Астрология на все времена

Глава 7. Последние девять томов архива

Девятый том архива. Осень 1989 года. Крошечный отрывок из так называемой "колхозной статьи о любви". Почему колхозной? Наверное, писал в колхозе, я ведь в 1989 году еще работал в научном институте, уволился только в 1990 году.

Необходимо очертить границу, за которую нельзя ступать с научными методами и вообще исследованиями, даже художественными. Надо сказать, что граница эта почти ничего исследователям любви не оставляет. Дело в том, что любовь относится к категориям непостижимых, непознаваемых явлений. Кого-то это обрадует - хоть что-то не подвластно науке, кого-то огорчит - жаль, что в мире есть вещи, к постижению которых нельзя даже стремиться, ведь вера в постижимость мира, стремление постигнуть его и есть залог прогресса, которому по-прежнему предана европейская цивилизация.

Итак: любовь увы-непостижима или ура-непостижима, кому как нравится… Светлейшие и ярчайшие умы посвятили свои жизни всего лишь наблюдению и описанию любви. Но наблюдая любовь мы скорее напоминаем подопытных кроликов, чем самостоятельных экспериментаторов. Наблюдение и описание любви сродни наблюдению летающих тарелок - можно восторгаться ими, можно холодно фиксировать, но почти ничего не возможно предсказать и уж совсем невозможно управлять ими.

Мы верим, что человечество рано или поздно подчинит стихию ядерных превращений и сумеет провести управляемый термоядерный синтез, навеки обеспечив себя энергией, а вот управлять любовью оно не научится никогда. Любовь по-прежнему будет править миром, оставаясь, что называется непознанной…

… Статистика занимается хаотическими процессами, а любовь явление мистическое, не подвластное даже статистике. А потому вопреки всяким законам любовь то вовсе уходит из нашей жизни, то вдруг заполняет собою все вокруг. Вспомним песенный репертуар разных лет, то ни одной песни про любовь, то просто любовная истерия…

…о любви исписаны горы бумаги, прозы не посвященной любви почти что нет. Но есть ли слова любовь одолевшие, такие слова, что припечатывают как камень? А народное слово? Над чем только не посмеялся острый и бесстрашный русский язык? Но любовь эта участь как-то миновала… Разве что осторожное предупреждение "любовь зла - полюбишь и козла"…

… Любовь великий экспериментатор, практически не знающий запретов. Меньше всего она заботится о равенстве, о соблюдении традиций, о национальной чистоте и сословных границах. Но при этом она не случайна, жребий ее не слеп. В любой большой любви есть что-то, как принято говорить, роковое. Когда видишь такие роковые пары, кажется, что вот-вот ухватишь закон, формулу, по которой они созданы, но увы формулы нет, нет и правил.

Еще вчера все было буднично, ясно, просто, объяснимо, была простая симпатия, или вполне понятное влечение, а сегодня нагрянуло что-то неведомое и ты понимаешь, что это любовь. Слово, как бы всплывает в твоем сознании, гнать любовь бесполезно, она не уйдет. Но еще более ужасно, что задержать ее дольше срока также невозможно, она ускользнет незаметно и никакой самообман не остановит ее ухода, просто кончится сон и вновь начнется трезвая жизнь…

Граф Калиостро хотел вывести формулу любви, но граф Алексей Толстой, написавший образ Калиостро, понимал, что формулу тот не выведет, но не потому что она сложна, а потому что ее попросту не существует…

Человечество разъяло на части все сущее, молекулы на атомы, атомы на элементарные частицы, те на кварки и так далее. А такая крупная штука как любовь оказалась неделимой. Ее нельзя проанализировать, нельзя разделить на составные части, при обратном сложении которых снова получится любовь. Ни вздохи при Луне, ни набор пронзительных слов, ни сексуальное совершенство сами по себе любовь не создадут. Также как не гарантируют рождение любви юность и неопытность...

Нет в любви никаких переходов количества в качество. Невозможно любовь накопить воздержанием или коллекционированием чужих страстей. Воистину самый великий дар дается даром.

Кстати, если мы все время говорим: великий дар, большое чувство, сильные страсти. Так может любовь можно хотя бы измерить? Например, безумием поступков, силой поэзии рожденной страстью, дуэлями, мордобоем в конце концов. Увы, этот путь также не продуктивен. Внешние проявления любви зависят от эпохи, ее нравов… Интенсивность внутреннего огня ничем внешним не измерить. Даже сам человек не может подчас определить, какая из посетивших его страстей была сильнее, какая слабее - как правило говорят - они были разные (возраст, опыт).

