того места, на каком оборвали рассказ Одиссея:

“Сильно в Египет меня устремило желанье; выбрав

Смелых товарищей, я корабли изготовил; их девять

Там мы оснастили новых, когда ж корабли собралися...

Дней через пять мы к водам светлоструйным Египта

Прибыли: в лоно потока легкопоротные наши

Все корабли утвердив, я велел, чтоб отборные люди

Там на морском берегу сторожить их остались; другим же

Дал приказанье с ближайших высот обозреть всю окрестность.

Вдруг загорелось в них дикое буйство; они, обезумев,

Грабить поля плодоносные жителей мирных Египта

Бросились, начали жен похищать и детей малолетних,

Зверски мужей убивая, - тревога до жителей града

Скоро достигла, и сильная ранней зарей собралася

Рать; колесницами, пешими, яркою медью оружий

Поле кругом закипело; Зевес, веселящийся громом,

В жалкое бегство моих обратил, отразить не единый

Силы врага не поспел, и отовсюду нас смерть окружила...

Я подбежал к колеснице царя и с молитвой колена

Обнял его; он меня не отвергнул; но, сжалясь, с ним рядом

Сесть в колесницу велел мне, льющему слезы, и в дом свой

Царский со мной удалился..”

                                       ( Одиссея,14,199-281)

Все правильно. Одиссей нисколько не соврал и даже ничего не преувеличил. Так и было.  Хотя Гомер и пытается выдать его рассказ за досужий вымысел. О том же, но в менее цветистой форме сообщают египетские надписи времен Рамзеса III. Действительно напали на Египет тогда некие “народы моря”, но потерпели поражение. Действительно базой агрессору служил Крит. В египетском списке “народов моря” среди прочих названы: “пуласати” (пеласги), “таккара” (троянцы-тевкры) и некие “дайниуна”.  Упоминание “дайниуна” в египетских надписях породило целую литературу, в основном сосредоточенную на вопросе: а не были ли “дайниуна” знаменитыми гомеровскими греками-данайцами? Однако представляется сомнительной правомочность самой постановки подобного рода вопроса, потому что данайцами, скорее, были не греки, а те же пеласги. У Еврипида мы читаем:

“Отец пятидесяти дочерей Данай,

Прибывши в Аргос, основал Инаха град

И всем, пеласгов имя кто носил

Данаев прозвище велел в Элладе взять”

                            (Архелай, фраг.228).

Данные Еврипида о пеласгах-данайцах подтверждают и хеттские документы, помещавшие страну “Дануна” не в Греции, а на южном побережье Малой Азии, в районе Киликии. Так что, это замечание знаменитого драматурга может претендовать на звание исторического факта.

Если попытаться охарактеризовать результат битвы за Египет между египтянами и “народами моря”, то лучше всего обозначить его как ничью. Морскую битву египтяне выиграли, но, по признанию самого Рамзеса III, запечатленному на стене храма в Мединет-Абу, врагам удалось проникнуть в дельту Нила. Рамзес явно поскромничал, пеласги не только проникли туда, но овладели нильской дельтой и долго держали в своих руках. Судя по античным источникам, под их контроль попало едва ли не все пространство ее от Канопского устья до Пелузийского. Вблизи последнего Геродот даже видел остатки судоверфей, да и само название города Пелузия, “ворот Египта”, от которого пошло название устья, говорит само за себя, ясно указывая на его жителей пеласгов.

Неудача в Египте, видимо, не сломила бойцовский пыл пеласгов. Одна часть их ушла вместе с индийцами через Баб-эль-Мандебский пролив в Эфиопию.

Еще одна часть занялась колонизацией Ливии (по египетским источникам, ливийцы были союзниками “народов моря”). Греческая мифография утверждала, что в Ливии бывал Одиссей, а другой участник осады Трои - Гуней со своими людьми заселил наиболее плодородную ее часть по реке Кинипе. Уже во времена Геродота местные жители рассказывали, будто ливийцы-пахари - выходцы из Трои.

