1.6.4.   ИПОХОНДРИЧЕСКИЙ этап

и     Непонятное, таинственное может разжигать любопытство, но может и пугать, даже не будучи вредоносным как полтергейст. В непонятном угадывается/подозревается скрытая угроза.
    Так (по не публиковавшимся прежде материалам) два экспериментатора оформили протоколом простой факт: положение на библиотечной полке двух томов в ряду других книг непосредственно перед закрытием/опечатыванием библиотеки в конце рабочего дня. Они задумали ("заказали") событие, физически невозможное: к утру эти книги должны были поменяться местами. Утром они вошли в помещение вместе с открывшим его библиотекарем. Заказ оказался выполненным: тома действительно поменялись местами. Однако экспериментаторов это не обрадовало, а напугало. Они не только не стали ставить новые эксперименты, но и спонтанно прекратили общение, как бы опасаясь друг друга.
    Но более того, непонятное может вызвать опасения по поводу собственной психической полноценности, адекватности своих ощущений, впечатлений, своих представлений о реальности. Роберт Монро свидетельствует [ 86, стр. 15]: Сказать, что первые внетелесные переживания меня испугали – всё равно что не сказать ничего. Когда они начались, моя голова кипела от панических мыслей об опухоли мозга и надвигающемся безумии. Это заставило меня пройти целый ряд разнообразных медицинских осмотров...…
    Действительно, наша психиатрия, как и вся медицина, не делает различия между аномалией и патологией. При таком подходе превышение нормы, улучшение способностей относительно ожидаемых статистически, оценивается как патология – наравне с отставанием от нормы. Появление у человека способности к реализации некоторых ДФ признаётся галлюцинацией (см. р-л  6.2.5), патологией, подлежащей подавлению (нейролептиками), а не использованию и/или совершенствованию. При таком подходе человек должен считаться патологией обезьяны.
    Не меньше беспокойств наблюдателю чего-то необычного могут принести опасения, что его сообщения об этом необычном могут отрицательно повлиять на его репутацию. Поделиться своими переживаниями даже с близкими и заведомо доброжелательными людьми бывает тем страшнее, чем эти переживания непривычнее, неординарнее. С другой стороны, необходимость/обречённость оставаться наедине с ними, невозможность поделиться ими, обсудить их, и тем разделить, снизить напряжённость/тяжесть своих страхов и опасений – это дополнительная, порой непосильная психическая нагрузка, которая действительно может привести к патологии. И в этом мнении мы не одиноки:
    Знание того, что подобные переживания возникали и у других, позволяет избежать… травмирующей психотерапии [действительно психотерапевтическая процедура может травмировать, лекарство может оказаться хуже болезни – А.М.] или, хуже того, умственных расстройств и больницы для душевно больных (Ч. Тарт [ 121, с. 26]).
    В 11 тыс. писем, полученных Институтом Монро [к 1977 году, за 6 лет, прошедших между первым и вторым изданиями [ 85 ] – А.М.]) раздаются многочисленные вздохи облегчения: теперь люди могут рассказать о своих тайнах без угрозы проверки на вменяемость [ 121, с. 9-10].
    По окончании лекции ко мне почти всякий раз подходит кто-нибудь из слушателей, чтобы поблагодарить за рассказ. Эти люди уже испытали такие переживания, но не смогли их объяснить [не кому-то, а себе самим – А.М.] и потому боялись, что просто сходят с ума [ 121, с. 16].     и