Содержание

Одним из легко просматриваемых следствий предшествующей главы является следу-ющая схема, характеризующая четыре принципиальные способа Связанности-Развязан-ности мировых событий (см. чертеж 8):

Под "Случайностностью³ мы понимаем тот момент полной Развязанности (то есть, говоря привычней, бессвязности) мировых событий, который восходит к Хаосу. С этой своей стороны события не предсказуемы друг из друга и не реконструируемы в прошлом. Тот же момент событийной бессвязности исключает возможность абсолютно точной и полной картины событий, непосредственно наблюдаемых. Более того, это влияние на со-бытия Хаоса обуславливает их собственную объективную недоопределенность⁴.

Этот момент бессвязности событий и вещей⁵ друг с другом - и внутри самих себя - не может, разумеется, сам по себе служить предметом какого-то ни было знания (далее его простой констатации), а в традиционное рационалистическое видение мира не вписыва-ется вообще никаким, даже моментным образом. Вследствие этого до сих пор не прекра-щаются поиски "скрытых параметров" в квантовой механике (первой научной теории, признавшей объективную принципиальную недоопределенность описываемых ею явле-ний) с целью эту недоопределенность из нее устранить, хотя бесперспективность этих по-пыток была показана фон Нейманом еще в 30-х годах. Не оставляются попытки истолко-вать все вообще статистические методы теории как якобы только вынужденные, в силу чисто методологических трудностей, отклонения от всегда будто бы возможного в прин-ципе точного расчета. Таким образом ортодоксальная рационалистическая вера апелли-рует к той традиционной механистической Однозначности научной картины мира, кото-рая в нашей модели должна трактоваться как неоправданная теоретическая экстраполя-ция на всю многосложность Организации особенности ее отдельного пограничного - восходящего к Коллапсу - момента.

Здесь легко усомнится неподготовленный здравый смысл: полноте, что за премудро-сти! Причем тут Коллапс, эта ваша Точечность вне Пространства и Времени? О ней не слыхивали Ньютон и Лаплас, вполне обходившиеся с самыми обычными /для традицион-ного рационализма/ пространством и временем, где прокладывали они траектории физи-ческих тел, двигавшихся в строгом математическом согласии с точными начальными ус-ловиями.

Вроде бы так, но вглядимся пристальней в эту, такую стройную и ясную на первый взгляд, картину мира. В этом мире Абсолютной Определенности, где для лапласова демо-на, наделенного всей полнотой сведений о механическом состоянии всех пребывающих ныне в мире материальных частиц, не было тайн ни в прошлом, ни в будущем, тела дви-гались по своим траекториям, как по туннелям, предвечно проложенным для каждого из них в толще пространства-времени. И каждая точка каждого из тел выписывала в свою очередь предназначенную ей траекторную линию, и в каждый данный момент могла пре-бывать в одной единственной точке пространства.

В одной единственной! Рядом с этим патетическое гамлетово: "Весь мир - тюрьма, и Дания - худшая из тюрем!" - просто истерика избалованного недоросля. Весь мир Лапласа (и Ньютона, у коего все сие имплицитно подразумевается, - и любого энтузиаста, про-должающего искать вожделенные "скрытые параметры") - это тотальнейшая доступная самому мрачному воображению причинная тюрьма, где каждая точка, исключая те, что на данный момент заданы математикой траекторий, - есть нерушимый камень тюремной в зародыше пресекающей малейшие потуги к своеволию толщи. Сядем мы или встанем, плюнем или поцелуем, каждая точка нашего тела (которое, с точки зрения ортодоксально-го механицизма, есть лишь обычное физическое тело, нимало не способное принципиаль-но усложнить так нарисованную картину) и нашего плевка пройдет по своему предвечно уготованному ей туннелю, и в каждый момент пребудет в собственном точечном казема-те, не грозя ни малейшей неожиданностью. Наималейшая "свобода воли" в этой картине мира может быть расценена только как горячечный бред. Поневоле посочувствуешь тут и "королю-социалисту", Фридриху "Великому", возмущавшемуся в этой связи: что же он и солдата, заснувшего на посту, расстрелять не вправе?!

И насколько же странной является внимательному взгляду эта абсолютная единст-венность траекторной точки, предуготованной на всякий момент каждой точке всякого физического тела. Других для нее словно не существует в мире. Во всяком случае нет ни малейшей разницы, сохраняются они, или нет, так как они безусловно за пределами дося-гаемости нашей заключенной. Внешний мир отпадает от нее целиком в каждый отдель-ный момент, или, если угодно, сама она отпадает в своей точечной причинной камере от целого внешнего мира. Единство мира становится в этой его модели фикцией, только ис-кусно симфонизированным (сатанинским демиургом?) гигантским спектаклем марионе-ток-точек, лишенных действительной связи друг с другом. По сути мир распадается здесь в Хаос, обращая в Коллапс каждую свою самозамкнутую точку⁶, и удерживаясь вкупе то-лько некоей нездешней силой. Такой "мир" не имеет никакого отношения к известному нам в опыте миру, с его очевидной для здравого смысла связностью пространства и време-ни (не говоря уж о требуемых от нас время от времени - ох, насколько реальных! - на-пряжений нашей - до какой-то весьма немалой степени - свободной все-таки воли).

Иное дело в квантовой механике, где обитель электрона - весь физический мир! Тра-екторий, в их понимании классической механикой, здесь не существует. Если прибор фи-ксирует в данный момент присутствие электрона в таком-то "месте" (всегда более или ме-нее "размытом" - о точках здесь не приходится и говорить!), то уже в момент следующей фиксации он может оказаться где угодно в целой физической вселенной! Различается, правда, вероятность пребывания электрона в том или ином месте, и плотность этой веро-ятности сгущается в направлении к той воображаемой линии, которая называется в клас-сической механике траекторией.

Остается заметить в этой связи, что квантовая механика отнюдь не описывает ис-ключительно микромир (как уверили широкую публику иные слишком энергично упро-щающие популяризаторы), но есть просто механика более точная, чем классическая. Пра-вда, ее количественные поправки к классической механике столь малы для макроуровня, что выходят за пределы точности обыденного опыта. Тем не менее они имеют место, а по-тому приводят теоретика (в отличие от узкого прагматика) к принципиально иному, не-жели ньютоново, видению мира на всех его уровнях. Для тела любой массы, как и для эле-ктрона, понятие безукоризненно строгой траектории оказывается нереализуемой идеали-зацией, а его реальное движение в принципе "размазанным". И обителью всякого тела яв-ляется, рассуждая в принципе, все тот же целый физический мир, ибо оно может в любой момент оказаться в любом удаленнейшем от классической траектории пункте физическо-го пространства⁷. Пусть вероятность такого события в макромире чудовищно мала, она отличается от нуля, а этого довольно теоретику, чтобы осознать принципиальное от-личие так понимаемой физической реальности от ее ньютоновой модели. Таким образом, взамен безукоризненно тотальной тюрьмы ньютонова мира квантовая механика рисует мир неистребимой в принципе вольности - пусть лишь в одном своем очень скромном (до практической неощутимости в макромире) моменте.

Итак, подлинная обнаруживающаяся в мире - к Логосу восходящая - Закономер-ность не тождественна, в отличие от того, что считали под влиянием классической меха-ники, Абсолютной Однозначности (восходящей к Коллапсу), но имеет ее, равно как и Абсолютную Случайностность (восходящую к Хаосу), в качестве своего пограничного мо-мента. В квантово-механической модели мира Однозначность играет скромную роль од-ного математического - а не математического и физического разом, как в классической механике, - детерминизма. Речь идет теперь уже не о железной определенности поведения материальной частицы, а всего лишь об Однозначности математического аппарата, описывающего это - вероятностное само по себе - поведение. В свою очередь, и эту "железную определенность" формул квантовой механики не "пощупать", как допускалось, хотя бы в принципе, в классической механике, прямым экспериментом - это лишь умопо-стигаемая конструкция, отражающая в реальности продирающуюся сквозь чащу случай-ного тенденцию. То есть это опять-таки своего рода идеализированная "траектория" в ма-тематическом пространстве, в точности совпадающая с реальностью лишь для бесконеч-ного числа экспериментов - в прямую аналогию с тем, как в точности совпадает с реальностью ньютонова траектория в случае бесконечной массы движущегося тела. То есть в квантовую механику Однозначность входит лишь условным, хотя и необходимым обра-зом - иначе развалился бы, сделавшись неформулируемым, математический аппарат тео-рии.

Замечательным образом, русское слово "Закономерность" точно передает природу символизируемого им у нас понятия, означая буквально "наложение законом меры" - на остающееся, стало быть, произвольным внутри пределов Меры соотношение событий! Специфическая Организующая роль Логоса в этой связи состоит, надо думать, в пост-роении оптимальной их Меры, так что и расслабление последней, то есть увеличение за-зора, или "люфта", между и внутри событий, и, наоборот, чрезмерное укорочение ее вож-жей привело бы к снижению Организованности. В квантовой механике эта Мера "люф-та" определяется через h - постоянную Планка. Так, произведение неопределенностей импульса и координаты частицы в данном измерении х не может быть меньше ħ (= h/2p) : DР × Dх ³ ħ. Надо сказать, что значение h (=6,624 × 10 ^-27 эрг.сек настолько мало по масштабам макроуровня, что может быть приравнено нулю для всех практических надоб-ностей. Нетрудно, однако ж, видеть, что Мера "люфта" значительно увеличивается с об-щим ростом Организации - повидимому, в пользу более гибкого - Софийного - ее спосо-ба. Так, упорядоченность биологических явлений, как давно настаивали виталисты, и как констатирует выдающийся физик Шредингер, категорически не укладывается в лоно фи-зико-химических закономерностей. (См.: Эрвин Шредингер. Что такое жизнь с точки зре-ния физика? М., 1972, стр., например, 18-19, 25, 77.) Еще разительней: область социаль-но-исторического можно характеризовать как такую, где практически неформулируемы никакие жесткие критерии невозможного!⁸

Выше говорилось, но недостаточно основательно, о той диалектической неприятно-сти, что Абсолютно Однозначный мир Ньютона-Лапласа есть мир, скрыто Коллапсиро-вавший в каждой своей точке, и тем же самым - мир, распавшийся в Хаос. Напомним в обоснование этого экстравагантного, на первый взгляд, тезиса, что континуальный мо-мент Пространственности неразрывно связан с Хаосом. Отсюда, истолковав Организую-щую роль Закономерности как положение Конечной Меры вольному буйству восходя-щей к Хаосу Случайностности, мы находим, что стягивание в классической механике этой Конечной Меры в Точечную Однозначность означает уничтожение наряду со свя-занной с Хаосом Случайностностью также и непрерывности Пространства, следователь-но, распад его от точки к точке - распад в тот же Хаос. Пространственное неразрывно связано, как мы стремимся показать, во всех своих аспектах с Конечной Мерой. Стянуть любым образом эту Конечность в Точечность значит уничтожить само Пространство, расщепив его в Хаос.