Сводную географию расселения пеласгов сразу же вслед за египетской кампанией можно найти у того же Гомера. В третьей песне “Одиссеи” повествуется о том, как флот возвращавшегося из-под сожженной Трои царя Менелая попал в бурю и почти полностью был уничтожен, дальше же произошло вот что:

“Пять остальных кораблей темноносых похищенных бурей,

Ветер и волны ко брегу Египта примчали.

Там Менелай, собирая сокровищ и золота много,

Странствовал между народов иного языка”

Меж каких народов он странствовал, позднее рассказывал сам Менелай:

“...претерпевши немало, немало скитавшись, добра я

Много привез в кораблях, возвратясь на осьмой год в отчизну.

Видел я Кипр, посетил финикиян, достигнув Египта,

К черным проник  эфиопам, гостил у сидонян, эрембов;

В Ливии был...”

Менелай не сказал, зачем ему понадобилось проникать к черным эфиопам, когда его дом находился в прямо противоположной стороне и как достались ему богатства, но, судя по современным Менелаю египетским документам, отмечавшим, что нападавшие пришли в Египет в поисках “пищи для рта своего”, странствия его преследовали вполне определенную и отнюдь не бескорыстную цель.

Палестина.  Как показывает список Менелая, царь побывал не только в некоторых африканских странах (Египет, Эфиопия, Ливия), но и на Ближнем Востоке (финикийцы, сидоняне, эрембы). Это сообщение царя  следует признать весьма знаменательным, так как главным результатом сухопутной кампании “народов моря” против Египта была потеря им Палестины, перешедшей под контроль ариев и пеласгов, называемых в Библии совокупно “филистимлянами”.  Хотя мы и пользуемся термином “филистимляне”, но делаем это с осознанием его условности даже по отношению к его библейскому оригиналу. “Филистимляне” - типичная для перевода Библии на греческий язык - переделка древнееврейского “пелиштим”. В свою очередь, библейское “пелиштим” - так же переделка первоначального “пеласги” с характерным переосмыслением этого этнонима: “странники”, “переселенцы”. Характерным его можно назвать потому, что той же переделке подверглось самоназвание у пеласгов у древних афинян, называвших их “пеларгами” (аистами), очевидно, по той же, отмеченной и иудеями, склонности пеласгов к странствиям. От видоизмененного в “пелиштим” “пеласги” и получила свое нынешнее название Палестина (“земля Филистимлянская”), самим своим именем породнившаяся с древней Грецией, которая, прежде чем называться Грецией и Элладой, носила имя Пеласгии (Геродот).

Вместе с названием из Греции в Палестину переселились и боги пеласгов. В “Одиссее”, чью достоверность нам удалось прежде засвидетельствовать, есть такие характерные строки:

“В это мгновенье земли колебатель могучий, покинув

Край эфиопян, с далеких Солимских высот Одиссея

В море увидел: его он узнал; в нем разгневалось сердце”

                                                (Одиссея,5,282-285)

Чтобы читатель понял, в чем соль этого отрывка, снабдим его необходимым комментарием. Первое, “земли колебатель” - это Посейдон, морское божество греков. Хотя греческим богом его можно назвать лишь условно, имя Посейдона не имеет правдоподобной греческой этимологии и, скорее всего, пеласгийского происхождения. Пеласги больше греков ценили это божество, считали его главой небесной иерархии и своим прародителем, отчего иногда назывались “сынами Посейдона”. Второе, “разгневалось сердце” в груди у Посейдона при виде уплывающего Одиссея потому, что это божество предстает в поэме главным гонителем прославленного хитреца. Третье, упоминание “края эфиопян”, вероятно, связано с периодом проживания пеласгов в Эфиопии.  А теперь, выяснив все это, зададимся главным вопросом: как  Посейдон оказался восседающим на Солимских высотах? Впрочем, прежде следует спросить: что это за Солимские высоты? А ответ может быть следующим: Солимские высоты - это горы Палестины. Солим - сокращенное название Иерусалима, от которого, видимо, и пошло название гор. У греческого поэта Херила есть такое описание израилитян:

“Пречудный шел, на взгляд, за войсками народ.

По-финикийски он иначе говорил;

Верха Солимских гор селения его,

Пространно озеро в пределах он имеет”.

