В истории завоевания испанцами древнего государства инков присутствует один знаменательный и в высшей степени любопытный момент - странное взаимное узнавание инков и испацев, несмотря на все различия, обоюдное ощущение былой этно-культурной общности. Сначала инки признали в испанцах своих и назвали их “инками”, а затем и испанцы, познакомившись с инкскими преданиями, пришли к выводу, что инки - потомки одного из пропавших израильских колен, а инкское божество Вира-коча - обожествленный апостол Варфоломей.

Факт такого странного взаимного узнавания, давно известный, тем не менее редко воспринимался всерьез и почти не исследовался (если не считать неудачных попыток испанских монахов сличить иврит и язык индейцев кечуа). А это достойно сожаления, ибо инки и испанцы действительно оказались довольно близкой родней. Анализ преданий, обычаев, религии и языка инков подтверждает справедливость древних предположений и указывает на индоевропейское, точнее, германское, а, если быть совсем точным, англо-саксонское происхождение инков.

Но не будем торопиться и попытаемся обьяснить, чем может быть обусловлен такой вывод. Начнем с вопроса о мотивах, которыми руководствовались инки, называя “инками” испанцев. На первый взгляд мотивировка эта звучала более чем парадоксально, так как опиралась она, кажется, не на сходство между двумя народами, а на их отличие. Инки, безбородые, носившие короткие одежды и, как предполагается, исконные обитатели Перу, называли испанцев “инками” потому, что те были бородаты, целиком покрывали себя одеждой и прибыли в страну из-за моря. Однако был в этой параллели и свой смысл, так как инки усматривали в испанцах сходство не с собой, а со своими отдаленными предками.

Легенду о бородатых предках инкская традиция в основном связывала с первой в ряду инкских императоров более или менее исторической фигурой - верховным инкой Паче Кутеком (Вира-Кочей). Рассказывают, что когда он, будучи принцем, однажды заснул, то явился ему в сонном видении некий муж, бородатый, в длинных до пят свободных одеждах, с “незнакомым животным” на поводке. Призрак назвал себя божественным предком Вира-Кочей, “дядей” принца, предупредил его о мятеже индейцев племени чанка и обещал содействие. Позднее, когда стоявшему во главе ополчения Паче Кутеку удалось разгромить войско чанков, он утверждал, что в битве на его стороне невидимо принимали участие его предки, бородатые люди. Став императором, Паче Кутек собственноручно изготовил статую Вира-Кочи, изобразив таким, каким пригрезился ему в тот памятный день: стройный мужчина с бородой в ладонь, в длинных одеждах, со странным животным  “неизвестного вида, с лапами льва, его шея была перевязана цепью, конец которой находился в одной руке статуи”(собака?).

Хотя инкская история приписывала бороду не Паче Кутеку, а его божественному предку, не исключено, что и сам он еще носил таковую. Во всяком случае, индейско-испанский хронист Айяла изобразил его на своем рисунке с неким подобием бороды. Главную жену Паче Кутека отличал, добавим, цвет кожи, более белый, чем обычно бывает у индианок.

Современная археология подтвердила истинность инкских преданий. При раскопках перуанских некрополей было обнаружено множество мумий с тонкими, волнистыми, светлыми волосами. Об одной мужской мумии археолог писал:” Волосы почти не подверглись изменениям  и заметно отличаются от волос, характерных для индейцев северного континента. Они каштанового цвета и строением подобны самым тонким англо-саксонским волосам”. Обратим внимание, это достаточно давнее упоминание “англо-саксонских” волос в связи с перуанской археологией позволяет утверждать, что параллель Англия-Перу уже имеет к настоящему моменту свою историю.

Относительно национальности инков в научной среде прочно укоренилось мнение, будто принадлежали они к племени индейцев кечуа и составляли высший слой кечуанской аристократии. Однако сами инки вряд ли согласились бы с таким мнением. Они утверждали, что звание “инков” индейцы кечуа носили не по крови, а по привилегии, данной им в знак признательности за помощь в борьбе с племенем чанка. Природные же инки считали себя исключительным явлением в этносе Перу. Они тщательно следили за чистотой своей крови, доходя в своем стремлении соблюсти ее до кровосмешения, и имели собственный, отличный от общегосударственного языка кечуа тайный язык “на котором они говорили между собой, ибо его не понимали остальные индейцы, и им не было дозволено изучать его, поскольку он был божественным языком”.

