www.xsp.ru/sh/ Поиски Империи

До сих пор даты жизни и правления английских монархов подтверждали правомерность деления исторического периода на 36-летние эпизоды. Правление Елизаветы 1 (1558—1603), длившееся 45 лет, разделяется почти поровну между третьей фазой (1558—1581) и четвертой (1581 — 1603). Возможно ли одному правителю гармонично соединить два принципиально разных способа властвования? История дает утвердительный ответ, а честь открытия мощнейшего перелома посередине правления Елизаветы принадлежит, по-видимому, самому Френсису Бэкону. Именно он в работе «О счастливой памяти Елизаветы, королевы Англии» утверждает, что «на двадцать третьем году ее правления положение изменилось. Речь идет не об искусственной границе, придуманной в целях лучшего изложения событий, а о вехе, отмеченной и запечатленной в официальных документах». Речь, как видим, идет именно о 581 годе. Далее Ф. Бэкон пишет: «Именно к этому времени стал проясняться вынашиваемый Испанией честолюбивый и обширный план покорения нашего королевства остается истиной и подтверждено показаниями многих свидетелей, что с упомянутого мною года до тридцатого года правления Елизаветы почти всем священникам, присланным в страну, было поручено внушать, что существующее положение не может длиться долго, что следует ожидать в скором времени нового поворота событий и что об английском государстве заботятся и папа, и католические государи...»

Таким образом, именно с 1581 года папа и Испания начали открытую борьбу с Англией, но и Англия, и Елизавета I в том числе именно в 1581 году перешли грань между политическими маневрами и открытой борьбой.

«Свою тайную помощь принцу Оранскому Елизавета оказывала по капле, а лондонские купцы (властный класс в третьем имперском цикле Англии. — Авт.) из своих средств послали ему полмиллиона, сумму, равнявшуюся годичному доходу короны. На помощь голландцам через пролив переправлялось тайком все большее число добровольцев, пока 500 англичан, сражавшихся в начале войны, не образовали пятитысячной бригады, своей храбростью определившей исход одной из самых важных битв. Голландские корсары находили себе прибежище в гаванях Англии, английские суда при нападении на купеческие корабли испанцев поднимали голландский флаг. Пыл протестантов все возрастал по мере того, как из походов в Нидерланды возвращались «лучшие вожди и солдаты», рассказывавшие о жестокостях Альбы, или как корсары привозили рассказы английских моряков, захваченных в Испании и Новом Свете, о муках, вынесенных ими среди пыток инквизиции, или о смерти на костре. Ввиду такого Упорного стремления народного чувства дипломатия Елизаветы утратила почти все свое значение, когда же она в 1581 году (! — Авт.) попробовала подействовать на Филиппа одной из своих последних брачных интриг, обещавших Англии католического государя, негодование народа выразилось в таких криках против католического короля, которым королева не решилась противиться... Если Елизавета и стояла за мир, то Англия высказалась за войну» (Дж. Грин).

Таким образом, подтверждается и дата перехода из третьей фазы в четвертую, и народный характер революции и ее освобождающее от сдержанности и осторожности направление.

Рассматривая особенности 4-й фазы третьего имперского цикла Англии, мы впервые так плотно и неизбежно вышли на понятие тоталитарного двойника, каковым является Испания. Нам это особенно интересно, потому что в претензиях на мировое господство тогдашняя Испания очень напоминает теперешние США.

«В это время сильнейшей из европейских держав была Испания, открытие Колумба подарило ей Новый Свет на западе, завоевания Кортеса и Писарро обогатили ее казну сокровищами Мексики и Перу. С Новым Светом король Испании соединял лучшие и богатейшие земли старого: он был властителем Неаполя и Милана, самых богатых и плодородных областей Италии, промышленных Нидерландов, Фландрии — главного мануфактурного округа эпохи, и Антверпена, ставшего центральным рынком всемирной торговли... Слава испанской пехоты все росла, а испанские генералы не имели себе соперников ни в военном искусстве, ни в беспощадной жестокости. Потом все это громадное могущество было сосредоточено в руках одного человека (речь о Филиппе II. — Авт.). Рука об руку с его властолюбием шло его ханжество. Италия и Испания ужасами инквизиции были доведены до молчания; костер и меч очищали от ереси Фландрию. Эта колоссальная держава оказывала смертоносное влияние на всю Европу» (Дж. Грин).