“Пространно озеро” - это Мертвое море, а ”Солимские горы” - очевидно, окружающие его горы Палестины. Поэтому теперь, возвращаясь к отрывку из Гомера, для нас важно отметить неслучайность восседания Посейдона на Солимских высотах. Эта деталь - редчайшее свидетельство того, что греки, по крайней мере во времена своего первого поэта, еще помнили о переселении пеласгов в Палестину и образ их верховного божества, восседающего на палестинских горах, видимо, воплощал для греков факт пеласгийского суверенитета над этим районом.

Филистимляне пришли на землю Палестины раньше иудеев и обосновались на ней столь прочно, что, несмотря на все усилия последних, им так и не удалось изгнать своих предшественников, хотя планы такие безусловно имелись (Нав.1545). Произошло нечто обратное планам: иудеи почти сразу же и на долгие годы подпали под власть филистимлян (Суд,14,4). Попытка сбросить с себя пеласгийское иго при первом израильском царе Сауле закончилась катастрофой и гибелью царя (1 Цар,31). Параллельно политическому закабалению шло культурное, в последнем смысле настолько полное, что не только весь хозяйственный инструмент иудеев из-за отсутствия у них кузнецов изготовлялся филистимлянами, но и точить его приходилось у них же (1 Цар,19-22).⁶

Будем справедливы, не только израилитяне, но практически весь семитский этнос Ближнего Востока в большей или меньшей степени испытал на себе влияние филистимлян. Например, давно замечено, что именно после нашествия “народов моря” финикийцы всерьез занялись мореплаванием.  Прошло еще какое-то  время и симбиоз филистимлян и семитского населения Ближнего Востока достиг таких степеней, что античный мир просто перестал отличать одних от других. Например, дельфийская пифия называла финикийцев “троянским народом”, а римский историк Тацит уверял, что иудеи - выходцы с Крита.

Индия. Палестина, Ливия, Эфиопия, видимо, не смогли удовлетворить гигантский аппетит всей массы завоевателей, и часть их отправилась в Индию. Завоевание Индии в 12-ом веке принято считать сугубо арийским делом. Однако, думается, это не совсем так, и вместе с индоариями в индийском походе участвовали пеласги. Наводит на такую мысль - проживание в древней Индии какого-то могучего “варварского”, т.е. неарийского племени по имени “явана”, участвовавшего во всех эпических битвах, описаниями которых так богата древнеиндийская литература. Упоминается этот народ и в Библии под именем внука Ноя, сына родоначальника европейцев Иафета - Йавана.

В обоих случаях комментаторы высказывают  осторожные предположения, что под “явана” следует понимать греков-ионийцев. Но этого просто не может быть, потому что с греками Палестина и Индия познакомились лишь при Александре Македонском, т.е. много веков спустя создания Библии и основных индийских эпических циклов. Кроме того, название “Иония” плохо переводится с греческого языка, и Еврипиду понадобилось строить надуманнейшую, запутаннейшую интригу, чтобы хоть как-то объяснить в драме “Ион” сомнительную греческую этимологию имени главного героя (“ион” - “идущий впереди”). Однако все усилия знаменитого драматурга свели на нет два его предшественника: Менекрат из Элеи и Геродот. Первый утверждал, что ионийское побережье прежде греков населяли пеласги, а второй писал, что пеласги звались ионийцами.

Таким образом, загадка библейско-индийской “яваны” разгадывается просто - это пеласги-ионийцы. И видимо, теперь можно сказать, что из индоевропейских народов не только арии, но и пеласги сыграли определенную роль при формировании индийской нации и культуры. Вещественными следами их деятельности на территории Индии, скорее всего, следует считать датируемые 2-ым тысячелетием мегалитические сооружения, найденные недавно в штате Махарашастра. А если от них бросить мостик к мегалитам, раскопанным Хейердалом на Мальдивских островах, то появятся основания думать, что пеласги ходили на своих кораблях много южнее Цейлона.