Но Хаос - то же царство безраздельно господствующей Случайностности, и это разо-блачает дутость столь внушительной чеканной строгости "Однозначных" законов класси-ческой механики. Только либерально-рыхлая туша Закономерности ограждает Однознач-ность от погружения и исчезновения в Случайностности:

Здесь способы Связанности-Развязанности событий определяются схемой, отталки-вающейся от потребностей их научного описания и соответственно однолинейной. Но, как мы знаем, Организация устроена несколько сложней, и то, что мы называем Случай-ностностью, Закономерностью и Однозначностью, принадлежит специфике 2-го, 3-го, и 4-го квадрантов нашей понятийной плоскости. Следственно, необходимость ограждать друг от друга посредующей Организующей силой Случайностность и Однозначность, не-способные различимо существовать вне Организации, пограничными моментами которой они являются, - необходимость эта должна обнаруживаться не только в 3-м, но и в 1-м квадранте.

В самом деле, если допустить невероятное, а именно, что в отношении событий об-ласть Организованного простирается в виде исключения не далее 3-го квадранта, то есть не далее универсального и повторяющегося в них, то все индивидуальное и однократное (каковыми грехами отягчены в той или иной степени все вещи и события в мире - и, бо-лее того, как мы видели в предшествующей главе, указанные особости являются исходно доминирующими⁹ в собственных измерениях!) окажется такими щелями Дезорганизации, сквозь какие не могла бы не провалиться в Бин вся Организованность нашей вселенной. Реальный мир, однако ж, куда как устойчив. И, как увидим мы ниже, уже в собственном домене (на границах его) Закономерность подпирается и корректируется более тонким способом Организации явлений.

Каким образом ухитрилась не заметить этого доселе наука? Для науки классической та ненаблюдательность была только естественной, поскольку Закономерность и Однозна-чность считались в ней целиком тождественными. Таким образом, Логос сливался в ней с Коллапсом, в координаты коего - ♂, Ө - входит Индивидуализация. Тем самым Законо-мерная Организация, не имеющая, согласно своему определению - i, ♂ - никакого права на Индивидуальное, негласно приобщала его к своим владениям. В свою очередь, Одно-значность, не имеющая права на Универсальное, завладевала им, якобы слившись с Зако-номерностью. И тем железная пята химеры Однозначности-Закономерности утверждалась на трех из четырех оконечностей "крестовины" мировой Организации (см. чертеж 10).

В этой модели мирового порядка учитывались только "логос" и "хаос" (на деле - псевдологос и псевдохаос), называвшиеся также "необходимостью" и "случайностью", и хотя формально царства обоих были одинаково неправомерно расширены, по сути все об-стояло так, что принимать всерьез угрозу мировому порядку со стороны "случайности", рядом с неколебимой солидностью "необходимости", могли разве лишь невежественные паникеры да слишком эмоциональные поэты. Представьте, в самом деле, квадрат полот-нища мирового порядка намертво закрепленным в трех своих углах. Пусть одной его по-ловине предоставлено полоскаться самым произвольным образом, ясно, что определяю-щей в этом конструкции будет надежность - никуда ей не деться! - а не сюрприз, покой, а не изменение, порядок, а не произвол. Поскольку же вдобавок другим неотъемлимым по-граничным моментом Логоса служит восходящая к Хаосу континуальность, даже и чет-вертая оконечность имплицитно подпадала под пяту Коллапсически ориентированного псевдологоса, так что мнимы в конечном счете оказывались все решительно псевдохаоти-ческие трепыхания "случайного" - что и продемонстрировало в самом деле доведение Ла-пласом механистического представления о научной закономерности до логического кон-ца. Эта картинка объясняет нам ту удивительную, на первый взгляд, странность просве-тителей, что эти милые либералы настаивали с упорством, достойным много лучшего применения, что "свобода есть осознанная необходимость".

Эпоха наполеоновских войн словно оживила героические мифы, и презревший "не-возможное" романтизм¹⁰ захлестнул догматическое Просвещение. Но пришла пора синте-за, и премудрый Гегель, пококетничав с "диалектикой необходимости и случайности", предоставил ни с того ни с сего старому ученому крокодилу "необходимости" с традици-онной неотвратимостью слопать с потрохами свою неученую партнершу "случайность". Ибо у Гегеля, в пику его же глубокому диалектическому анализу, свобода вновь оказалась "осознанной необходимостью", - надо полагать, только потому, что никак не в духе этого прусски дисциплинированного филистера было бы радикально оспорить стиль современ-ной ему научности - столь подобный стилю поведения благоразумного обывателя в его полицейском государстве¹¹.

И явились затем бунтари, вознамерившиеся "весь мир насилия разрушить до основа-нья", и диалектику избравшие самым подходящим для того оружьем. И тех одолели кро-кодильи чары, подкрепленные - среди прочих веских причин - и столь почтенной научно-философской традицией, и они не преступили порога премудрости полицейских участ-ков, и более всех предшествовавших революционеров поставив на "свободный разум", кончили наиболее последовательно порабощающей формой государственного идиотизма.

Итак, отмеченная выше ненаблюдательность классической науки была сравнительно естественна - она всего-навсего била по людям, нимало не задевая внутренней стройности принятой в то время доктрины. Куда как более странна современная ситуация, когда на всех ведущих направлениях науки от этой стройности не осталось и следа. Когда, напри-мер, никакая сколько-нибудь серьезная историческая мысль не может признать истори-ческое движение разнотипных культур однолинейным, проходящим тождественные "не-обходимые стадии". И ни один биолог, искренне стремящийся постичь своеобразие жиз-ни, не может не упереться в понятие "конечных причин" (то есть целей), некогда столь ре-шительно изгнанное из становившейся механики Галилеем (еще недавно необходимость для всякой серьезной науки ориентироваться на образцовую научность физики не вызыва-ла ни малейших сомнений). И когда, наконец, традиционные рационалистические требо-вания к научности оказались принципиально невыполнимы в самых цитаделях класси-ческого рационализма - математике и физике. Поэтому в современных условиях эту не-наблюдательность трудно объяснить иначе, чем позитивистской косностью и фантастиче-ски упорной волей к философской бездарности, характеризующей господствующий ныне стиль мышления, продолжающий в общем ориентироваться на распавшуюся в своем су-ществе традицию классической механики.

Уже в пределах собственного царства Закономерности обнаруживается кричащее не-сообразие некоторых особенностей ее моделей наблюдаемому порядку вещей. Может ли закипеть чайник, набитый льдом, и на лед же поставленный? Может! - уверяют нас теоре-тики, вооруженные строгим пониманием термодинамики, - мы называем такую возмож-ность флюктуацией, а вероятность ее вот какая... (чудовищно малая, но, разумеется, от ну-ля отличающаяся).

Не будем спорить с теоретиками из-за понимания ими природы Закономерности - в ней-то они собаку съели. Попробуем поспорить с ними из-за понимания самих вещей и явлений, чей очевидный здравому смыслу порядок определяется не одной Закономерно-стью, но принципиально более широким и варьирующим процессом Организации. И, что-бы добраться до здравого смысла теоретиков, поставим вопрос, в принципе аналогичный предыдущему о лихом чайнике: какова вероятность появления на Земле человека ро-стом... ну, скажем, в один (десять, сто и т. д. - принципиальной разницы, коль скоро мы ограничиваемся числами конечными, с точки зрения классического понимания теории ве-роятности, нет) километр? Разумеется, никакой! - ответят теперь и самые кабинетные те-оретики, и, заметим, совершенно не задумываясь над тонкостями теории, вот ведь какая это могучая штука - здравый смысл! Но давайте лишим в мысленном эксперименте наших теоретиков всех предрассудков мещанского здравомыслия - пусть себе теоретизируют на всем вольном просторе, ограниченные одной строгостью теории. В последнем случае им придется немало потрудиться, поскольку кривые распределения вероятности роста более или менее специфичны для каждого из множества изученных антропологами этносов. И вот наши теоретики вычислят сотни ответов, начиная с пигмеев и кончая самыми высоко-рослыми племенами. Все ответы обнаружат чудовищно малую вероятность километро-ворослых индивидов во всех этносах, но все представят собой величины конечные и бо-лее или менее варьирующие. Все явят собой результаты совершенно респектабельные - с точки зрения чистой (от примесей здравого смысла) теории - если бы, конечно, таковая могла иметь место. Уточним во избежание недоразумения, что речь здесь идет не о не-точностях антропологической теории (разумеется, неизбежных), а о принципиальной не-достаточности самой Закономерности, взятой в ее чистой отдельности, как способа Орга-низации, сказывающейся в любых ее моделях. Принеси хоть ангелы с неба нашим вообра-жаемым чистым теоретикам идеальные кривые распределения роста этносов, те попреж-нему вынуждены были бы с серьезным лицом проделать свою гигантскую шутовскую ра-боту: кривые распределения вероятностей так уж математически устроены, что смыкают-ся с нулем только для бесконечного роста!