К языку инков мы еще вернемся. А пока отметим главное: удивительное упорство, с каким инки отстаивали свою самобытность в среде, казалось, ничем этнически от них не отличавшейся, и наличие у них легенд о похожих на европейцев, бородатых, светлокожих, прибывших из-за моря предках, придумать которые безбородым, смуглокожим индейцам было просто не под силу.

Выяснив, чем мотивировали инки свое родственное чувство к испанцам, обратимся теперь к обстоятельствам, позволившим испанцам пойти к ним навстречу и даже увидеть в инках потомков одного из пропавших израильских колен. Одним из главных аргументов явилось здесь сходство библейской и инкской легенды о потопе. Испанцев поразило даже не столько совпадение сюжетов, сколько одинаковое число участников потопного плавания - в обоих случаях их было восемь: четыре женщины и четверо мужчин. Инко-испанский хронист Вега писал: “Некоторые любознательные испанцы, слушая эти рассказы, хотят сказать, что индейцам была ведома история Ноя и трех сыновей, жены и невесток, которые и были теми четырьмя мужчинами и четырьмя женщинами, которых Бог спас от потопа, что эти те самые люди, о которых рассказывала легенда” инков. Это-то сходство и сподвигнуло некоторых испанцев на неудачные попытки сличить иврит и язык индейцев кечуа. Ошибка здесь очевидна. Испанцы не знали, что потопных легенд существовало множество, и в некоторых из них, не только библейской и инкской, число участников плавания равнялось восьми (индийский, сирийский, фиджийский варианты).

Ошибки такого рода не дискредитируют сам принцип поиска родни путем сличения легенд. Только в данном случае из большого числа потопных версий следует избрать не просто сходную, а именно ту, которая из всех существующих более других походит на инкскую. Многие легенды, помимо библейской, могут претендовать на звание таковой, но самой подходящей выглядит германская версия мифа о потопе.

Подобно инкам, у древних германцев было два варианта этой легенды, и так же, как у инков, в одном варианте потопных героев было двое (“ной” с женой), в другом восемь. Непосредственно последний восьмичленный вариант у германцев не сохранился, и автор “Младшей Эдды” в прологе, говоря о прародителях, называет во главе восьмерки библейского Ноя.  Однако есть основания предполагать, что в пору язычества вместо Ноя у них называлось другое имя. Римский историк Тацит писал:” В древних песнопениях - а германцам известен только один этот вид повествования о былом и только такие анналы - они славят порожденного землей бога Тиустона. Его сын Манн - прародитель и праотец их народа: Манну они приписывают трех сыновей, по имени которых обитающие близ Океана прозываются ингевонами, посредине - гермионами, все прочие - истевонами.” Поскольку Тацит называет в качестве прародителей германцев четырех мужчин, то, прибавив к ним их жен, легко прийти к выводу, что всего у германцев было восемь прародителей, то есть столько же, сколько и у инков.

В принципе, это обстоятельство не давало бы большого преимущества германской версии легенды над библейской, если бы в первом случае не совпадали вместе с числом и имена главных героев: Манн - у германцев, Манко - у инков. Таким образом, сравнение инкской и германской легенд, помимо сходства сюжетов, дает не менее трех точек соприкосновения: по числу вариантов легенд (два), по числу героев в каждом из них (два и восемь), и по имени главных героев (Манн и Манко).

Суммируя добытое, можно сказать, что исследование самого раннего, существовавшего на уровне мифа-предания слоя инкской истории дает очень любопытный результат: возможность происхождения инков от европейцев и, может быть, даже точнее - от древних германцев. Разумеется, пока данных мало, чтобы говорить об этом с уверенностью, но, думаю, достаточно, чтобы вести поиск предков инков в германском направлении. Продолжим же его, начав с инко-германских параллелей в сфере быта и культуры.

Будучи, казалось, плоть от плоти местных индейцев, инки в то же время явились крупными реформаторами в области морали и права древнего Перу. Сам по себе факт такого рода деятельности был бы не так удивителен, если бы реформа не  осуществлялась в чисто германском духе. Читая в испанских хрониках строки, посвященные правовой реформе, невольно начинаешь подозревать, что это лишь краткий пересказ соответствующих мест из трудов писавших о древних германцах античных историков. Для иллюстрации приведу одну цитату. Рассказывая о законодательной реформе первого инки Манко, Вега писал: “ В особенности он приказал проявлять всеобщее уважение в отношении к женщинам и дочерям, потому что касательно женщин у них (индейцев - А.А.) царили самые варварские из всех пороки. Он ввел смертную казнь для прелюбодеев, убийц и воров.  Приказал иметь не более одной жены...и чтобы женились после двадцати лет и старше”. Эти законоположения - точный слепок с древнегерманского права. Требуется только одно характерное дополнение: хотя инки и ввели в Перу моногамию, но сделали в этом правиле одно исключение - для верховного инки, которому полагалось большое число жен и наложниц. Откроем теперь соответствующее место из “Германии” Тацита:” Браки у них соблюдаются в строгости, и ни одна сторона их нравов не заслуживает такой похвалы, как эта. Ведь они почти единственные из варваров, довольствуются за очень немногим исключением, одной женой, а если кто и имеет по нескольку жен, то его побуждает к этому не любострастие, а занимаемое им видное положение.”