Западная Европа. Юго-восток - лишь одно из направлений, по которому двинулись отбитые от стен Египта пеласги. Многие из них подались на запад. География движения героев  троянского цикла показывает, что кое-кого из них поманили берега Италии. Туда переселился Филоктет с соратниками, троянец Эней и, в конце концов, многострадальный Одиссей, покинувший ради Италии родную Итаку (Плутарх, Греческие вопросы, 14). И все переселения: не без пользы для страны. Именно этим героям надо полагать, обязана была Италия новой, более совершенной культурой, называемой у археологов “культурой Вилланова”, что возникла на территории Аппенин в 12-ом веке.

Другой герой Трои - Тлеполем заскучал на Крите и переселился на Балеарские острова. У мифографов не говорится, бывал ли Тлеполем в близлежащей Испании, но, судя по недавним раскопкам археологов на месте древнейшего города Испании Тартесса, скорее всего, он там бывал (см. Козловская В.М., Народы моря и Тартесс, в кн. Проблемы античной истории и культуры, Ереван, 1979 г.).

Дальнейший путь на запад героев троянского цикла оказался недосягаем для взгляда античного мифографа. Но из этого не следует, что его не было вообще. Пробел восполняет ирландская мифология. По ее сведениям, некогда в Ирландии переселился очень мудрый и ученый народ, называемый “туата де дананн” или буквально “народ дананн” (пеласги-данайцы?). Прежде этот народ жил “на северных островах Греции” и ходил “между афинянами и филистимлянами”. Каково?  Английские историки склонны воспринимать все эти сообщения с иронией. Но, мне кажется, ирония здесь неуместна. Можно было выдумать греческое происхождение какого-то ирландского народа, но сообщение об афино-палестинских контактах выдумать нельзя было и вычитать тоже, так как египетские надписи, посвященные нашествию “народов моря”, дешифровались много позднее написания ирландских хроник. Такие факты можно было толь знать и знать из первоисточников.

Данная точка зрения находит свое подтверждение в материалах английской археологии, из которых следует, что во 2-ом тысячелетии появился на территории Англии народ (условно названный “уэссекцами”), который клал в могилы вождей изделия критского и египетского происхождения. Так что, все сходится. И сходится не только между собой, но и с сообщением Платона, будто атланты владели всей Западной Европой вплоть до Центральной Италии.

Магреб.  С берегов Западной Европы перейдем теперь на противоположный, африканский берег Средиземного моря и посмотрим, не остались ли и там следы пребывания пеласгов. Прежде, со ссылкой на труд Аль-Ваззана “Африку”, уже говорилось, что белые жители Магреба - выходцы из Палестины. Но при этом до времени не была упомянута любопытная двойственность взглядов местных историков на этот вопрос.  Только часть их считала белых африканцев палестинцами по происхождению, другие же говорили, что  они поначалу жили где-то в Азии, но потом “из-за войны, начатой против них их врагами, они бежали по направлению к Греции, которая в то время была необитаемой. Но, так как враги продолжали их преследовать, они были вынуждены перейти через Морейское (Средиземное) море, и, явившись в Африку, там поселились, тогда как их враги обосновались в Греции”.

Читая эти строки, нельзя не восхититься глубиной и чистотой народной памяти, даже тогда, когда она, казалось, противоречит сама себе. Сохранив воспоминание о событии пятитысячелетней давности (приходе из Палестины народа дольменов), она, не перекрывая его, донесла до нас свидетельство появления в Магребе из Греции людей того же антропологического типа - пеласгов - два с половиной тысячелетия спустя. И разве только это? Упоминание о проживании пеласгов в Азии - едва ли не единственная щелочка, позволяющая заглянуть в догреческую историю этого таинственного народа, о жизни которого в Греции-то, почитай, ничего не известно. А упоминание об изгнании пеласгов из Греции? Ведь это же - сохранившийся на другом от Греции конце Средиземноморья дубль истории соперничества пеласгов и афинян, рассказанной у Геродота буквально, а у Платона в виде мифа.