Завоевание Португалии (1580) почти удвоило силы Филиппа. Оно доставило ему единственный флот, который еще мог соперничать с его флотом, обладание португальскими колониями доставило его флагу такое же господство на Индийском и Тихом океане, каким он пользовался на Атлантическом и в Средиземном море. (Точно такая же ситуация с мировым господством возникла к концу третьей фазы четвертого российского цикла в 1989 году. После распада социалистического содружества США объявили о том, что они являются единственной сверхдержавой, претендуя при этом не только на военное лидерство, но и на моральное и духовное руководство миром. Единственной державой в мире, способной оказать духовное сопротивление американской массовой культуре, оказалась Россия. Разумеется, скорой победы в этой борьбе ждать не приходится.)

Итак, в 1581 году Рубикон был перейден. «Лорд Лестер был послан на берега Фландрии с 8 тысячами человек, Дрейк был послан громить испанские колонии в Америке. Берега Кубы и Флориды подверглись опустошению...» (Дж. Грин). Параллельно с внешней активизировалась и внутренняя борьба с католическими заговорами. Одним словом, искомое гражданское противостояние (1581 — 1585) шло достаточно сурово: заговор Сомервиля, казнь Парри, изгнание иезуитов. Ослабление власти в центре не могло не привести к усилению центробежных тенденций, особые проблемы были, конечно, с Ирландией. Восстание (1579—1582) было подавлено «с ужасной жестокостью; страна была облита кровью и покрылась развалинами; ее население сильно уменьшилось, тогда начался тот длинный ряд казней, который навсегда внушил ирландцам ненависть к англичанам» (Э. Лависс, А. Рамбо).

Так достаточно мрачно начинается самый блестящий период в истории Англии. (У нас первые годы четвертой фазы тоже, увы, были полны тревожных и трагических событий: Тбилиси, Баку, Вильнюс, Приднестровье, Чечня.) Не добавили веселья и казнь Марии Стюарт (1587). История с этой казнью очень напоминает историю с устранением нерадивого Петра III в начале четвертой фазы третьего российского рывка. Елизавета весьма напоминает нашу Екатерину II: «Ей хотелось, чтобы какой-нибудь из ее служителей, действуя без ее приказания, избавил ее от Марии убийством, за которое она потом могла бы подвергнуть его наказанию. Был даже наказан секретарь Тайного Совета» (Э. Лависс, А. Рамбо).

Согласно теории, напряжение может уйти лишь после восьмого года фазы. В современной русской истории это 1997 год, в предыдущем имперском цикле это был 1769 год. Именно на это время пришлись ошеломляющие и фантастические экспедиции русского флота, когда на глазах изумленной Европы корабли Балтийского флота, обо-гнув континент, нанесли смертельный удар турецкому Флоту в Наваринском и Чесменском боях (1770). В английской же истории еще более фантастической победой стало уничтожение Непобедимой Армады.

Испания, осознав неизбежность завоевания Англии (нет страшней исторической ошибки, чем нападение на империю), стала собирать флот. Соотношение сил было убийственным. Против 80 судов англичан было 149 кораблей Армады, причем лишь четыре из английских равнялись малейшим из испанских галеонов. Армада была снабжена 2500 пушек, 8000 матросов, 20000 солдат. Но в этом-то и суть империи, что при внешней слабости она обладает огромными резервами, неукротимой "энергией, а главное, самыми передовыми идеями. Английские суда были вдвое быстрее, они не давали боя, «вырывали у испанца одно перо за другим». Один галеон за другим они топили, захватывали, сажали на мель. Потом на помощь победителям пришли силы природы (год, кстати, фатальный и мистический — 1588), и для Армады начался сущий кошмар...

«Когда остатки Армады, уцелевшие от бурь, от подводных камней, от варварства шотландцев и ирландцев, наконец отплыли обратно к берегам Испании, можно было сказать, что они увозили с собой окончательно побежденный английский католицизм» (Э. Лависс, А. Рамбо).

«Поражение Непобедимой Армады сделало Англию на долгие годы владычицей над морями, она воспользовалась новым для нее положением, чтобы, продолжая войну с Испанией на море, в то же время положить основание колониям в Ньюфаунленде и Вирджинии. Во главе обоих предприятий стоял знаменитый Уолтер Рэли» (М. Ковалевский). Так в четвертой фазе имперского цикла родился облик Англии на многие годы вперед — владычицы морей, великой колониальной империи, в которой никогда не заходит солнце.