Заметим в усугубление иронии ситуации, что виноват в этих несообразностях теории тот самый ее детерминизм (здесь только математический), что составлял предмет особен-ной гордости теории классической. Этот восходящий к Коллапсу детерминизм по своему определению (♂, Ө) несет в себе Индивидуальный момент, но эта чисто Коллапсически ориентированная Индивидуальность минимально Организующа, будучи в определяющем смысле формальна, мертва, и наиболее разительно расходится с опытом и здравым смыс-лом при строгом ее применении к анализу надуманных сверхуникальных ситуаций, чью необычайность она не в силах выявить собственными средствами, отличить именно Инди-видуально-качественно от самой заурядной обыденщины.

Чисто научная Закономерность обнаруживает поэтому в столкновении с житейским здравым смыслом свою ахиллесову пяту: незнание невероятного и невозможного - но знание только более и менее вероятного и возможного. Закономерность, как ни странно может это на первый взгляд показаться, очевидно, не схватывает в Мере чего-то наиваж-нейшего, что позволило бы очертить хотя бы приблизительно границы категорически не-вероятного и невозможного, находящегося решительно по ту сторону пределов Меры. Ес-ли считать непременным критерием глубокого знания способность строго (без опоры на шаткие костыли интуиции) отличать невозможное от возможного, то наука, очевидно, пе-рестала, особенно с построением квантовой механики, быть таким знанием (впрочем и ра-нее быв им только иллюзорным образом)¹², и самой недостаточностью своей структуры указывает на необходимость дополняющего ее представления о порядке вещей, принци-пиально отличающегося и высшего тому, что ей известен.

Мир, рисуемый современной наукой, это мир не огражденный от любых мыслимых случайностей, мир абсолютно беззащитный в своей Организации от самых зловещих из них¹³ (в параллель с тем, как беззащитен совершенно последовательный либерализм от фашизма, "коммунизма", терроризма да и просто распоясавшегося хулиганства). Недале-ко, можно думать, то время, когда даже в пределах собственного узкого взгляда на мир на-ука вынуждена будет спросить себя, как же, существуя столь долгое время, мир ухитрился не провалиться еще в тартарары?! - и ответит вычислением очередной умопомрачительно малой вероятности этакой удачи.

Итак, мы приходим к необходимости принципиального расширения понимания Ор-ганизации вещей и явлений и постижения того ее способа, который, в отличие от Законо-мерности, связан не с Пространством-Логосом, а с Временем-Софией и определяет порядок не постоянного и универсального, но именно однократного и индивидуального. Но какой порядок может относиться к вещам, столь чуждым и дико звучащим для традицион-ного рационализма? Уж и слышали ли мы о таком? Слышали. Такое называют "Судьба".

Легко смеяться над множеством диких суеверий, окружающих это темное пред-ставление. Величайшие творцы Западной культуры мысли не сделали для освещения его своим гением практически ничего (в отличие от творцов Восточных культур мысли) - и тем еще более сгустили обволакивающий его мрак. А не сделали потому, что были слиш-ком заняты - возведением того грандиозного сооружения, в фундаменте коего лежит, мо-жет быть, самый варварский гносеологический миф человечества: о "сущности" как яко-бы чисто мужской основе вселенского бытия.

Два пограничные момента Судьбы мы определим как Рок, укорененный в Коллапси-ческой по происхождению Необходимости, и вытекающую из Хаоса Выданностъ Случаю. Собственным же существом Судьбы оказывается Коллективно Организующаяся Творче-ская Свобода.

Экстенсивно-индивидуалистический инстинкт, столь решительно доминирующий в сознании Запада и навязываемый им всеми возможными средствами целому миру, как якобы неотделимый от социальной свободы, противостоит, таким образом, изначальному и самому творческому, глубинному, тонкому и сокровенному способу Организации ве-щей и событий. И потому практически безраздельное господство в современном мире За-падного образа мысли есть, конечно, явление для целого человечества позорнейшее. По-мнится, в 60-х годах один Западный антрополог, человек, как водится для людей его про-фессии, кроткий и смирный, изучавший так называемые "примитивные" культуры, выпу-стил на материале своих исследований книгу под гневным названием "Дикари живут на Западе". Тот милый человек хорошо знал, о чем говорил!

"Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них вступает в бой", - про-стодушно выдает Гете существо Западного - хищнического в истоке - представления о свободе. Как животно-варварски, как карикатурно безвкусно звучит это для культурного Востока, для коего прочным фундаментом свободы может служить только гармонический мир, социальное и межэтническое согласие, в пределе соборность. Характерным образом, в большинстве общин Востока важнейшие решения ухитряются принимать не простым большинством голосов - но непременно единогласием! С точки зрения Западного обыва-теля такое возможно только посредством чудовищного конформизма! Но конформизм, как стремились мы показать в главе 4-а, нигде не развит и не потребен в той крайней сте-пени, как именно в "дискретной" системе Западного социума, где, соответственно, не знают иного неконформного способа решения конфликтов, чем открытая война сторон, пусть и сублимированная в самых "цивилизованных" своих проявлениях в регламентиро-ванное правилами арифметического подсчета голосов подчинение меньшинства большин-ству (как будто неизвестно, что везде и всегда лучшие и мудрейшие составляли арифмети-чески ничтожное меньшинство!). Но достойно ли тех, кто среди людей подобен мозгу или глазу, или обнаженному сердцу среди мускулов, желудков и связок, любым вообще обра-зом сражаться "на равных" с другими? Неужели не ясно, что первыми в такой битве по-гибнут (или в лучшем случае будут грубо подавлены) именно ценнейшие - и проиграют все?! Во всяком случае в нашей системе видения это становится трюизмом (см. анализ процесса Деградации в главах 4 и 4-а).

В Интегрированных системах внутренняя борьба неизбежно приводит, как мы виде-ли, к их сокрушительной Деградации, если не полной дезорганизации и гибели. В частно-сти, как обнаружил И. Мечников, в старческом организме сидячие фагоциты соединитель-ных тканей пожирают и замещают собой нервные клетки. "Внутриорганизменная полиция и служба 6езопасности"¹⁴ захватывают в нем на склоне лет те самые губительные пози-ции, какие приобретают они в тоталитарных режимах - в полном соответствии с железной логикой механизма "свободной конкуренции". Мы, таким образом, констатируем здесь связь Деградации как фазы Новации - и старости в динамике индивидуальной биологи-ческой жизни.

С другой стороны, неужели клетки, например, мускулов или костных тканей "менее свободны" в системе организма, чем нервные? Нет, конечно, - это совершенно бессмыс-ленная постановка вопроса. Равно в интересах целого организма и каждой специализиро-ванной клетки в отдельности, чтобы каждая клетка выполняла ту самую функцию, для коей она предназначена целым. И не силой, вполне очевидно, захватывает нежный мозг последние крохи пищи в погибающем от голода организме - сам организм отдает их ему в собственных интересах.

На социальном уровне здоровому биологическому организму соответствует социа-лизм - в точном, разумеется, смысле понятия и буквальном смысле термина, то есть сис-тема, ставящая во главу угла интерес не тоталитарного государства, нагло прикрывающе-гося, как это многократно случалось в наше время, именем "социализма", а общества в целом, или система неформальной, ответственной аристократии, то есть истинного "прав-ления лучших".

Типичным умам Запада (как и заблудившимся западникам на Востоке) невозможно поверить в возможность такого благодетельного социального организма. Интерес общест-венный представляется им неизбежно Молохом, Левиафаном, но никак не средоточием высшего порядка свободы. Органическая теория общества муссировалась, правда, време-нами и на Западе, но неизменно отвергалась здесь господствующим мнением в силу экс-тенсивно индивидуалистического характера господствующего стиля Западного мышления и целого образа жизни. Между тем, в нашей модели Организации тавтологией становится, что всякое так или иначе Организованное общество есть организм своего рода, включая даже и общество, Организованное на началах Запада. Просто в последнем случае орга-низм этот стремится как к своему идеалу к строению чисто дискретному, подобному губ-ке или иному примитивнейшему многоклеточному до такой степени, что затруднительно становится уже отличить его от арифметической суммы частей, в принципе способных су-ществовать целиком независимо друг от друга, наподобие вымышленного Робинзона Крузо (характерно, что действительный человек, Селькирк, послуживший ему прототи-пом, и в самом деле отличавшийся необычайным мужеством и деловитостью, превратил-ся, однако ж, прожив на необитаемом острове лишь немногие годы, в несчастное полужи-вотное).

Корректируем лишний раз эти общие соображения, напомнив, что в данном нам до-селе историческом опыте решения чудовищно трудных задач Организации многолюдных социумов оказалось гораздо легче сравнительно развернуто претворить в жизнь именно низший - Западный - идеал свободы¹⁵, тогда как социалистическое, соборное ее понима-ние удалось сравнительно успешно внедрить в жизнь, пожалуй, только в классическом конфуцианском Китае, да и там с уродливыми деформациями, обусловленными слиянием в официальной идеологии изначального конфуцианства с тоталитарной доктриной закон-ников, фацзя. В остальных частях Востока, за исключением некоторых малолюдных родо-племенных общин да кратких периодов высочайшего расцвета великих культур, решите-льно доминировали авторитарно-государственные (в восточных деспотиях), или сослов-но-кастовые (как в Индии), или смешанные (как в Японии) силы преимущественно за-крепощающего характера.

Достоевскому виделось так ясно, что в России имеются все условия для свободы, ка-кая и не снилась Западу, что вот уж она грядет... Но и столетие с лишним спустя подавля-ющее большинство русских людей не догадываются толком задуматься, что бы это мог иметь в виду пророк русской идеи?..