Скажем больше, судя по некоторым высказываниям Плутарха (Римские вопросы,32), давнюю обиду не забыли грекам и италийские пеласги. Что причиной их переселения в Ирландию было притеснение со стороны греков, говорили и ирландские пеласги. Таким образом, не связанных между собой, но согласных в изложении фактов источников слишком много, чтобы их  игнорировать. А признание их правдоподобия, в свою очередь, много объясняет в платоновском мифе об Атлантида. Ясно: почему в Магребе есть Атласские горы и было племя атлантов. Ясно:  почему атланты из платоновского мифа, владевшие, как и пеласги, севером Африки и западом Европы, оказались в бесконфликтной ситуации втянутыми в конфликт с афинянами. И конфликт был и заселение далеких от Греции огромных территорий. Все это было с пеласгами, считавшими себя потомками Атланта.

Будем справедливы, античная память была не короче любой другой, в ней сохранились не только воспоминания о жизни пеласгов в Греции, но и о переселении их в Магреб. Что Одиссей побывал в Магребе и услышал там очень похожий на миф об Атлантиде феакийский рассказ, уже говорилось. Не говорилось, что троянский герой Эней долго жил там же, прежде чем навсегда осесть в Италии.  Поэты, приученные видеть во всем лишь амурную сторону дела, объясняли долгое пребывание Энея в Магребе любовью к финикийской царице Дидоне, основательнице Карфагена.  Однако здесь они ошибались. Карфаген был основан в IX веке, 300 лет спустя Троянской войны, поэтому даже если бы Эней, сидя на африканском берегу, дотянул до прибытия Дидоны, в его охладевшем от времени сердце вряд ли нашелся бы для нее уголок. Что-то другое удерживало Энея в Магребе. Думаю, лучше всего объяснить эту загадку может магребская археология. Потому что именно во времена Энея, в 12-ом веке, в Марокко на берегу Атлантического океана был заложен до сих пор поражающий воображение мегалитический город Ликс. И сопоставив дату его закладки с характерной для пеласгов традицией мегалитического зодчества, нетрудно догадаться: кто построил Ликс и почему Эней так долго жил в Магребе.

Упоминание мегалитического города Ликса нам понадобилось не только для того, чтобы археологической меткой подтвердить факт проживания пеласгов в Магребе. Дело еще в том, что он расположен близ Канарских островов и места, где зарождается могучее Канарское течение, несущее свои воды через Атлантику и прямиком в Мексиканский залив. Совпадение это следует считать многозначительным по двум причинам. Во-первых, когда испанцы высадились на Канарских островах, они обнаружили на них чрезвычайно рослых бородатых блондинов, владеющих техникой мегалитического зодчества. Испанцы назвали их гуанчами и скоро поголовно уничтожили. Известий о культуре гуанчей осталось мало, но они более чем многозначительны, например, письменности гуанчей этнографы находят только один аналог - древнейшее критское письмо (читателя, интересующегося культурой гуанчей, я отсылаю к статье Большакова А.А. “Коренное население Канарских островов на рубеже XY и XYI вв.”, “Советская этнография”, №5, 1980 г.). Возможно, Платон, рассказывая про некую цепочку островов, по которой можно добраться до лежащей по другую сторону Атлантики материк (Тимей,25а), имел ввиду именно Канары.

Америка.  Вторая причина, позволяющая говорить о многозначительности расположения города Ликса - это близость могучего Канарского течения, оседлав которое, можно не просто прямиком попасть в Америку, но именно в Мексиканский залив, в ту точку его побережья, где в одно время с постройкой Ликса на пустом, гиблом месте возникла первая в Америке, поразительная по объему знаний и навыков цивилизация. В науке этой первой крупной американской культуре, праматери всех остальных цивилизаций Центральной Америки, присвоено имя “культуры ольмеков”. И давно ведутся споры вокруг гипотезы о привозном, старосветском ее происхождении. Аргументов в пользу ее культорологического, атропологического, биологического характера приведено больше чем достаточно. И единственно, что мешает ей сделаться общепринятым фактом - шовинистические настроения некоторых американских историков, пытающихся женить американскую историю на доктрине Монро.