Так же как у инков, характерной чертой германского быта было почтительное отношение к женщине. Даже античные историки, в чьем обществе женщина занимала достаточно почетное положение, выделяли эту черту домашнего кодекса древнего германца, обьясняя ее религиозными мотивами. “Ведь германцы считают, что в женщинах есть нечто священное,” - писал Тацит.

Отмечали историки и крайнюю суровость германского законодательства, подобную инкской. Даже такой небольшой, по понятиям древнего мира, грех, как прелюбодеяние, у других народов легко разрешаемый разводом, наказывался у германцев крайне круто - утоплением виновного в болоте. Уже в наше время при осушении болот находили закованные в цепи мумифицированные трупы (чаще женщин).

Однако если говорить о поистине уникальной правовой инко-германской параллели, так это будет ограничение брачного возраста 20 годами. Честно говоря, даже трудно поверить, что после обнародования этого закона инками, остальные индейцы вполне ему подчинились: ранняя зрелость и короткий век индейцев Перу делал для них эту цифру в 20 лет практически нереальной. Как, впрочем, и для всего остального древнего мира, считавшего наиболее подходящим для брака возраст 13-15 лет. Однако, кроме инков был на земле еще один народ, столь же поздно заключавший браки, - это, конечно, древние германцы. Причем, Цезарь, говоря об этом, называет ту же цифру - 20 лет.

Свою реформаторскую деятельность инки не ограничили морально-правовой сферой, серьезной перестройке при них подвергся и древнеперуанский культ. На смену грубому идолослужению пришло язычество же, но язычество по-своему рафинированное; недаром испанские миссионеры считали инков, вновь обратившимися в язычество адептами апостола Варфоломея. Испанцы, сравнивая религию инков с религиями их соседей, хвалили в ней известную ограниченность пантеона и относительную возвышенность служения, поскольку обьектами культа в ней были в основном небесные явления: солнце, луна, молнии, звезды, радуга.

Зная о сходстве культур инков и древних германцев, мы теперь вряд ли удивимся одинаковости их культа. Цезарь, оценивая религию германцев не с христианских позиций, правда, а с позиции изощренного язычества, писал: “В качестве богов они почитают солнце, огонь и луну, т.е. только те (явления природы), которые они видят и в благоприятном влиянии которых имеют возможность убедиться; об остальных богах они даже не слыхали”.

Особого упоминания заслуживают инкские монахини - “избранницы солнца”, потому что образ жизни их также был по-своему уникален и имел только один аналог - образ жизни древнегерманских пророчиц. В самом институте инкских избранниц, можно сказать, не было ничего уникального, недаром хронисты сравнивали их с римскими весталками. Не беспрецедентно и то, что жизнь их подвергалась определенным ограничениям, таков удел всех жриц. В инкской религиозной традиции уникальна степень изоляции избранниц. Раз поступив в дом-монастырь, они никогда уже из него не выходили и полностью утрачивали всякий контакт с миром. Достаточно сказать, что доступа к ним не имел даже неограниченный монарх - верховный инка. Подобную изоляцию можно было бы посчитать совершенно беспрецедентной, если бы она не выглядела копией аналогичной особенности древнегерманской религиозной традиции: именно так содержались наиболее влиятельные германские пророчицы.

Тацит рассказывал, что однажды два германских племени, поспорив, решили избрать третейским судьей знаменитую пророчицу Веледу и отправили к ней послов. Понятно, такого рода послы - фигуры значительные, однако “посетить Веледу и говорить с ней им не позволили, им не разрешили и видеть ее, чтобы тем больше было благоговение перед ней. Она жила в высокой башне.  Избранное лицо из числа сородичей передавало вопросы и ответы, подобно вестнику божества”.