Может быть, однако, наши общие соображения о принципиальном превосходстве Эволюции над Рационализацией, Софии над Логосом дают осечку в случае динамики со-циумов в силу, как гласит расхожее на Западе выражение, "неизменной индивидуалисти-ческой природы человека"? Признаться, от разглагольствований о таковой автору стано-вится не по себе, колеблется самое его ощущение реальности происходящего. Отнюдь не желая кого-либо обидеть, хочется возопить: "Да Господь с вами! О чем это вы говорите?! Где, покажите пальцем, видели вы эту "неизменную природу"?!" Назовите мне хоть одно учреждение, верование, принцип, обычай, деталь костюма, жест, что угодно в поведении человека, за исключением безусловных рефлексов и чисто биологических видовых харак-теристик, что якобы следует из его пресловутой "неизменной природы", - и я укажу вам пример цветущей культуры, где указанная черта имела аккуратно обратный характер! Ведь это китайцы, с их воспитанным тысячелетиями культурной изоляции нежеланием изучать чужеземные обычаи как "варварские", могли верить, что их "ли" - неизъяснимое на чужих языках иначе, чем с помощью специальной лекции - неотделимо от "природы человека", и усматривали элементы "китайских церемоний" даже в поведении диких жи-вотных! Забавней всего, что в отношении-то животных китайцы были куда как более пра-вы, чем касательно собратьев по виду. Многие общественные животные, особенно птицы, в самом деле обладают врожденными механизмами развитых социальных ритуалов. У че-ловека таковых, увы, нет. Трагикомично наблюдать столкновение русского интеллигента с его малообразованным собратом или сестрой по национальности, где характерны риту-альные недоразумения, подобные тем, что имеют место в контакте разных видов¹⁶. Примирительная улыбка интеллигента, трансплантированная в его культуру поведения с Запада, воспринимается в системе более сурового и чинного ритуала простолюдина (с главными корнями в Византийской традиции) как знак насмешки и вызова! Ортега-и-Гас-сет презрительно утверждает даже, что никакой "природы" у человека вообще нет, и ее целиком заменяет история. Последнее есть, конечно, некоторое полемическое преувели-чение, но согласуется с фантастическим разнообразием человеческих обычаев и социаль-ных практик куда проще, чем поразительная по степени невежества и ненаблюдательно-сти доктрина о "неизменной человеческой природе".

В частности, что касается "неистребимого индивидуализма" (экстенсивного, понят-но) человека, следует заметить, что то, что считается на Западе в данном отношении нор-мой, рассматривается на большей части Земного шара как проявление звериного эгоизма или патологии поведения, невозможной и у нормального зверя.¹⁷ То справедливое, что скрывается-таки за фразой о непобедимом упрямстве человеческой "природы", есть лишь искаженное отражение того факта, что тоталитарные режимы, со всей их неуклюжей де-магогией о благе общества (которая способна была обманывать в последние десятилетия разве лишь людей самых примитивных да Западных либералов с их настоятельной потре-бностью обманываться), главными врагами коего они сами являются, могли принести и обществу, и отдельным неначальственным индивидам не процветание, но главным обра-зом тотальную Деградацию. Но то было в общей фундаментальной природе Организации, и к якобы непобедимо упрямой "природе" человека (обнаруживающей, прямо напротив, скорее опасную для его видового выживания степень пластичности) имеет отношение ку-да меньшее, чем к действительно упрямой природе, например, арифметики, кою столь усердно изощрялись фальсифицировать на всех уровнях отчетности псевдопланового хо-зяйства.

Можно констатировать даже, что тоталитаризм деформировал столь гибкую "приро-ду человека" куда меньше, чем Западный образ жизни, - по той простой причине, что, как ни бешено гнул тоталитаризм людей к своим нуждам, те в большинстве своем слишком быстро понимали, что гнуться, как понуждал их тоталитаризм, была игра, свеч не стоив-шая. Напротив, вульгарные материальные соблазны Рационализированного социума ока-зались совершенно необоримы для определяющего лицо цивилизации Запада большинст-ва обывателей. И как же механизировалось там самое существо человека! Как выхолости-лась эмоциональная жизнь! Как практически нацело исчез в массах вкус!¹⁸ И практически нацело же утратилось живое ощущение людьми Бога! Как лишилась жизнь тепла и кра-сок, благообразия и величия!¹⁹ Повторим здесь цитату из Ханса Бьеркегрена: "...Мы уже вынесли приговор самим себе. Через сто пятьдесят лет на нас будут смотреть как на без-личных кретинов и роботов XX века. Тогда как наши предки, жившие на двести и триста пятьдесят лет раньше, останутся попрежнему людьми".

И после всего этого говорить о "неизменной индивидуалистической природе чело-века"!.. Над кем смеются эти люди?

Итак, автор не находит возможным сомневаться, что соборный путь свободы и реа-лизации творческих возможностей личности несравнимо выше и глубже Западного по своим потенциям. Но по той же, надо полагать, причине он требует и несравнимо боль-шей мудрости, гибкости, ясного ощущения Бога и человеческой теплоты - всей тотально-сти творческого гения человека. Несравнимо большее искусство требуется, чтобы идти этим путем, не оскальзываясь в обрывы ни сословно-кастовости, ни авторитаризма и тота-литаризма. Но суметь утвердиться на этом пути - не достойнейшая ли человека цель!

Этот, как будто не вполне уместный в контексте данной главы, экскурс в область со-отнесения Западного и Восточного устроения общества понадобился нам потому, что Су-дьба Организует события "Восточным", а Закономерность - "Западным" способом. Суще-ством обоих путей Организации является свобода, но свобода прямо противоположного по своему устроению и устремленности характера.

То, от чего отталкивается, но на чем естественно и стоит "Единично Организующая-ся Свобода", рядоположная Закономерности, есть "Хаотическая Вольность" отдельных вещей, событий или личностей, одноплановая Случайностности. Эта, сама по себе почти нацело разрушительная и саморазрушительная, Вольность единичного есть, разумеется, еще не свобода или, наоборот, такая "сверхсвобода", какой не обрадуется ни жаждущее жить тело, ни любящая душа, ни стремящийся постигать разум. В соотнесении единично-стей друг с другом рождается общая им Мера, Организующая их к порядку и благу, в том числе к их Единичной свободе. Если, например, заряд - гравитационный, электрический и т. п. - есть Мера такого соотносящего взаимодействия физического объекта с ему рядопо-ложными, то уменьшение всех его зарядов означает рост его независимости от причинных связей физического мира. Их приравнение нулю значило бы уже его абсолютную Воль-ность, но тем же самым и его полное уничтожение. Существование, таким образом, оказы-вается возможным даже в Организации единичностей только как их сосуществование (и более того, как мы видели в главе 4-а, анализируя Организацию Западного социума, это сосуществование - наиболее жестко единообразно - максимально конформно в случае об-щества), так что проведенная до логического конца идея атомарности, то есть совершен-ной замкнутости на себя единичностей, погруженных в абсолютную внешнюю пустоту, есть идея тотального распада мира в Хаос - и Ничто. Тем не менее, повторимся, Законо-мерность отталкивается - и стоит - именно на этом пограничном ей атомарном состоянии связуемых ею объектов.

Параллельно, на той же атомарности вещей стоит - и от нее отталкивается - Единич-ная Свобода как Рациональная исходной их Вольности Мера, в пределах коей их буйная Хаотическая Энергия запрягается на построение Пространственной или Пространственно-подобной Организованности. Поэтому Коллапсическая Однозначность, уничтожающая при доведении ее до логического конца Свободу (но необходимая Мере как ее погранич-ный момент, без коего та распалась бы в Ничто) вынуждена опираться в Пространствен-ной Организации единичностей на то же их сосуществование. Так, например, увеличение гравитационного заряда (совпадающего с инертной массой) физического тела приближает характер его движения к Однозначности ньютоновой траектории вплоть до абсолютного совпадения с нею в случае "бесконечной" массы. Изоморфным образом стремление За-падных обществ оградить права личности от посягательств разбойничьей анархии, осуще-ствимое, естественно, только через усиление контролирующих институтов государства, неизбежно ведет постепенно к перерождению их демократий в тоталитарные режимы - чуждые самой идее "личных прав"²⁰. Итак, устроение и устремление Единично Организу-ющейся (Западной) Свободы таковы, что оная, стоя на - и отталкиваясь от - преизбыточ-ной Вольности, вынуждена вступать для обуздания последней в союз с закрепощающей Однозначностью, добивающейся в окончательном итоге этого союза собственного триум-фа, разрушающего специфику Западной Организации социума.

Обратным образом устрояет вещи и события Судьба²¹. Ее отправным пограничным моментом является не атомарность предоставленных самих себе элементов реальности, но их Коллапсическая Слитность в Роке, в частности Слитность слагающих того, что кажет-ся непосредственному восприятию столь очевидно разделенными "прошлым", "настоя-щим" и "будущим". Другим названием Рока могла бы служить "Необходимость" - в бук-вальном смысле слова - то, что невозможно обойти. Как мы видели, наука не знает такой - подлинной - необходимости, но лишь псевдонеобходимость - Однозначность, отождест-вленную в классической механике с Закономерностью (и слишком часто доселе так трак-туемую в науках в силу вековой привычки подгонять их понимание причинности под об-разец механики и нежелания замечать, что привычка эта многократно была дискредити-рована современными научными достижениями, и в первую очередь в самой физике кван-товой механикой). Разумеется, Необходимость-Рок, как пограничный момент Судьбы, есть нечто, принципиально иное, нежели пограничная Закономерности Однозначность. Хотя оба пограничные момента коренятся в одном и том же Коллапсе, нельзя забывать, что последний сам по себе есть лишь чистое элейское Бытие, немедленно отождествляю-щееся с чистым же Ничто в Бине, то есть стоящее принципиально ниже всякой Органи-зации, а потому лишенное всякого собственного определенного содержания. Лишь стано-вясь пограничным моментом того или иного способа Организации, Коллапсическое с ним срастается и обретает в этом сращении те или иные своеобычные характеристики. Мы уже видели, что Однозначность - пограничный момент Закономерности, Организующей вещи и события как изначально совершенно взаимонезависимые - атомарные, неспособна по-ставить действительно не обходимые барьеры ничему отдельному, что ни взбредет в са-мое горячечное воображение, но, словно в насмешку над серьезностью добротной теории, аккуратнейше рассчитывает самые абсурдно фантастические "вероятности". Напротив, именно Необходимость-Рок оказывается тем исходным пунктом или основанием Коллективной Организации вещей, личностей и событий, который один умеет положить пределы их иначе бы неограниченному произвольному расползанию в одиночных свойствах. В ре-зультате становится действительно невозможным не только закипание выше упоминав-шегося авантюрного чайника, но осуществляются и несравнимо более тонкие и эффектив-ные запреты.