Поэтому интересующихся аргументами в пользу теории о наличии межатлантических контактов до Колумба я отсылаю к книге Тура Хейердала “Древний человек и океан”, М., 1982 г., а от себя добавлю аргумент, не упомянутый в книге Хейрдала - аргумент от мифологии. Миф - почти идеальное средство исследования движения и контактов этносов. Он не ткацкий станок, и не бутылочная тыква, чтобы быть изобретенным самостоятельно или самостоятельно преодолеть океан. Миф - вещь оригинальная, передается из уст в уста, поэтому лучшим доказательством древних контактов между Старым и Новым Светом являются мифологические параллели, в особенности - потопные. Скажем больше, миф о потопе настолько тонкий инструмент, что в состоянии не просто констатировать сам факт такого рода контактов, но иногда и точно указать: кто, кому и что поведал. Например, только в Греции и Латинской Америке (индейцы макуша, таманак) рассказывали, что “ной” с женой восстанавливали человеческий род путем бросания камней через голову. Такая деталь в одном и том же контексте, параллельно и независимо выдумать нельзя, ее можно только позаимствовать.

Греки за пределы Средиземного моря не выходили, значит передатчиком явился другой, пробившийся на просторы Атлантики балканский народ. Как звался этот народ, думаю, читателю не надо подсказывать. Конечно, это были пеласги. А танцуя от этой безукоризненной этнической метки, уже гораздо проще объяснить американские  изображения бородатых блондинов, легенды о бородатых культурных героях, вспышку мегалитического созидания после 12-ого века и множество других старосветских черт культуры Центральной Америки доколумбовой эпохи.

Интереснейшую тему: место кампании 12-ого века Старого Света в истории Америки - можно было бы продолжить, но так как речь идет сейчас о другом, о генезисе платоновского мифа, то отметим наиболее важное для нас теперь в пеласгийском открытии Америки. Платон под Атлантидой, страной атлантов, разумел Америку, хотя представления философа об этом континенте, видимо, были смутными, и он путал Америку с Канарскими островами. Источником же сведений об Америке Платону послужили глухие воспоминания о трансатлантических плаваниях пеласгов.

Добравшись до этого пункта, попробуем суммировать сейчас все добытое прежде. Сообщение Платона о том, что в древности существовала некая, раскинувшаяся на три материка сверхдержава, соответствует действительности. Недаром Плутарх писал, что “пеласги, скитаясь по большей части известных земель и покорив почти все из них”, основали Рим (Жизнеописания, Ромул,1). Совпадает география расселения атлантов и пеласгов: Америка, Северная Африка, Западная Европа. Правда и то, что пеласги конфликтовали с афинянами, и, более чем вероятно, что звались они по своему прародителю Атланту атлантами. Больше точек схождения между мифом и историей, если учесть, что Платон историком не был, а разрыв между событиями и рассказом о них составил семь веков, представить вряд ли возможно.

Миф об Атлантиде. Убедившись в истинности много из того, что поведал философ об Атлантиде, займемся теперь другим, не менее интересным, чем история пеласгов, делом - реконструкцией последовательности напластований платоновского мифа. История формирования  легенды об Атлантиде предоставляет почти уникальную возможность заглянуть в лабораторию мифотворчества, проследить механизм создания исторических головоломок, над разгадкой которых тщетно бьются последующие поколения.

Внешне миф об Атлантиде напоминает слоистый пирог. Если быть совсем точным, он состоит из двух исторических и пяти мифологических слоев. К первому историческому пласту в платоновском мифе можно отнести все, что роднит его с большинством потопных легенд, т.е. краткое сообщение о гибели в период “невиданных землетрясений и наводнений” славной страны и ее столицы. Кроме того, историческим выглядит замечание философа, будто в море, на месте гибели Атлантиды образовалось такое количество ила, что он сделал это место несудоходным (Тимей, 25d). Платон просто перепутал ил с природным асфальтом, которым и до катастрофы была богата долина Сиддим. После бедствия битум продолжал всплывать на поверхность Мертвого моря и, по сообщению путешественников, иногда в таком количестве, что действительно начинал мешать судоходству.