Елизавете уже 55 лет, проживет она еше 15 лет, время славы и побед. «Неудача Армады была первым из тех поражений, которые сломили могущество Испании и изменили общее политическое положение» (Дж. Грин). Уже в следующем году (1589) Дж. Норрис и Ф. Дрейк наносят «ответный визит» в Испанию и Португалию и добивают раненого зверя в его логове. Буквально вся нация отправляется в испанские воды грабить награбленное испанскими колонизаторами. «Каждый месяц в гавани Англии приводились испанские галеоны и купеческие суда. Война приобрела национальный характер, и народ повел ее за свой счет, купцы, дворяне, вельможи снаряжали суда корсаров» (Дж. Грин). Так в начале имперского цикла государство выкачивает деньги из народа, чтобы вести войну, а в четвертой фазе народ воюет сам. В этом блеск и величие четвертой фазы, государственная идея овладевает народом и реализуется без насилия и принуждения.

«В 1596 году в ответ на угрозу Армады английское войско смело произвело высадку в Кадиксе. Город был разграблен и разрушен до основания, в гавани было сожжено 13 военных кораблей, а собранные для похода запасы истреблены целиком. Несмотря на этот сокрушительный удар, испанский флот в следующем году собрался и отплыл к берегам Англии. Но как и для его предшественников, бури оказались губительнее оружия англичан, корабли потерпели крушение в Бискайском заливе и почти все погибли» (Дж. Грин).

Разумеется, политическая сила уже не самоцель, в предчувствии скорого западного ритма политический капитал постепенно перековывается в капитал торговый. «Пираты королевы» — Ф. Дрейк ( 1540—1596), Дж. Гаукинс (1532—1595), У. Рэли (1552—1618) — соседствуют с пиратами иного рода; в 1579-м основана Восточная компания для торговли с прибалтийскими странами, в 1581 году основана Левантийская компания для торговли со странами Средиземноморья, особенно с Турцией, в 1585-м основана Мароккская компания, в 1588-м основана Гвинейская компания для работорговли и т.д.

Однако процветание страны и богатство торговцев еще не означает всенародного благосостояния, об этом следует помнить нам, составляя прогноз на ближайшее будущее России. Не исключено, что и про наших будущих правителей скажут, как о Елизавете: «Ее скаредная бережливость, оставлявшая ее победоносных моряков без пищи или без лекарств, необходимых для заживления их ран...» Э. Лависс, А, Рамбо). Однако этот недостаток является тем минимальным злом имперского развития, которого не в состоянии снять даже четвертая фаза. Государство неуклюже, по-имперски пытается отблагодарить свой народ.

Благотворительность из добровольной деятельности становится обязательной и даже принудительной... В 1597— 1598 гг. создаются должности надзирателей за бедными Детей неимущих родителей отдают в ученичество до достижения мальчиками 24 лет, а девочками 21 года.

Разумеется, что в опеке и присмотре нуждался лишь низший класс возникшего двухклассового общества. Было что-то подобное прописке и обязательному трудоустройству. Человеку, не имевшему 40 фунтов дохода, запрещалось менять рабочее место, покидать город, в котором он жил.

Двухклассовость возникла, как обычно, из-за разрыва среднего класса. Практически целиком обновившееся дворянство плюс джентри (нетитулованное среднее и мелкое дворянство) — это верхушка зарождающегося капиталистического класса. Средний класс землевладельцев практически перестал существовать, «самые богатые из них смешались с классом джентри, достигли высокого положения занятием муниципальных должностей, получили гербы, остальные обеднели и вступили в ряды простонародья» (Э. Лависс, А. Рамбо).

Куда важнее, чтобы четвертая фаза окончательно решила все политические вопросы. Если мы вспомним предыдущую четвертую фазу России, то тогда в правление Екатерины II удалось решить всевековые политические вопросы — турецкий, шведский, польский. Также и во времена Елизаветы Тюдор были решены вопросы отношений с Испанией, Францией, Шотландией и Ирландией. Особенно удачно все сложилось с Шотландией, переход английской короны к Стюартам навсегда скрепил шотландцев и англичан в единую Великобританию — так сбылось пророчество Генриха VII, еще в первой фазе заложившего основы будущего единства, выдав свою дочь Маргариту за Якова IV Шотландского.