Так в спорте, в тех его областях, где, как в беге на 100 метров, граница ныне возмож-ного очерчена с замечательной определенностью, преодоление ее удается, как правило, не одному, а нескольким сразу, по крайней мере двум, спортсменам. Правило это столь жест-ко, что случаи видимых исключений из него ставят под сильнейшее сомнение обстоятель-ства, при которых был зарегистрирован такой рекорд.

Не в одиночку, хотим мы сказать, достигаются результаты, в самом деле резко выда-ющиеся, но незримым, но не менее от того действенным, смещением "суммы возможно-стей" целого Коллектива спортсменов и, более того, всего Коллектива человечества как вида, становящегося в результате того быстрей, ловчей, сильней и реактивней.

Заметим еще в этой связи, что самые первые космонавты переживали полеты в кос-мос столь мучительно, что душа их буквально расставалась с телом (они видели свои тела со стороны). В дальнейшем это прекратилось - без совершенствования системы предвари-тельных тренировок - все космонавты оказались вдруг разом приспособлены к никогда дотоле не испытывавшемуся людьми.

Еще очевидней, что не в одиночку преодолеваются и преграды, веками стоящие пе-ред человеческим разумом. Не менее тысячелетия напряженных размышлений (за выче-том средних веков, для коих характерно было иное доминирующее направление поисков напряженной мысли) впитал в себя знаменитый пятый постулат евклидовой геометрии, вызывавший особое внимание уже у математиков Александрийской эпохи, но когда барь-ер неевклидовых геометрий был наконец преодолен, не менее, чем трое - русский Лобаче-вский, немец Гаусс и венгр Больяи - практически разом оказались по ту его сторону (ма-тематики прибавляют к этому списку еще и имена французов, нашедших еще ранее все решающие для построения неевклидовых геометрий логические ходы, но не придавших своим находкам должного научного значения).

По совершению революционного прорыва в мысли его результат незримо, но весьма действенно запечатлевается в сокровищнице человеческого (может быть, даже вселенско-го?) духа (в ноосфере Вернадского) даже в тех случаях, когда остается не обнародован. У Куприна есть наивный рассказ "Гений" о сапожнике, "самостоятельно" переоткрывшем математический анализ. Так вот, гении, если и переоткрывают чужие результаты, то лишь в порядке юношеской разминки, и отнюдь не кончают с собой, как герой Куприна, узнав истинную цену таких "открытий". Автор знал нескольких не слишком эрудированных ма-льчиков, "переоткрывших" к 18-19 годам истины, на открытие коих ушли лучшие годы гениальных умов прошлого. Ни один из них не был гением, но лишь незадачливым та-лантом, так и не совершившим ничего подлинно самостоятельного.

Отсюда та огромная роль, которую инстинктивно придают ученые приоритету, и в то же время чрезвычайная трудность его неформального достоверного установления. Со-вершить выдающееся открытие "вторым", пусть и вполне "независимо" в юридическом смысле слова, значит в свете развиваемых соображений, совершить не подлинное откры-тие, но нечто промежуточное между оным и ученическим упражнением, и притом сущест-венно ближе к последнему. Вместе с тем, строго единичный приоритет в великом открытии, долго подготавливавшемся общим развитием мысли, строго же говоря, вряд ли воз-можен. Идеи, сопряженные с такими открытиями, что называется "носятся в воздухе" го-дами и десятилетиями, а иногда и дольше. Достоин изумления гений таких людей, как Менделеев или Эйнштейн, которым удается сфокусировать и выстроить в систему эти но-сящиеся в воздухе соображения настолько превосходным в своей ясности и стройности образом, что бесспорным становится присуждение им приоритета хотя бы по формаль-ным правилам.

Вообще, широчайший опыт человечества (заинтересованный читатель сам легко до-полнит наши иллюстрации примерами из любых известных ему сфер приложения челове-ческих усилий) свидетельствует о существовании некоей высшей по отношению к инди-видуумам творческой реальности - "Соборного Коллектива"²², объединяющего и направ-ляющего разрозненные по видимости в пространстве и времени усилия человеческого таланта и гения - как и целого подсознательно подпирающего их человечества. И пара-доксальным лишь на поверхностный взгляд образом, именно свершения, требующие да-рований самых исключительных, ярче всех демонстрируют нам его органическую Слит-ность.

(Внимательный читатель не мог не заметить, что, в отличие от традиционного ак-центирования трагичнейшей - безысходной - стороны Рока, мы обратили на этих страни-цах внимание на его принципиально более важный позитивный аспект, далеко не столь бросающийся в глаза вследствие неблагодарного обыкновения человеческого восприятия принимать все положительное в привычном порядке вещей как само собой разумеющее-ся. Эту важнейшую сторону Рока уместно специально терминологически обозначить как момент Незыблемой Обеспеченности вселенского вообще и всякого подчиненного в част-ности Коллективного порядка бытия. Страшно представить, каким стал бы мир в кратчай-ший миг перед неизбежным тотальным распадом своей Организации в Хаос, не скрепляй ее бессчетно проклятый людьми Рок с этой его "самой по себе разумеющейся" Незыбле-мостью мирового порядка.)

В истории культурной, в частности древнегреческой, мысли (как и во всех вообще сферах творчества) первые ее шаги характеризуются особенно выраженным аристокра-тизмом - интеллектуальным в данном случае, когда разительно возвышающиеся над сво-им окружением мудрецы (характерным образом, их последователи /и часто и современни-ки/ приписывают им божественный или полубожественный статус - между тем в свете развиваемых здесь соображений чрезвычайная мощь их видения обусловлена тем, что их простые соотечественники, образуя вместе с ними Соборно Слитный познавательный Коллектив, неосознанно, но весьма эффективно, делегируют им значительную часть сво-ей интеллектуальной энергии, подобно тому как в биологическом организме большинство клеток делегирует максимальную часть познавательных функций клеткам головного моз-га) не доказывают - доказательств их современники и не поняли бы - но вещают, - и при-том поразительно часто в высшей степени дельные вещи, способные веками, а то и тыся-челетиями служить фундаментом и ферментами плодотворного развития мысли. В даль-нейшем институт мудрецов, как водится, Вырождается. Еще далее их наследие подверга-ется Рационализации, когда непременным критерием достоверности высказываний стано-вится их доказуемость все расширяющемуся кругу современников, Еще поздней прихо-дит время, когда, как в эпоху позднего эллинизма (современность, кажется, снова стоит на пороге аналогичной эпохи), доказательств требуют - и даже более или менее понима-ют! - все цивилизованные сограждане, но мысль, против демократических ожиданий, не только не достигает при сем небывалого расцвета, но приобретая все большую техничес-кую изощренность, оказывается все более плоской, ограниченной и бесплодной. Наконец, мысль коснеет настолько, что теряет способность сколько-нибудь адекватно отвечать из-меняющимся запросам времени (множество признаков чему мы видим и во всем совре-менном мире), и не один апостол Павел может воскликнуть: "Где мудрец?.. Где совопрос-ник века сего?" (1 Кор. 1:20) ...Вслед за чем - с Божьей, понятно, помощью и встречным согласным усилием людей ее принять - культурный цикл начинается внове.

Этот беглый набросок последовательности фаз Новации интеллектуального (и цело-го культурного) творчества важно, однако ж, существенно корректировать: как покажем мы в главе 13, все способы Организации-Дезорганизации имеют место в каждой из фаз Новации - меняется от фазы к фазе только способ, на данный момент доминирующий. И, как и всякий иной, Соборно Коллективный способ Организации и сопряженные с ним ха-рактерные эффекты в большей или меньшей степени сказываются в творчестве (как и во всех вообще вещах и событиях) постоянно. Так, замечательно, что революционнейшие в ХХ столетии прорывы в физике и математике имели место в 20-30-х гг. - в самую, пожа-луй, роковую в том веке пору интенсивнейшей культурной Деградации целого - и осо-бенно европейского - человечества!

Соборно Коллективный (он же Софийный) способ Организации имеет место на всех ее уровнях вплоть до Глобального Соборного Коллектива, объемлющего собой все много-образие существовавших, существующих и способных существовать в будущем во все-ленной вещей, событий и личностей (как ни затруднительно на современном уровне мыс-ли с ее требованием логической последовательности принять этот скандальный парадокс, учитывая многовариантный характер будущего с точки зрения настоящего). Слитность всякого Соборного Коллектива элементов реальности заставляет видеть его как своего ро-да организм, все слагающие коего - низшие и высшие, лучшие и худшие - занимают в нем свое органически присущее им место²³.

Но Слитность Соборного Коллектива коренится, как мы заметили, в Необходимости-Незыблемости Рока. Противоположным - и по-своему столь же парадоксальным - погра-ничным моментом Судьбы оказывается Выданностъ Случаю /она же, под другим - пози-тивным - углом зрения, Вольность в Случае!/ всякого элемента Организации и любой ее иерархии. На пересечении противодействующих силовых полей Рока и означенной па-радоксальной Выданности-Вольности в Случае выстраивается особая присущая Соборной Коллективности Квазимера - Квазиконечная, то есть не фиксированная жестко, в отличие от Конечной Меры, сопряженной с Пространственной Организацией единичностей, но ог-раниченно-текучая (благодарный, конечно, для упражнений критиков-остроумцев термин - но именно так текут всем известные вязкие жидкости, как, например, смолы) в своей Развязывающей тенденции, и соответствующая ей (Квазимере) высшая по своему харак-теру Свобода. Со стороны Рока, правда, в мысленном эксперименте, где Рок не встречал бы противодействующих ему сил, все вещи, события и личности представляются пред-определенными до мельчайших деталей от самого начала до конца вселенной, но Выдан-ность-Вольность в Случае непрестанно вносит в эту сверхжесткую Слитность всего суще-го Хаотические в своем истоке сшибки-поиски. В дополнение к этому, разделяя собой и отталкиваясь от обеих этих крайностей, строит себя, постепенно все более органично вли-вая их в себя, и себе подчиняя, Судьба как наивысшая возможная в пределах Организации творческая Свобода.

Притом, именно потому, что Судьба начинает - и отталкивается - от Незыблемости-Слитности целого слоя Организации, она приходит в своем итоге к наибольшей и наи-высшей возможной по типу Свободе, в отличие от типа Свободы, сопряженного с Прост-ранственной Организацией единичностей, начинающейся с Хаотической Вольности - и постоянно вынужденной обуздывать ее самым жестким возможным (самым конформным в социальном контексте) образом.