Еще в палестинских пределах на пусть трагическую, но простую историю бедствия стал наслаиваться первый мифологический пласт. Добавилось сообщение о порче некогда безукоризненной природы жителей страны, о гневе богов. Все это вошло в миф об Атлантиде (Критий, 121а-с). А кроме того, в нем, видимо, остался слабый след образа “ноя”, в том месте мифа, где говорится, что теперешние афиняне - плод “малого семени” славного рода, уцелевшего после потопа (Тимей,23с).

В IY тысячелетии арии ушли из Палестины, сформировав по пути свой, арийский мифологический слой, а во II тысячелетии на Кавказе произошел распад арийской общности на иранскую и индийскую ветви. После этого события началось образование специфического индийского мифологического слоя легенды об Атлантиде. Индийцы стали называть утонувший город Трипурой (Трехградьем), приписав ему три ряда неприступных, сделанных из разных металлов стен.

Вообще, представлять себе загробный мир в виде города, окруженного металлической стеной, - в традиции индоевропейцев. Индийцы просто помножили эту традицию на сакральное число три. Все три металлические стены вошли в миф об Атлантиде (Критий, 116с), за бортом осталось лишь обусловленное металлической фортификацией индийское название города. И еще, сличая в этом пункте миф об Атлантиде с мифом о Трипуре, следует обратить внимание, что платоновский вариант древнее индийского. В индийских источниках говорится, что одна из стен Трипуры была железной, тогда как у Платона упоминание железа отсутствует, т.е. до философа дошла архаичная версия  эпохи, предшествующей наступлению железного века, версия эпохи бронзы.

Кроме того, арии, позабыв, видимо, в ходе странствий первоначальное название впадины, на дне которой обрел покой прародительский город - Раф или Рап (впадина, расселина, ров) - и заменили его своим арийским синонимом: Атала (бездна). Это индийское название впадины и дало имя стране платоновского мифа - Атлантида.

Как минимум с 15-ого века до Р.Х. начались интенсивные индо-пеласгийские контакты. Они дали мифу следующее мифологическое наслоение. Пеласги, судя по всему, сцепили индийский миф о Трипуре со своим потопным мифом, в результате чего сложилось сказание о гибели двух славных народов и двух славных городов: столицы Атлантиды и афинского акрополя. Соответствующая цитата из потопного мифа пеласгов-афинян, извлеченная из диалога Платона, приводилась прежде.  После слияния индийской и пеласгийской потопных легенд индийское  название Мертвого моря перешло к пеласгам и получило от них суффикс ant.  Дело в том,  что греческая традиция сохранила две формы, производные от индийской Аталы, - Атлас и Атлант. Первая, из них - греческая, вторая - пеласгийская, это видно из того, что в пеласгийском языке существовал топонимический суффикс ant. т.е. суффикс, указывающий на географическую точку, присутствующий в имени Атланта. И использование этого суффикса в мифе об Атлантиде - лишнее подтверждение участия пеласгов в формировании платоновского мифа.

К сугубо пеласгийскому мифологическому слою, скорее всего следует отнести и сообщение Платона, будто родоначальниками атлантов были девочка-сирота и бог Посейдон. Как прежде упоминалось, то же самое говорил Гомер, только в применении к родословной живущих в Магребе феаков, добавляя при этом, что девочка сделалась сиротой после гибели святотатственного рода гигантов. Следуя логике потопной мифологии, естественным было бы предположить, что некоторые пеласгийские роды, повлиявшие на формирование мифа об  Атлантиде, и мифа о феаках, попытались с помощью девочки-сироты решить характерную для потопной мифологии проблему кровосмешения уцелевшей после бедствия пары. Они “спасли” не брата и сестру, а только сестру и выдали замуж за верховное божество пеласгов Посейдона.

В 12-ом веке началась беспримерная военная кампания пеласгов, завершившаяся созданием на западе от Греции трехматериковой державы. А шесть веков спустя история создания державы пеласгов дала новый не мифологический, а исторический слой легенды об Атлантиде.  Этот слой, по имени знаменитого афинского законодателя Солона, мне хотелось бы назвать “солоновым”.