Хотя приведенными примерами свод любопытных совпадений между инкскими и германскими культурами далеко не исчерпывается, думаю, пора остановиться. Как бы ни были уникальны эти параллели и как бы ни было их много, сами по себе они не могут служить безукоризненным доказательством происхождения инков от германцев. Единственным безусловным показателем этнической принадлежности всегда был и остается язык.

Но язык-то как раз и является самой большой проблемой истории инков. Уже 40 лет спустя завоевания испанцами Перу тайный язык инков, по мнению их самих, был “полностью утерян, потому что, поскольку погибло собственное государство инков, так погиб и их язык”. Это старинное мнение разделяет и современная наука, когда не сомневается в самом факте его былого существования. Однако говорить о полном исчезновении языка инков представляется преждевременным. Сохранилось  немного безусловно инкских слов, вошедших в словарь индейцев кечуа и чье значение известно (“инка”). Кроме того, старинные испанские хроники донесли до нас инкские слова, которые не вошли в словарь кечуа, но чье значение так же известно (“рока”). Таким образом, пусть самый крошечный, но словарь инков все-таки набрать можно.

Начнем с главного слова языка инков, являвшегося одновременно этнонимом и титулом - “инка”. Характерно, что испанские хронисты предпочитали писать его через “g” (inga), хотя в языке кечуа данный звук отсутствовал. Характерной эту деталь можно назвать потому, что “ing” представлял собой древний германский патронимический суффикс, употреблявшийся практически так же, как в инкском языке: во-первых, для образования германских этнонимов (Инглинги, Англы, Ингевоны, Викинги и т.д.), во-вторых, для составления германских титулов (кунунг). Такое совпадение еще можно было бы посчитать случайностью, если бы в этой инко-германской параллели не совпадало еще и значение сравниваемых слов: “inka” (господин, царь) - исл. “ingvi” (князь, вождь). Итак, по всем существующим показателем сравнение слов из инкского и германского словарей дает совершенное тождество.

Возьмем еще два точно принадлежавших  к инкскому языку титула: “рока” и ”капак”.

“Рока”. Это слово хотя и входило в имена двух инкских императоров (Синчи Рока и Инка Рока), но на общегосударственном языке индейцев кечуа оно какого-либо значение не имело. Вега писал: ”На  особом языку инков оно должно было что-то (означать), хотя я не знаю что. Отец Блаз Валера говорит, что “roka” означает “зрелый благоразумный князь””. Что ж, Валера дал действительно очень близкий к первоначальному значению этого слова перевод: герм. riki (король, великолепный, сильный). В специальном пояснении эта параллель не нуждается, поэтому перейдем к следующему популярному у инков титулу.

“Капак” (великий, “могучий в ратном деле”). Источник этого слова так же отыскать нетрудно, потому что инкское слово “kapa” (“k” - в кечуа суффикс причастия) широко употреблялось в индоевропейских языках. Но если искать наиболее точную параллель данному инкскому слову, то это будет исл. “kappi” (герой, победитель, доблестный). Привлекает в этом сопоставлении не только семантическое соответствие, но и тождество употребления. Дело в том, что древние скандинавы, отличая выдающихся своими заслугами людей, нередко добавляли это слово к их личным именам (Бьёрн Брейдвикинг-каппи), т. е. пользовались им одинаково с инками (Манко Капак, Вайна Капак).

Последний пример с использованием инками исландских слов позволяет предполагать, что они были потомками норманнов. Но не будем торопиться, первоначальный этнический состав инкского племени был более сложным. В его словаре прослеживается не только скандинавский, но и древнесаксонский языковой слой.

Сравним два слова из инко-кечуанского и древнесаксонского словарей:

кечуа “awara” (тапир) - сак. “еvur” (дикий кабан)

кечуа “yawar” (род, племя, кровь) - сак. “аvaro” (отпрыски, потомки).

Не правда ли, удивительное совпадение? А удивительно в нем не только парное взаимное дублирование инкского и древнесаксонского языков, но и сходство обоих слов внутри каждого из них. Обьяснимо оно только исходя из родовой традиции германцев.  Дело в том, что германцы считали кабана своим божественным предком, тотемом. Откуда, видимо, и взялась фонетическая близость слов “кабан” и “род-потомство” в саксонском и инкском языках. Судя по  всему, в глубокой древности и кабан, и понятие рода-племени выражались в прагерманском языке одним термином, совокупно значившим “потомство-род кабана”, “кабанята” и выступавшим иногда в качестве самоназвания некоторых племен германцев. На последнее обстоятельство прямо указывают древние источники, сохранившие этот старинный германский этноним в нескольких транскрипциях: “иверы” у Пселла, “обры” у Нестора, “эбуроны” у Цезаря.