Трагической стороной Выданности Случаю является то, что в той степени, в какой она дает себя знать, личность (и в меньшей, можно думать, степени Соборные Коллекти-вы, куда она входит) остается незащищенной от произвола случая²⁴. Позитивной сторо-ной Вольности в Случае является обеспечиваемый ею противовес Року, благодаря коему (противовесу) Судьба не может быть поглощена Роком, но остается способной к неспре-станному свободному выбору в текучих пределах Квазимеры. В отличие от Запада, чья определяющая струя мироощущения очень рано, задолго до триумфа классической меха-ники, оказалась связана с сопряженным с Однозначностью механицизмом (культурологи констатируют, например, последовательно механистический характер социально-истори-ческой концепции Макиавелли, созданной им уже в начале XVI века, за полтора века до Ньютона), все культуры, обладавшие глубоким ощущением Судьбы, от Древнеегипетской и Эллинской до Китайской, твердо знали, что Судьба изменяема, и в изменении неблаго-приятной Судьбы видели трудный, но реализуемый в принципе долг достойного челове-ка.

При этом речь шла, разумеется, не об эгоистическом самовольстве и единичном про-тивоборстве Коллективному порядку Судьбы - что значило бы только прыгнуть в пасть Случайностности (именно - не Случайности) в шальной надежде на смехотворно ничтож-ный шанс поддерживающего толчка с ее стороны²⁵ - но об особо проникновенном вчу-вствовании во вселенский ритм событий и умении войти в резонанс с благоприятным их рядом - к общему же благу! Таким образом, улучшение самой личной Судьбы мыслилось здесь только через более высокое осуществление Судьбы Коллективной. И лишь через слитность Коллективной Свободы мыслилась Свобода индивидуальная. Эта непререкае-мость Коллективного распорядка событий, лишь улучшению коего можно способство-вать, и каковой невозможно радикально деформировать, не поставив тем под удар и соб-ственную участь, отчетливо выражена буквальным смыслом русского слова "судьба": "суд"!

От начала времен идущий Суд определяет еще до явления на свет (момент Рока) ли-цо и путь всех вещей, событий и личностей. Он же дает им всем (ибо все Организованное в той или иной степени является "живым" - в самом широком смысле слова, хотя далеко еще не ясно, как определить этот смысл, помимо самого общего соображения о неотъем-лемости от Организации любого типа более или менее выраженного момента Самоорга-низации, очевидно принципиально возрастающего с возникновением жизни в узко биоло-гическом смысле слова) Свободу искать и добиваться лучшего себе приговора - не в ущерб Соборному приговору всех соучастников мирового процесса. И тот же Суд воздает за то, как была использована подсудимыми эта их драгоценнейшая Свобода.

Мы не пыль на ветру... По ту сторону Закономерного, целиком беспомощного в от-ношении всего индивидуального и однократного, царит не дикий Хаос, не разгул буйного Случая, но несравнимо более сокровенный, тонкий и высокий - ближе к Богу (точней, ипостаси Его, Вету) - способ Организации вещей и явлений. Имя "Софии" (Мудрости) подобает ему, как подобает куда более скромное наименование "Логоса" (Разума) прин-ципу, стоящему за Закономерностью.

Огромность зла, страданий и уродства в мире и их едва не доминирующий в эпохи, подобные нашей, характер не опровергает сказанного. Мы говорим о Коллективно Орга-низующейся Мудрости, постоянно устремленнной к максимально возможному благоуст-роению всего происходящего в мире. Мы, однако, отнюдь не утверждаем, что Мудрость эта сиюмоментно всемогуща, то есть способна разом одолеть Рок-Необходимость (по буквальному своему грозному определению вообще неодолимый, раз его не обойти!). Для последнего ей пришлось бы ухитриться запрячь неограниченно-самодержавным образом Хаотический Случай, как рабски покорное животное (тогда как означенный Случай, как ко-ренящийся в чуждой всякой Организации Бесконечности, в свою очередь должен ста-вить перед Организующей Мудростью проблемы бесконечной же сложности!) - целиком слившись тем с чудом! Так представляют себе всемогущество Бога примитивные религии (значительные пережиточные элементы которых сохраняются, надо заметить, во всех выс-ших религиях), отождествляющие таким образом в Его лице Софию с "благонаправлен-ным" Хаосом, Судьбу с Выданностью-Вольностью в Случае (Божьим изволением исхит-ряющейся здесь становиться чисто "благодетельной"), и не желающие обращать внима-ние на неустранимую враждебность Хаотического момента в вещах Организации и Богу, результатом коей является неизбежно резко преобладающе разрушительный для нормаль-ного порядка вещей характер всякого чуда^26,27. Эта примитивная трактовка Божьего "все-могущества", конечно, в высшей степени утешительна по первому наивному впечатлению - кому не хотелось бы верить, что и волос не упадет с его головы без изволения Бога? - но лишь до той поры, пока не рушатся загороди, коими мы силимся оградить нашу наивность от громадности мирового зла. Засим за уют примитивной веры приходится платить - как минимум тягостными сомнениями, если не полным крушением веры в Бога, за коим, как мы теперь слишком хорошо знаем, следует бессознательный поворот к вере в то, что Ему прямо противостоит, - и крах культуры народа, превращающейся в варварство "масс". Проблему теодицеи (то есть "оправдания" Бога перед лицом мирового зла) - проблему не-разрешимую по разумению как бодрых атеистов, так и унылых агностиков - мы решаем, во-первых, обращая внимание на более, чем солидные, - трансцендентные Организации и Богу - корни мирового зла в Бине (и, как покажем мы в главе 11, еще в одном трансцен-денте), - а во-вторых - и в главных, указывая на феномен прогресса мировой Организации, в коем раскрывается действительное, а не измышленное примитивной религиозностью, "всемогущество" Бога, способного таки побеждать "неодолимых" противников - пусть не разом, но в гигантских - и все же конечных! - отрезках времени.²⁸

Заметим, что хотя Вселенский Суд, о котором идет у нас речь, премудр и наиблаг из возможного, о нем в подавляющем большинстве случаев невозможно сказать, что он "справедлив". Справедливость, как бы ни была она дорога нашему сердцу своей просто-той и почти всеобщей очевидностью, принадлежит принципиально иному - Рационально-му - порядку вещей, в коем вещи, события и личности уравниваются как атомарные. В по-иске высшего интереса Соборного Коллектива человечества как Слитного целого, развер-нутого в долгом времени, Судьба не может быть "справедливой", и вообще сиюмоментно благой - но только милосердной с точки зрения Соборно-Коллективного долговременья, не поддающейся, конечно, исчислению современными средствами (за исключением тех редких, увы, случаев, когда счастливо совпадают немедленно очевидная справедливость и долговременное Коллективное милосердие). Поэтому Судьба хранит так тщательно, на-пример, Наполеона (да если б одного Наполеона! - в этом моменте мы упираемся в "наизловещую" - с расхожей точки зрения - сторону Рока), и выдает гибели тысячи его не-сравнимо более благородных современников, ни один из которых не способен, однако ж, в частности именно в силу своего благородства, сыграть историческую роль, столь охотно принимаемую на себя наполеонами.

Мы нарисовали здесь картину, уязвимую для благонамеренной критики со всех сто-рон. Со стороны нравственной она должна выглядеть для большинства наших современ-ников отвратительной - это Ленина, Сталина, Гитлера, Мао, Пол Пота и им подобных хранит Судьба для каких-то неведомых высших целей?! Сожалеем, что вынуждены задевать самое больное, но что же делать, если в самом деле что-то очевиднейше хранит та-ких монстров, о гибели коих мечтали сотни миллионов (!), среди коих было, верно, не так уж мало людей вполне способных (если бы что-то им не мешало с поразительным упор-ством - подсчитали, в частности, вероятность чисто случайного выживания Гитлера во всех известных на него покушениях: оная оказалась столь чудовищно малой дробью, что ежели умножить на ее знаменатель длину обыкновенной мухи, получился б не слон, но чудовище, не умещающееся на расстоянии от Земли до Солнца!) перейти от мечтаний к делу! Попробуйте, перейдя от праведного гнева к осмыслению неприятнейших фактов ХХ века, как и предшествующей истории, приискать иное хоть сколько-нибудь прав-доподобное им объяснение (надеюсь, вам не покажется правдоподобным ни истовый са-танизм /с точки зрения коего вся реальная власть над миром принадлежит дьяволу, а Богу отводится роль непрестанно посрамляемого шута/, ни уж вовсе неприличный на ны-нешнем уровне исторического опыта чисто материалистический механицизм в трактовке исторической причинности). Напомним, что объяснение это глубочайшие мыслители ищут уже тысячи лет - с самыми, будем откровенны насчет этого секрета Полишинеля, до смешного ничтожными результатами. Предлагаемое нами решение по крайней мере не смешно - учитывая, что в нашей картине мира Судьба не просто устрояет "все к лучше-му" ("в этом лучшем из миров", - как продолжала идиллическая формула XVII века), но к лучшему из действительно возможного - в мире, имеющем, повторимся, необрубаемые корни зла в трансцендентном, - и все же восходящем в конечных проме-жутках времени к Богу, непостижимым для плоского рационализма образом одолевая "принципиально не-одолимое"! Это разом неизбывно трагичная - и неколебимо оптимистическая картина ми-роздания. Это уровень мироощущения, категорически чуждый обывателю, чающему про-стоты любой ценой, - уровень, достигнутый впервые Достоевским и доступный доселе лишь горсти людей. Это, настаиваем мы, есть единственный, доступный ныне, пусть и немногим, уровень, на коем можно хоть что-нибудь понять в нерасчислимо сложной про-блеме мирового зла.

Со стороны требований, предъявляемых сегодня ко всякой сколько-нибудь солид-ной теории, наше построение выглядит, пожалуй, даже еще более скандально. Какими временными рамками, если таковые установимы любым вообще способом, может харак-теризоваться наше "долговременье"? Автор и сам очень хотел бы это знать. С уверенно-стью можно сказать о них только то, что они, как сопряженные с квазимерой, с необходи-мостью ограниченно текучи. Что и говорить - немного!