Хуже всего было с Ирландией. (Так бывает среди близких народов: например, с белорусами все спокойно, а с украинцами проблемы.) Сейчас, глядя на прошлое из постимперского мира, мы не в состоянии понять, к чему были все эти имперские усмирения и покорения. На деле одно из главных предназначений государств, идущих по имперскому ритму,— это перевод государств Востока в состояние Запада. Как это ни странно теперь звучит, но Ирландия безусловно шла по ритму Востока. Именно Англия смогла внести порядок в ирландский хаос своеволия и неурядицы. Была сломлена родовая, клановая система, всюду была введена чисто английская система управления, суда и земледелия. Все следы старого кельтского устройства страны были отвергнуты как варварские. «Закон отнял у вождей их власть над кланами и поставил их в положение крупных вельмож и землевладельцев, члены кланов из подданных обратились в арендаторов, плативших своим лордам только известные обычные оброки и повинности. У вождей было отнято их наследственное право суда...» (Дж. Грин.)

Но не будем о грустном, все-таки четвертая фаза — это праздник, иногда с чрезмерными эффектами, игрой на публику, ну, так на то он и праздник. Во многом праздничная атмосфера определялась декорациями. Появляются привезенные из Америки картофель и табак. Соленая рыба постепенно заменяется в рационе мясом. Грубые, сплетенные из хвороста хижины заменялись жилищами из кирпича и камня. «В это время мы впервые замечаем появление понятия, которое теперь представляется нам чисто английским,— понятия о домашнем комфорте» (Дж. Грин). Появляются в домах камины, ковры заменяют настилку из камыша, народу является подушка (о, есть ли в мире хоть одна диссертация, посвященная происхождению и всенародному распространению этого предмета). «Поразительная перемена указывала на исчезновение феодального характера знати, сильная средневековая крепость уступила место пышному красивому елизаветинскому замку» (Дж. Грин). Англию покрыли здания, в которых мысль о защите оставлена ради мысли о домашнем удобстве и красоте. Вместо обширных залов средневекового замка, где барон с возвышения озирал вассалов, появилось множество комнат, началось широкое использование стекла. «Веселое наслаждение светом и блеском солнца составляло отличительную черту эпохи» (Дж. Грин).

Наконец, главное достижение четвертой имперской фазы — это идеологическое чудо. Одна из граней чуда — это прекращение внутринационального противостояния. Когда-то в четвертой фазе иконоборцы смирились с иконопочитателями, у нас сейчас вовсю идет процесс примирения «красных» и «белых»; ну а во времена Елизаветы Тюдор произошло чудо религиозного примирения католиков и протестантов, чудо превращения католической страны в протестантскую,

Однако примирение это всегда лишь фон для настоящего чуда, перехода всей нации в новое культурное и энергетическое состояние. «Рост грамматических школ осуществил мечту Томаса Мора и привел средние классы, от помещика до мелкого торговца, в соприкосновение с гениями Греции и Рима... До конца XVI века на английский язык были переведены все крупные поэты, и историки классического мира... Масса печатников и печатных книг в конце царствования Елизаветы также показывает, что круг читателей и писателей далеко вышел из сферы ученых и придворных, которой он прежде ограничивался» (Дж. Грин).

Великие открытия в астрономии и географии подвели человечество вплотную к совершенно новой эпохе. Проводником в эту эпоху должна была стать Англия, причем начало перехода — четвертая фаза имперского цикла. (То же самое сейчас происходит в России, приготовившейся вести мир в следующую эпоху.) Итак, новое видение космоса, новое видение Земли... «К этим широким мировым источникам поэтического вдохновения присоединилось в Англии влияние национального торжества победы над Армадой, освобождения от Испании и от страха перед католиками, подобно туче, тяготевшей над умами народа. Новое чувство безопасности, национальной энергии и силы вдруг изменило вид всей Англии. До того в царствование Елизаветы главное значение принадлежало интересам политическим и экономическим. Сцену занимали политики и воины... а литература почти не принимала участия в славных событиях эпохи. Но с того времени, как остатки Армады были оттеснены к ферролю, воинов и политиков затмевают великие поэты и философы» (Дж. Грин).

В первую очередь вспомним Эдмунда Спенсера (1552— 1599), написавшего (1590—1596) эпическую поэму «Королева фей». «Появление "Королевы фей" представляется поворотным пунктом в истории английской поэзии: оно решило вопрос, суждено ей существовать или нет. Уже почти два века в английской литературе не появлялось крупного поэтического произведения. С появлением "Королевы фей" поток английской поэзии течет без перерыва "Королева фей" была встречена общим приветом. Она стала утехой для образованного человека, образцом для поэта, утешением для солдата» (Дж. Грин).