Итак: у любви отсутствуют все признаки познаваемого объекта - она непредсказуема, неструктурируема, неанализирума, ненакопима, неформулируема, неподконтрольна неизмерима. Иногда правда кажется, что ее можно моделировать. Найти модель достаточно адекватную ей, а потом изучать модель. Бунин, например, сравнивал любовь с солнечным ударом. Но вряд ли он хотел, чтобы вместо любви все бы бросились изучать полуденные обмороки.

Впрочем, есть кое-что действительно похожее на любовь, например сновидения… Сновидения мистичны, но не хаотичны… В сновидениях мы часто видим фрагменты реальной жизни, нам кажется, что вот-вот мы ухватимся за нить здравого смысла, но нить ускользает… Нечто похожее с любовью, влюбленный сохраняет разум, совершает внешне разумные поступки, но только очень короткими периодами и ценой большого напряжения воли. А дальше связь с реальностью рвется, неподконтрольная разуму сила заставляет совершать все более абсурдные поступки…

Кстати, еще одним полуанекдотическим доказательством мистичности любви является ее неузаконенность. Никто не даст влюбленному больничный, не отстранит от военной службы… Нельзя предъявить судебный иск по безответной любви, любовь не может быть смягчающим обстоятельством при судебном разбирательстве. И все это опять же из-за невозможности объективно зафиксировать ее, измерить реальную силу чувства…

В понимании любви мы не продвинулись ни на шаг, ни со времен Шекспира, ни со времен "Песни песен". Иногда возникает иллюзия, что мы понимаем в любви больше своих родителей, мол современная любовь стала другой. Но увы, мы посмеиваемся над ними, а любовь смеется над нами. Любовь не подвластна прогрессу…

Вот уже на Западе отгремела сексуальная революция, но ничего она по сути не изменила, не открыла и не закрыла. Нет в любви ни пророков, ни учителей. Ни Фрейд, ни Камасутра, ни кассеты с голыми тетками не могут нас ни научить любви, ни отучить от любви. Можно учить учить людей культуре секса, но секс всего лишь параллелен любви, также как подушка параллельна сновидению, может ухудшить сон или улучшить, но заменить не может…

Вот такая вот проповедь, с чего бы это вдруг? А с того, что я готовил читателя к тому, что теория занимается браком, но не любовью.

Десятый том архива, начало 1990 года. Бесконечные восторги по поводу открытости (всенародности) Петра I (Крыса), Ленина (Лошадь), академика Сахарова (Петух) и разоблачение закрытых эзотериков-интровертов. Таково веяние времени, я политизирован, страна политизирована, идет смена власти, социальная структура становится для меня важнее структуры идеологической. Я пишу множество статей, где приветствую приход в политику и бизнес Попова и Лужкова (Крысы), Ходорковского и Полторанина (Коты), Сорокиной и Митковой (Петухи), Хасбулатова и Рыжова (Лошади). Мало кто из них устоит, но тогда они все были в тему…

Одиннадцатый том архива, весна 1990 года. Я уже вовсю публикуюсь. Черновики, черновики… Почти все публикуется, разве что "Оправдание формализма" про мультипликаторов, полководцев и писателей-фантастов…

Двенадцатый том архива, весна - лето 1990 года. Работа кипит, брачная теория процветает, историческая теория бежит семимильными шагами, не до структур, да и не нужны никакие поиски структур, все итак уже найдено…

Тринадцатый том архива, лето 1990 года. Наконец-то всплывает тема уточнения дат переходов между годами. Готовлюсь с докладом выступить на конференции в Звенигороде.

Четырнадцатый том архива, лето-осень 1990 года. Выходит статья "Гражданские войны" триумф социально-пространственной структуры, вся история России поставлена в подчинение динамике замены закрытых знаков открытыми в момент революционного перелома.

Пятнадцатый том архива, конец 1990 года. Я открываю совершенно блестящую тему открытого кино (смотри следующую главу) Статья "Свет и воздух открытого кино" Выходит знаменитая статья "Дискретность" в "Советском цирке".

Шестнадцатый том архива, начало 1991 года. "Мир животных глазами астролога". Как же я любил эту свою статейку. Архив окончательно теряет смысл, все что пишется, тут же публикуется, а хранить черновики неприлично. Единственный интересный черновик - это план по захвату деревни Васюнино.

Семнадцатый том архива, весна 1991 года, ничего не хочу читать, ничего не хочу переписывать… Хочу свежих идей