Критики легко согласятся, что долговременные высшие интересы человечества не-исчислимы современными средствами (сомневаться могут лишь в имплицитном у нас предположении, что они могут быть исчислены в принципе). Но в таком случае наша ги-потеза, что существует Судьба как могущественный агент, Организующий поиск озна- ченных интересов, современными (как минимум) средствами неверифицируема и, соот-ветственно, не может быть предметом теоретического обсуждения вообще. Те, кого она устраивает, могут, если им угодно, религиозно в нее верить.

Это столь характерное для современного научного миропонимания самодовольное позитивистское противопоставление "проверяемой научности" и "непроверяемой религи-озности" само есть религиозное верование примитивно-догматического толка, застрявшее в XIX веке. В нашем столетии культурология убедительно показала, что корни современ-ного европейского стиля научности лежат, в частности, в христианской вере, и что вообще целый стиль всякой цивилизации, в том числе, естественно, ее науки, определяется в пер-вую очередь характером традиционно господствующей в ней религии.

Мы, свою очередь, стремились показать в этой книге укорененность традиционного рационализма и его научного ответвления в варварском патриархальном мифе, до смеш-ного очевидно фальсифицируемом в его претензии на исчерпывающее понимание мира, но принесшем весьма значительное частичное понимание путей его Организации. Прав был, выходит,… Христос, учивший, что проверяемо и проповедуемое пророками и лже-пророками: "По плодам их узнаете их".

Эту постоянно наличную имплицитную всесвязность культурного знания мы стре-мились в соответствии с задачей нашего исследования максимально широко в пределах наших возможностей эксплицировать. И если по критериям позитивизма наша концепция Судьбы означает вторжение в область религиозного, то почему бы и нет? Мы надеемся хотя бы косвенно и частично верифицировать это наше вторжение общей связностью и чаемым будущим успехом нашего труда, неотъемлемой гранью коего эксплицитно явля-ется и метатеология.

Надо, однако, отметить особенную недостаточность нашего чисто качественного анализа в случае рассмотрения вопроса столь сложного, спорного и принципиального. Ес-ли, по контрасту, при рассмотрении Случайностности как пограничного момента Законо-мерности мы могли для случая физики точно определить ее Меру через квантово-механи-ческое соотношение неопределенностей и тривиально констатировать то важнейшее об-стоятельство, что в масштабе физики макроуровня эта Мера настолько мала, что Законо-мерность практически совпадает здесь с Однозначностью, то переходя к анализу Судьбы, мы вынуждены признать, что никаких точных (ни даже квазиточных) данных о Квазимере Выданности Случаю у нас нет. Все, что знают о Судьбе те из наших современников, что не смущаются всерьез принимать это, с научной точки зрения, антипонятие, исходит из личных - практически непередаваемых - опыта и интуиции, и вряд ли может быть интег-рировано в предвидимом будущем в систему, поддающуюся какому-либо статистическо-му обобщению.

Последнее делает формально уязвимым центральное положение этой главы: "мы не пыль..." В том ведь и дело, что в Квазимеру Выданности Случаю мы как раз и есть эта самая "пыль". Но, как нашли мы в предыдущей главе (стр. 131), именно Слитность явля-ется доминирующим моментом Временной Организованности, и, таким образом, пусть только в качественном приближении, проблема доказательства указанного положения на-ми решена.

Тем самым мы обосновываем благочестие, неотъемлемое в понимании судеб мира для всякого, кто всерьез (а не формально, как на современном Западе) включает в свое мироощущение Бога как безусловно определяющую в Организации вещей и событий бла-гую силу.

Пусть уверяют желающих слушать Западные экзистенциалисты в своем новомодном открытии, что в мире нет ни Промысла, ни Смысла, но "все позволено", и все мы "свобо-дны - в мире абсурда". Это их проблема - проблема цивилизации, которая в последовате-льном развитии своего устремления к экстенсивному индивидуализму и материальному комфорту вынесла неудобную для того громаду Бога за свои скобки столь основательно, что переплюнула в этом и официально атеистические тоталитарные режимы, подменив-шие веру в Бога суррогатной верой в богоподобный исторический прогресс или то ли бо-гоподобную, то ли дьяволоподобную расу, каковая вера обеспечила их бытию хоть какую-то видимость смысла - поскольку даже тоталитарные власти разумели, что совсем без смысла, на одних штыках, не усидеть долго и им.

Отвратительно, что эти люди имеют наглость выводить свои корни от Достоевского, все зрелое творчество которого было направлено на то, чтобы предупредить их торжество. Но и в мрачном шутовстве этих "мыслителей" есть свой позитивный смысл: так доказы-вают они приведением к абсурду ложь того, в чем тщатся уверить. И так подтверждают и они истину: мы не пыль на ветру!..

¹ В этом эпиграфе использовано название одного восточногерманского романа, инте-ресного, к сожалению, только своим названием.

² Что это за способ, нам как раз предстоит выяснить в этой главе.

³ Слово, надо признать, чертовски корявое; тот же смысл стремятся передать термином "индетерминизм" (неопределенность), но мы предпочитаем наше более точное при всей его неуклюжести, да к тому же русского корня, слово.

⁴ В настоящее время на Западе в большой моде трактовка "хаоса" как якобы спонтанно производящего из себя порядок. Возможно, правы те критики, что считают, что поря-док в означенный "хаос" вводят скорее компьютеры авторов этой теории. Безусловно яс-но, впрочем, что рассматриваемый в указанной теории "хаос" есть относительный беспо-рядок, имеющий место в ткани нашего мира, где силы Организации в общем доминируют над силами Дезорганизации, - то есть нечто, органически переплетенное с Организован-ным, и, как таковое, имеющее принципиально иную природу, чем чистый Хаос нашей концепции. Во всяком случае, в свете развиваемых нами соображений очевидно: что бы ни вносило порядок в Хаос, это никак не может быть Хаос сам по себе - сам по себе он не может даже противопоставить себя Коллапсу!

⁵ Напомним, что в нашей модели Организации все "вещи" оказываются своего рода процессами, и даже целыми сложными системами разнонаправленных процессов, и, таким образом, также и "событиями".

⁶ Мы устрожим это несколько декларативное здесь заявление немного ниже.

⁷ В частности, узник самой образцовой тюрьмы может в любой момент оказаться по ту сторону ее "непреодолимых" стен, не прилагая к тому ни малейших усилий (вследст-вие так называемого "туннельного эффекта" квантовой механики). Другое дело, что веро-ятность такого "волшебного" его избавления столь чудовищно мала для макромира, что не может всерьез приниматься во внимание в практических целях.

⁸ Другой, надо полагать, еще более весомой, причиной особенно значительного "люф-та" социальной истории является, впрочем, далеко не сложившийся характер ее Организа-ции.

⁹ См. сноску 13 к предшествующей главе.

¹⁰ "Невозможное есть убежище для трусов!", - с полной убежденностью утверждал - и соответственно действовал - Наполеон.

¹¹ Бертран Рассел иронически перелагает в своей "Истории философии" эту формулу, что-де, по Гегелю, свобода состоит в добровольном подчинении полицейскому. В самом деле, в своей беспокойной юности автору не раз случалось провоцировать философствую-щих милицейских начальников на цитирование именно этого возлюбленного ими - и единственного им ведомого - пункта гегелевской философии, свято сбереженного в марк-сизме.

¹² Как говорит мудрый Честертон: "Граница вероятного снова не менее туманна, чем во мгле средневековья; хуже того: вероятного все больше, невероятного все меньше. Во времена Вольтера люди гадали, какое чудо им удастся разоблачить следующим. В наши дни мы гадаем, какое чудо придется проглотить." (Г. К. Честертон. "Вечный человек". М., 1991, стр. 80)

¹³ От бешеного, например, электрона, летящего со скоростью, столь близкой к скоро-сти света, что соударение его с любой другой частицей вызовет в соответствие с теорией относительности рождение целых галактик вещества - и естественно уничтожение суще-ствующих - результат, с удовольствием обсуждаемый космологами. Попробуйте, однако ж, возразить им с ценностной точки зрения! Последняя настолько чужда им в применение к космическим, да и вообще физическим явлениям - более, чем первобытным дикарям, - что они вас самого сочтут за дикаря необразованного.

¹⁴ В соответствии с теорией фагоцитоза фагоциты нормально выполняют в организме именно необходимые для его выживания полицейские и контрразведывательные функ-ции, очищая его от внутренних и извне поступающих ядов и враждебных агентов.

¹⁵ Разумеется, и на Западе этот идеал никогда не осуществлялся в степени, сколько-ни-будь близкой к совершенству, будучи препятствуем слабым, но никогда не пресекавшим-ся нацело социалистическим инстинктом, но в особенности двумя вечными могуществен-ными преградами всякой вообще свободе - сословием-кастой и государством.

¹⁶ Например, вражда кошек и собак проистекает, по мнению этологов, в значительной степени из того, что усиленное виляние хвостом, коим собака сообщает о своих друже-любных намерениях, читается в ритуальной системе кошки как знак раздражения и угро-зы.

¹⁷ Как пишет об этом Губерман:

¹⁸ Даже маркиз де Кюстин, с его в общем уничтожающе резкой оценкой России 1840 года, не преминул уже тогда отметить разительное превосходство вкуса простых русских людей над вкусом жителей Парижа, столицы европейского вкуса (!), утверждая, что рус-ский мужик никогда не наденет на себя такое уродство, как блуза парижского рабочего... Если в ХХ веке мы нашивали и худшее, так не надо забывать, какие гибельные то были (и остаются доселе) для нас времена.

Как говорит Экзюпери (цитирую по памяти), "стоит послушать одну крестьянскую пе-сню XV века, чтобы понять, как низко мы пали."