Еще более поразительным кажется рождение и расцвет английской драматургии. Причем, как это чаще всего и бывает, расцвет кажется внезапным, взрывным, никак не связанным с прошлым. (Единственный точный аналог английскому литературному взрыву начала XVII века -- такой же взрыв в России начала XIX века.) «В истории английской литературы немного таких поразительных событий, как это внезапное появление драмы при Елизавете» (Дж. Грин). Первый театр появился в 1576 году, а к концу правления Елизаветы в одном Лондоне 18 театров. Кроме того, без числа множились народные, уличные театры. Народ сам создавал себе сцену, сценой мог быть просто двор гостиницы, балаган. Датируется взрыв все теми же годами: «В год, предшествовавший прибытию Армады, положение сцены вдруг изменяется... Новые драматурги группируются вокруг двух людей: Роберта Грина (1558—1592) и Кристофера Марло (1564—1593), признанного предшественника Шекспира. Высшими качествами воображения, а также величием и прелестью своего могучего таланта он уступает лишь Шекспиру» (Дж. Грин).

Разумеется, что главным чудом был сам Шекспир (1564—1616), который в своем творчестве перешагнул все мыслимые и немыслимые барьеры национальные, временные, интеллектуальные... Можно было вообще ничего не писать о четвертой фазе, сказав лишь, что это время Шекспира.

Так почему же все-таки драматургия, почему театр? Потому что таково было время: «Это был век, когда характеры и таланты людей приобретали новый размах и энергию. Смелость авантюриста, философия ученого, страсть влюбленного, фанатизм святого достигали почти нечеловеческого величия. Человек начал сознавать громадность своих внутренних сил, беспредельность своего могуществу казалось, смеявшегося над тем тесным миром, в котором ему приходилось действовать». И далее непосредственно о драмах Шекспира: «Внушаемые этими великими драмами ужас и уважение несколько знакомят нас с грозными силами века, их произведшего. Страсть Марии Стюарт, широта мысли и дела Рэли и Елизаветы становятся для нас понятнее, когда мы знакомимся с рядом великих трагедий, начавшихся «Гамлетом» и окончившихся «Кориоланом» (Дж. Грин).

Шекспир, как и Спенсер, был сыном торговца, но не будем забывать, что именно этот класс был тогда лидирующим классом, а потому не стоит удивляться, что Шекспир был вхож в самые высокие круги общества, хотя и не принимал участия в управлении государством. А вот другой величайший деятель того времени, по сути дела, пророк, Френсис Бэкон (1561 — 1626) сделал кроме научной еще и политическую карьеру и дослужился до канцлера.

Ф. Бэкон создал идеологию на 400 лет вперед, на всю эру научно-технического прогресса, все объяснив и про науку, и про производство, и про государственное устройство предстоящих четырех веков. Сравнить его можно лишь с пока неведомым русским пророком, который в конце XX века нарисует нам план жизни на века вперед. Впрочем, неведомый пророк, как и Бэкон, обретет свой истинный масштаб лишь по свершении всех пророчеств. «Последующие века почти единогласно приписывали Бэкону решительное влияние на развитие новой науки. Он первый провозгласил существование философии наук и указал на единство знания и исследования во всем физическом мире. Своим внимательным отношением к мелким частностям опыта, с которого должна была начинать наука, он потребовал для науки ее настоящего места и оценки и указал на громадность того влияния, какое ее разработка должна оказать на рост могущества и счастья человечества» (Дж. Грин). Именно после Бэкона рядом с великими гуманитарными науками начинают расти науки естественные, за 400 лет свершившие невиданный взлет.

Екатерина II благополучно правила до конца четвертой фазы, Елизавете Тюдор, прихватившей 24 года в третьей фазе, довести до конца четвертую было уже немыслимо. Ее смерть и коронация первого Стюарта быстро привели Англию к политическим просчетам и неудачам. Впрочем, переоценивать влияние короля не стоит, в любом случае 12-летие (1605—1617) должно было вести к спаду, угасанию имперской энергии.

Приход Якова к власти (1603) произошел без малейшей революционности. «Народная толпа встречала его с восторгом, дворяне принимали его в своих замках с большой роскошью... «Таким образом, праздник четвертой фазы продолжался, и это при том, что «король производил неприятное впечатление своим провинциальным наречием и неумением держать себя с достоинством» (Э. Лависс, А. Рамбо). Преемственность власти еще девять лет сохранял Роберт Сесил, доставшийся Якову в наследство от Елизаветы. Однако после его смерти в 1612 году король отнимает у Тайного Совета всякий контроль над делами, чтобы вверить власть очередному фавориту. Сначала это некий Карр, а потом Джордж Виллье, ставший герцогом Бекингемом, известным нам по истории с подвесками из «Трех мушкетеров». Кивок этого молодого выскочки вызывал дрожь знатнейших и сильнейших вельмож.