Причин для такого наименования несколько. Во-первых, неслучайно в диалогах Платона миф об Атлантиде пересказывается со слов Солона. Во-вторых, знаменитый законодатель, хоть и родился на Саламине, был горячим патриотом Афин, человеком, живо интересующимся историей города (его можно назвать первым греческим археологом). А так как заниматься афинской историей вне пеласгийской истории было невозможно, то, естественно, что значительную часть своих изысканий Солон посвятил именно пеласгам; благо, в его времена в самой Греции и на Крите, где он бывал, уцелели отдельные принадлежавшие пеласгам области. Наконец, как и у пеласгов, родословная самого Солона восходила к богу Посейдону, и значит у законодателя были чисто личные причины для занятий пеласгийской историей.

Сумму собранных Солоном сведений о пеласгах, думаю, и следует считать тем фактологическим гумусом, на котором произрос миф об Атлантиде. Солон, судя по всему, знал совместную индо-пеласгийскую легенду о потопе, историю кампании пеласгов на западе в 12-ом веке, был осведомлен о ритуалах пеласгийских царей (о ритуалах см. Критий,119d-120с). Все эти сведения, но с сильной путаницей в последовательности изложения, вошли в диалоги Платона.

Причина же путаницы видится в том, что Солон не оставил каких-либо письменных исторических сочинений, история была для него своего рода хобби, поэтому все изыскания законодателя в этой области могли остаться чисто домашним преданием, передаваемым по наследству, из уст в уста. А этим обстоятельством, в свою очередь, легко объяснить, как то, что миф об Атлантиде остался неведом другим грекам, так и то, что до Платона он дошел в сильно искаженном виде.

Кто и когда за шесть поколений, отделяющих Солона от Платона, внес хаос в рассказ законодателя, выяснить теперь уже невозможно. Во всяком случае, мать Платона была из рода Солона, и, скорее всего, именно она сообщила философу в сильно перелицованном виде те сведения о пеласгах, что собрал ее предок. Вместо того, чтобы последовательно рассказать: как после потопа осталась в живых девочка-сирота, как от союза ее с Посейдоном размножился славный род атлантов, как этот род конфликтовал с греками-афинянами, а потом уплыл на запад и завоевал три материка  - она прокрутила рассказ задом-наперед: что был славный род атлантов, владевший на западе тремя материками, что он стал конфликтовать с афинянами и потерпел неудачу, а потом целиком погиб в результате потопа. Вот так и родился как бы лишенный реальной исторической основы и совершенно оригинальный миф об Атлантиде.

Последний, опять-таки мифологический пласт добавил к легенде уже сам Платон. Он долгое время был одержим идеей создания идеального государства, даже пытался воплотить ее с помощью сиракузского тирана Дионисия. Когда же эта затея провалилась, Платон обратился к бумаге и начертал в серии диалогов под общим названием “Государство” проект идеальной, построенной исключительно на рациональных основаниях общественной системы. Изложенное в “Государстве”, видимо, со временем перестало удовлетворять философа, и он продолжил тему уже с использованием рассказанного матерью мифа об Атлантиде.

Что диалог “Тимей” писался вдогонку “Государству” сообщал сам Платон (Тимей,25е), но он не признавался при этом - зачем нужно было вводить в него миф об Атлантиде. А смысл был тот, чтобы под именем страны атлантов, дать зримую картину идеальной, созданной при по мощи циркуля и линейки страны, подобие которой Платон тщетно добивался создать в натуре. Поэтому все, что есть в описании Атлантиды от наделенного богатой фантазией и в тоже время расчетливого архитектора - это мифологический дар самого Платона.

Заключая на этом анализ мифа об Атлантиде (а к нему мы обращались на протяжении всей книги), представим в виде схемы последовательность его напластований.

1) Индоевропейская история.

2) Индоевропейская мифология.

3) Арийская мифология.

4) Индийская мифология.

5) Пеласгийская мифология.

6) Солоновская (пеласгийская) история с последующим искажением.

7) Платоновская мифология.

Последнее, что, вероятно, следует сделать в настоящей главе - это схематично представить всю эволюционную цепочку фонетической и мифологической трансформации индоевропейского слова tal/dar (дно, низ), от которого образовано название страны платоновского мифа Атлантиды.