¹⁹ Горький - мы поторопились забыть его якобы идеологизированный, а на деле ис-ключительно точный взгляд на крайнее воплощение Западной цивилизации - Америку, писал: "О людях - страшно и больно говорить... Я впервые вижу такой чудовищный го-род, и никогда еще люди не казались мне так ничтожны, так порабощены. И в то же время я нигде не встречал их такими трагикомически довольными собой /устарело по истечению 50 - 60-х годов/... Лица людей неподвижно спокойны - должно быть, никто из них не чув-ствует несчастья быть рабом жизни... В печальном самомнении они считают себя хозяева-ми своей судьбы - в глазах у них порою светится сознание своей независимости /теперь исчезающе редко/, но, видимо, им непонятно, что это только независимость топора в руке плотника, молотка в руке кузнеца, кирпича в руках невидимого каменщика, который, хит-ро усмехаясь, строит для всех одну огромную, но тесную тюрьму. Есть много энергичных лиц /устарело - энергичные лица нынче в крайнем дефиците даже в Голливуде/, но на каждом лице прежде всего видишь зубы /вот что не меняется в Штатах!/. Свободы внут-ренней, свободы духа - не светится в глазах людей /увы, замечательно точно!/... Работа кончена, думать больше не о чем /в самую точку!/." (Город Желтого Дьявола.)

²⁰ Уже в конце 70-х гг., когда автор оказался в эмиграции в США, расхожим среди та-мошних интеллектуалов было убеждение, что эпоха всевидящего "большого брата" в их стране не за горами.

²¹ Обратим внимание на то, что и рядоположная Времени Судьба и рядоположная Про-странству Закономерность, каждая по своему Организуют вещи и события в обоих "про-странстве и времени" - в привычном понимании этих понятий. Именно, и та и другая Организуют прошлое, настоящее и будущее, а с другой стороны здешнее и тамошнее, соб-ственным способом - Связывающим-Пространственным для Закономерности и Развязы-вающим-Временным для Судьбы.

²² Автор сознает, насколько скомпрометировано в сознании большинства его совре-менников само слово "коллектив" эксплуатировавшими (и продолжающими еще эксплуа-тировать) его тоталитарными режимами - и притом в целях не только противоличностных, но и прямо антиобщественных. И находит тем важней использовать стоящее за этим сло-вом ценнейшее понятие по прямому его назначению.

²³ В свое время автора возмутило, что создатели фильма "Андрей Рублев" не потруди-лись ни понять, ни вчуствоваться в специфику соборного жизнеощущения русского наро-да на подъеме его культуры (исключение составляет до некоторой степени вставная но-велла "Колокол", соответственно заметно выпадающая, как нам представляется, по духу из целого контекста), но сделали из той великой эпохи сточную яму для проблем собст-венного, во многом упадочного, времени. У той эпохи не было, и не могло быть никакого рокового взаимного "отчуждения" народа и "интеллигенции". Все нормальные люди (и большинство "ненормальных" - юродивых) того времени составляли единое в определяю-щем смысле слова народное тело и единую душу. Не покинутым одиночкой, не челове-ческим атомом был Рублев, но особенно высоким всплеском на гребне народной волны, и это сообщало ему такую спокойную силу, уверенность и достоинство, какими и в самые "благополучные", по внешним критериям, периоды последних трех веков никто не мог обладать ни в России, ни за еще больший период на Западе. Сокрушения о "народной тем-ноте", приписанные в фильме Феофану Греку, немыслимы в России ранее XVIII века, а в начале XV звучали бы безумно, наподобие сокрушений головы по поводу безмозглости прочих частей тела.

²⁴ О существовании специальной силы, ограждающей нас от этого произвола (ее исто-чником является Судьба как Свобода, объединяющаяся здесь с Незыблемостью Рока для совместного противоборства Случаю), знает из собственного опыта каждый непредвзятый наблюдатель. Не будь этой силы, определяйся наше выживание лишь чисто механически-ми сцеплениями причин и следствий в нашем окружении да нашими и наших близких усилиями, уникальные удачники могли бы пережить уже свое детство даже в самых бла-гоприятных и особо защищенных условиях (как, в частности, можно сколько-нибудь на-дежно уберечь от зловещих случайностей любого нормального мальчишку-сорванца, сло-вно нарочно выискивающего, как бы еще добиться свернуть себе шею?! Вспоминая свои и своих товарищей по практически безнадзорному деревенскому детству подвиги, автор бе-рет на себя смелость утверждать: да, никак! Между тем ни один из нас тогда не погиб, не искалечился и не подорвал здоровье. И у автора возникает сильнейшее подозрение: не яв-ляется ли "безрассудное", с точки зрения взрослых, поведение "сорванцов" в высшей сте-пени мудрым - то ли тем, что так испытывают они свою судьбу на прочность /инстин-ктивно зная, что с непрочной судьбой не стоит труда жить/ - то ли тем ее "тренируя" для помощи в будущих опасностях, без коих не проходит жизнь сколько-нибудь уважающего себя мужчины?) В особенности, в длящихся предельно опасных условиях, как на войне, наличие за плечами человека такой силы становится очевидным практически каждому, ка-кой бы философии он формально ни придерживался, а ее "направляющая /прочь от зоны максимального риска/ рука" почти физически ощутимой. Древние персонифицировали эту силу, оберегающую человека от случайной гибели, увечья, и множества иных бед, как "демона"; христиане - как "ангела-хранителя". Все, еще способные жить, ограждены ею в большей или меньшей - и в среднем в невероятно высокой, с точки зрения последователь-ного механицизма, - степени.

В самом деле, статистика любых гигантских разрушительных бедствий, будь то зем-летрясения, ураганы, торнадо, наводнения, пожары, включая сотворенные во Второй ми-ровой войне посредством массированных бомбардировок огненные бури (fire storms), уни-чтожавшие практически нацело большие города, - неизменно поражает контрастом оше-ломляющего материального ущерба (его никогда не забывают фиксировать американские источники) с таким соотносительно ничтожным числом человеческих жертв, какое кате-горически не укладывается в здравый смысл, руководимый последовательно механисти-ческим представлением о причинности (у небрежного автора под рукой только самые ску-дные точные данные. Так, во время ташкентском землетрясения 1966 года, когда на треть был разрушен город с населением более миллиона человек /2.073.000 на 1989 год/, погибли восемь человек! В результате урагана в Москве 24 июля 2001 года были повалены 14 с половиной тысяч деревьев /и неуказанное - "слишком большое" в рассуждении огра-ждения репутации начальства? - число столбов/ - и госпитализированы 50 человек, погиб-ли пятеро, и двое оставались на следующий день в критическом состоянии. Ураган "Дэй-вид" в США в конце 90-х годов сорвал на своем пути крыши домов в целых кварталах, и разгромил самолеты на военном аэродроме так, как то мог бы сделать хороший артилле-рийский обстрел /автор видел фотографии в журнале "Time"/. Погибли около полутора десятка людей. Вы думаете, благодаря тому, что люди "обладают разумом"? Увы, прак-тика свидетельствует, что в катастрофических обстоятельствах подавляющее большин-ство людей ведут себя много неразумней животных! Кстати, статистика жертв автомоби-льных катастроф указывает, что женщины оберегаются Судьбой заметно тщательней, чем мужчины, - несмотря ни на большую склонность к панике первых, ни на их менее крепкие кости, мышцы и связки!)

В отношении к некоторым людям покровительство Судьбы обнаруживается с фено-менальной очевидностью. Среди таковых встречаются иногда люди внешне ничем не при-мечательные (как "заурядные" солдаты, раз за разом выживающие, однако, в переделках, где гибнут все их товарищи, - не потому ли, что Судьбой предназначено им - или их по-томкам? - участие в узлах каких-то важнейших событий?). Все, с кем неразрывно связана историческая Судьба народов, ощущают ее особое покровительство с совершенной убеж-денностью. Таков был Цезарь, бросивший испугавшемуся в бурю лодочнику: "Чего бо-ишься? Цезаря везешь!" Таков был Наполеон, устремившийся во главе безумной атаки (разумеется, провалившейся) по Аркольскому мосту, в упор простреливавшемуся карте-чью из двух пушек, - и уцелевший, вопреки всякому вероятию, - являвшийся в чумные ба-раки пожать руки обреченным, и еще множество раз выказывавший самое дерзкое презре-ние к возможности случайной гибели. Наехать на готовое взорваться ядро, встать без осо-бой надобности под град шрапнели, куда не могли добраться до него живыми связные, было для него словно потребностью. Не потребностью ли доказать лишний раз самому се-бе (и своим солдатам и противникам), что он и его дело все еще нужны Провидению?

²⁵ Шаткость и потенциальную гибельность самого единичного везения остро ощущали древние греки, ярко отразившие это свое ощущение, например, в легенде о поликратовом перстне.

²⁶ Замечательно совершенно параллельное отождествление традиционной - ориентиро-вавшейся на классическую механику, наукой (далеко не вполне, повторимся, изжитое нау-кой современной) Закономерности с Однозначностью, Логоса с Коллапсом, с акцентом на последнем в этих парах, и столь же параллельное нежелание жрецов науки замечать раз-рушительность этого представления, очевидную, казалось бы, простому здравому смыслу. Романтики первыми ощутили, и заявили протест против враждебного жизни псевдологоса классической науки. Например, юный Пушкин:

²⁷ Менее всего претендует автор "воспретить" Богу творить чудеса. Он лишь хочет об-ратить внимание на то, что чудо есть нечто, столь дорогостоящее для мирового порядка, что сам Бог по своей благости и премудрости не может прибегать к нему за исключением случаев воистину крайней (с Его - безмерно более, чем наша, осведомленной - точки зре-ния!) надобности. Заметим, однако ж, что вся область явлений, связанных с прогрессом, как радикально преобразующим порядок вещей, ныне данный, неразрывна с чудом по оп-ределению. И, повторимся, с чудом хорошо знаком каждый, кто не раз стоял лицом к лицу со смертью.

Как прекрасно заметил Честертон, "есть только один разумный довод против веры в чудеса - вера в материализм." (Г. К. Честертон. "Вечный человек". М., 1991, стр. 82)

²⁸ Нам предстоит осветить и более трагичные моменты теодицеи в главе 12, где мы по-стараемся обосновать тезис, что Бог, как ни кощунственно прозвучит это для ортодоксов, и существует - и не существует.