«В течение нескольких недель он был возведен в звания виночерпия, камер-юнкера, рыцаря и получил орден Подвязки. Проходя почти за раз через все ступени иерархии, он сделался бароном, виконтом, маркизом. Он был назначен на должности великого адмирала, хранителя пяти портовых городов, судьи по делам лесного ведомства и начальником конюшен. Все эти должности, вместе взятые, доставляли ему ежегодно почти 300 тысяч фунтов стерлингов дохода. По словам Кларедона, «еще никогда никто не делал более быстрой карьеры благодаря своей красивой наружности» (Э. Лависс, А. Рамбо). Так история, придумав образ всевластного министра (Уолси, Кромвель) в трагической второй фазе, повторила его в конце четвертой фазы в комическом обличье.

«Кроме красоты и грации, у Бекингема не было ничего, чем бы он мог оправдать свое быстрое возвышение. Гордый и раздражительный до сумасшествия, дерзкий даже с тем монархом, которому был всем обязан, он руководствовался страстями, не убеждениями, а его воля была столько же деспотичной, сколько изменчивой» (Э. Лависс, А. Рамбо).

Таким образом, уже последние четыре года имперского Ритма являют ужасающий контраст с былым величием. Не та система управления, не та мощь, не тот король. Ничего, кроме презрения, Яков не вызывал: «Его толстая голова, слюнявый язык, подбитое ватой платье, шатающиеся ноги представляли такой же смешной контраст со всем что люди помнили о Генрихе и Елизавете, как его болтовня и хвастовство, отсутствие личного достоинства, шутовство, грубость речи, педантизм и позорная трусость» (Дж. Грин).

При том, что экономические процессы продолжали идти достаточно мощно, торговая Англия росла, купцы пролагали себе путь к Пряным островам, основывали поселения во владениях Великого Могола, общая политическая обстановка становилась все более тяжелой и угнетающей. «Большая часть дворянства жила безвыездно в своих замках и приучилась держаться вдали от двора, а народ взирал на все, что делалось, с грустным изумлением, мало-помалу усиливавшимся до негодования» (Дж. Грин).

Однако были политические силы, которые ослабление имперской мощи воспринимали с подъемом, это были те, кому предстояло властвовать в западном ритме, начало которому положит 1621 год. В первую очередь речь идет о парламенте. «Финансовые нужды управления заставляли Якова снова обратиться к палатам в 1614 году. Теперь дух сопротивления сильно поднялся. Никогда раньше выборы не возбуждали так сильно народных страстей, как в 1614 году. Всюду, где это было возможно, кандидаты двора были отвергаемы. Все главные члены народной партии, или, как мы назвали бы их теперь, оппозиции, были избраны снова. 300 членов были совсем новыми людьми. Среди них мы впервые видим имена руководителей в последующей борьбе с короной. Воспользовавшись разногласием лордов и общин, Яков распустил парламент. Семь лет (1614—1621) с безумной смелостью он проводил свою теорию неограниченной власти, не стесняясь прошедшим и не думая о будущем. Своей внутренней и внешней политикой, противоречащей всем стремлениям народа, он отнял у него слепую веру в монархию. Он ссорился с палатами и оскорблял их, как ни один из государей Англии до него, но все это время власть, которой он хватился, постоянно переходила к оскорбляемому им парламенту, и он не мог этому помешать. Несмотря на резкие выходки короля, парламент удержал свое исключительное право надзора за обложением, напал на монополии, устранил злоупотребления в судах. Он восстановил право обвинять и отстранять от должности высших слуг короны, подтвердил право свободного обсуждения всех вопросов, связанных с благосостоянием королевства, привлекал к рассмотрению церковный вопрос и даже выразил свою волю касательно «священных тайн» внешней политики» (Дж Грин).

Конец имперского 144-летия не обязательно отмечается шумной революцией, однако некоторые события все же отметили 1617 год. Последняя авантюра Рэли — это 1616 год, а его казнь — 1618 год. Два года разницы, а мы уже в новом мире, для которого Рэли не герой, а авантюрист и изменник. В 1616 году умирает другой гений эпохи Шекспир. В 1618 году начинается 30-летняя война в Германии, война, происхождение которой во многом связано с грубыми внешнеполитическими ошибками Якова I и Бекингема. Так закончился имперский контроль над всем устройством Европы.