Кроме словаря, саксы оставили свой след и в топонимике древнего Перу. Сакса-ваманой называлась главная столичная крепость, Сакса-ваной - долина близ Куско, да и само название столицы инков, кажется, древнесаксонского происхождения. Сейчас название города Куско принято переводить как “пуп земли”, но такое значение оно могло получить лишь тогда, когда город инков возвысился над другими городами, стал столицей большого государства. Более вероятно, что произошло это название от саксонского “kusko” (чистый, девственный). Толковать так это название позволяет сохранившееся в инко-кечуанском словаре однокоренное названию города слово “kuski” (невозделанная земля), которое явно не имеет ничего общего с позднейшим “пупом”, но много общего с первоначальным сакским “девственная” (земля).

Но вернемся к проблеме предков инков. Итак, кто же могли быть: бородатые, светлокожие, прибывшие из-за моря, рассказывающие в Перу германские предания, вводящие на его территории германское право и религию, говорящие на смеси скандинавского и саксонского наречий? Понятно, германцы. Но понятно не только это, инкская смесь из двух германских диалектов дает еще более точный адрес прародины инков - Англия. Именно для этой страны в период с Y по XII век было характерно такое двуязычие.

Скажем больше в языке инков сохранилось слово, происхождение которого можно обьяснить только исходя из древнеанглийского языка. Например, лингвисты давно заметили, что перуанское слово “hamauta” (мудрец) скорее всего заимствованное, но из какого языка - оставалось тайной. Решается эта загадка только с помощью древнеанглийского языка. Дело в том, что адекватное перуанскому слову “hamauta” (мудрец) является древнеанглийский термин для обозначения совещательного органа при судье графства - “witena gemot” (собрание мудрейших). Читатель вправе возразить, что в английском юридическом термине к мудрости имеет отношение слово “witena”, а не “gemot”. Однако и это не препятствие. Слово, однокоренное слову “witena” также существовало в инкском языке: это - “watuk” (волшебник), подобрать к которому древнеанглийский аналог не составляет труда - “wit-ega” (мудрец, пророк). Так что, в англоязычии инков сомневаться трудно.

Разумеется, инки периода расцвета империи уже не были англо-саксами в строгом смысле этого слова, но отдаленными потомками их, потерявшими светлокожесть и бородатость, однако потомками, сохранившими язык, обычаи и веру предков.

Последний вопрос: когда был осуществлен этот переход англо-саксов из Европы в Америку? Думаю, в Y веке по Р.Х. Этим веком датируется первое и самое мощное вторжение германцев на Британские острова - знаменитое “англо-саксонское нашествие”. И раз начав двигаться с востока на запад, они в своем движении вполне могли не ограничиться территорией Англии, а пойти дальше, прокладывая северный морской путь в Америку. С технической точки зрения такое путешествие для англо-саксов не было особенно затруднительным. Неизвестно как англы, а саксы являлись прекрасными мореходами, кажется, первыми из германцев, по-настоящему освоившими морское дело. Именно их флот задолго до норманнов наводил ужас на все побережье Западной Европы.

На Y век указывает и язык инков. Он уже не чисто скандинавский или сакский, но еще не древнеанглийский, если не побояться тавтологии, его можно назвать древне-древне-английским (проще - инкским). Поскольку фиксация древнеанглийского языка началась с YII века, то естественным было бы считать, что на предшествующем ему инкском языке говорили в Англии двумя веками ранее.

В пользу Y века говорят еще два важных обстоятельства. Первое, инки не успели перейти на латинский алфавит и, пока не забыли, пользовались древнегерманским руническим письмом ( согласно недавним газетным сообщениям рунические надписи найдены в устье реки Параны). Второе, инкское язычество успело испытать на себе влияние христианства, на его счет в религии инков можно отнести замену германского бога-громовика Тора библейским пророком Ильей - Ильа (букв. “Молния”) - имя инкского бога-громовика  и какие-то вошедшие в предания инков библейские истории, о которых глухо упоминает Вега: “И в других местах той или иной легенды (испанцы) хотят видеть сходство со святейшей историей, на которую, как им кажется, они похожи”.

Суммировав прежде сказанное, остается предположить, что скорее всего отплытие англо-саксов в Америку состоялось в Y веке, т.е., за два века до ирландских монахов, за пять - до викингов и за тысячу лет до Колумба. Впрочем, дата эта еще нуждается в уточнении.