Поиски Империи

Содержание

Рассматривая русскую историю, мы использовали схему, по которой первые два рывка (Ярослав, Иван III) были входом в православие, а третий (Екатерина II) и четвертый — выходом из православия и подготовкой к крещению всего мира новым учением. По этой же схеме можно рассматривать историю Израиля. Первые два рывка — углубление и укрепление национальной религии, третий и четвертый рывок — открытие в национальной религии всемирности и подготовка почвы для рождения христианства, которым был крещен мир.

Можно использовать и другую схему, проводя аналогию с четырьмя фазами 144-летия, когда второй и третий рывки являются «темным временем». Неудивительно, что второй рывок, а особенно третий в истории еврейского государства гораздо менее ярки и с трудом видны сквозь толщу веков.

Между концом первого рывка (928) и началом второго (748) прошло 180 лет, не принесших почти ничего нового в жизнь двух еврейских государств. Мир же тем временем не стоял на месте. «Две великие державы, Ассирия и Египет, много лет готовились к решительной схватке... необходимо было выбрать свою позицию между молотом и наковальней» (А. Мень).

Возможно, что именно такое положение, при котором существовала угроза самому существованию народа и государства, послужило толчком к началу второго имперского рывка. Однако не будем забывать, что история ветхозаветной империи — это в первую очередь история империи Духа, и причиной начала рывка мог стать и духовный застой:

«Дух самодовольства и пошлости, свойственный всякой узконационалистической вере, воцарился в Израиле. Все были убеждены, что благоволение Божие неизменно и что День Ягве не за горами» (А. Мень). Во всем царил застой, характерный для государства, идущего по ритму Востока. «Глашатаи Ягве, пророки, нередко превращались теперь в царских слуг: через них монархи вопрошали Божество перед войнами. Многие из этих прорицателей быстро деградировали и становились угодливыми приспешниками двора. Они постоянно ждали подачек и строили свои предсказания так, чтобы получить одобрение властелина» (А. Мень).

Вера, давшая такие замечательные плоды во времена Давида и Соломона, теперь превратилась в «добродушную бытовую религию, в которой народ видел свое, исконное, родное и которая помогала ему снимать с себя бремя тревог и забот. В ее стоячей воде, казалось, уже не могло родиться ничто великое, и жертвенный дым как бы означал, что светоч погас навсегда» (А. Мень).

И все-таки, по словам А. Меня, «произошло чудо, дух прорвался через наслоения лубочного крестьянского благочестия». И чудом этим, безусловно, было начало второго имперского рывка.

События вокруг 748 года больше связаны не с политическими изменениями, а с появлением пророков. Неожиданной и великой силы в эти годы написана книга пророка Амоса. Как всегда в первом (сновидческом) 36-летии, события как бы не имеют ни причин, ни следствий: «Мы не знаем, были ли учителя у Амоса, не знаем ни его единомышленников, ни близких, ни прямых последователей. Вообще облик этого великого реформатора едва различим в истории. Он необъяснимая загадочная личность, явившаяся, подобно грозный комете, на небосклоне и исчезнувшая столь же быстро и внезапно, как появилась» (А. Мень).

Впервые в истории человечества, по мнению А. Меня, была произнесена нравственная проповедь: «Вавилонские поэты прославляли богатырей, египетские — богов, фараонов и женщин, Гомер воспевал доблесть своих героев и их оружие; Амос отворачивался от всего этого, ибо им владеет одно: мысль о Божественной справедливости. Правда — его единственная царица и героиня, только о ней его вдохновенное слово. Будду, выступившего через полтора века после Амоса, потрясло царящее в мире физическое зло: болезни, старение, смерть. Иудейского же пастуха, взвесившего мир на весах Правды, ужаснуло зло нравственное, ужаснула низость и греховность человека».

За Амосом следует пророк Осия, он «говорит слово, которого еще не слышало человеческое ухо, он открывает миру Бога любви и милосердия». За Осией следовал пророк Исайя, который «на протяжении почти полувека оставался духовным отцом Иерусалима, советником царей, неподкупной совестью нации» (А. Мень).

Образ Исайи — это образ вождя, возможного лишь в имперских циклах: «В биографических фрагментах и в его собственных проповедях ясно вырисовывается личность пророка: волевая, сильная, богато одаренная. Он, несомненно, обладал призванием вождя. Мы редко видим его колеблющимся; его целеустремленность не знает себе равных. Перед лицом величайших опасностей, в обстановке всеобщего смятения он со спокойной уверенностью следует своим путем. При этом он чужд фанатического упорства и не боится изменить точку зрения, когда видит, что она основана на ошибке» (А. Мень).

По мнению Ж. Ренара, «Исайя представлял собой почти единственный пример великого творца религиозной системы, который был в то же время великим писателем».

Если мы обратимся к аналогичному примеру в русской истории, то увидим очень похожую фигуру Сергия Радонежского — духовного лидера страны именно в первой фазе второго имперского цикла. Согласно преданию, Богородица явилась старцу и предрекла победу русского воинства на Куликовом поле. Были и на Руси пророки!

Пророки первой фазы планировали все идеологические чудеса четвертой фазы, однако до этих чудес еще должно пройти 72 года темного времени.

Но прежде чем Иудея вступила во вторую фазу имперского рывка, сокрушительный удар был нанесен Северному царству (Израиль).

Церковный раскол привел к расколу политическому, Иерусалим вступил на имперский путь, Северное царство осталось в ритме Востока, в этом причина катастрофы 722 года, которой Иерусалиму за счет более дальновидной политики удалось избежать.

Очень похожая ситуация перед вторым волевым рывком на Руси. В то время как Северо-Восточная Русь начинает второй имперский цикл, Юго-Западная разделена между Польшей и Литвой (1352) и лишена независимости, а с нею и государственного ритма.