Поиски Империи

Содержание

Оставив в стороне механику векторных отношений, обратим внимание лишь на то, что переход через 1161 год должен был поменять местами двух высокопоставленных друзей. Рокировка меняет местами стихии, которым служат люди и знаки. За последние годы (1989-...) мы увидели крушение множества блестящих карьер деятелей волевых знаков (Лошадь, Тигр, Собака), тех самых знаков, что безраздельно доминировали в третьей фазе. Такая же судьба ждала Томаса Бекета.

Четвертая фаза, по сути, началась с «революции Томаса Бекета». Король назначает его в 1162 году архиепископом кентерберийским, и Бекет в одночасье из любителя роскоши и разгула превращается в монаха. «Роскошь была изгнана из его дома, он оделся в платье монахов своего ордена и подавал им пример строгой жизни, он окружил себя духовными лицами, которые прославились своей ученостью, особенно в области права, и все свое время посвящал наукам, молитве и благочестивым делам. Мало того: он оставил пост канцлера... Но Генрих II не для того осыпал почестями своего слугу, чтобы потерять его, и он принял прошение об отставке как личное оскорбление. Еще более обострились отношения, когда на торжественном съезде в Вудстоке (1 июля 1163 г.) примас отказался утвердить сбор «Датской пошлины» с церковных земель, это был первый случай со времени завоевания, когда королю отказывали в подати» (Э. Лависс, А. Рамбо).

1991 год, Москва, 2-й год четвертой фазы, бывшие друзья расходятся по разные стороны баррикад. 1163 год, Вудсток, 2-й год четвертой фазы, бывшие друзья расходятся по разные стороны баррикад. Примирение невозможно, история движется вперед, пусть весь мир (Европа) под властью папы, империи ничто не указ...

Генрих поставил Томаса во главе своего духовенства, «чтобы контролировать то сословие, которое снабжало администрацию наиболее образованными и наиболее честными чиновниками, притом чиновниками наименее опасными, потому что они не могли носить оружие, не делали свои должности наследственными» (Э. Лависс, А. Рамбо). Церковные суды, созданные Вильгельмом I Завоевателем, политика Генриха I, который окончательно отделил светскую юрисдикцию от церковной, выводили из-под контроля государства и короля всю «массу образованных людей королевства», столь необходимых королевской администрации. В наше время произошло нечто подобное, когда после 1989 года в несколько последовательных действий технократия была выведена из-под партийного контроля (речь не только о КПСС, а о всех партиях, о всех политических идеях) и стала служить только государству (ну и себе, разумеется).

Конфликт разрешился жестоким убийством Томаса верными слугами короля, которые откликнулись на его яростные слова: «Неужели из всех лентяев, мною содержимых на службе, не найдется ни одного, кто отомстил бы за меня этому проклятому попу!» (1170-й—9-й год фазы). С одной стороны, это закономерное разрешение векторного конфликта, с другой — завершение революционного процесса на входе в четвертую фазу, с третьей — результат суммарных имперских усилий всего 144-летия по отстранению церкви от власти. Напоминаем: шел XII век, время триумфа католицизма (непогрешимость папы, учение о папе как о наместнике Христа, продажа индульгенций, основание монастырей, зависимых только от папы, и т.д.). Правда, Кларендонские конституции, где церковь фактически ставилась под контроль государства (1164), были отменены, «но, в сущности, победа осталась за королем. В течение всего его царствования назначение духовных лиц находилось на деле в его руках, и совет короля сохранял за собой надзор за духовным судом епископа» (Дж. Грин).

Полное подчинение церкви государству Британская империя отложила до третьего волевого рывка (имперского цикла), до времен Реформации. Но Кларендонские постановления, хотя и отмененные, «имеют капитальное значение, потому что они в XII веке намечают положение, занятое Английской церковью во времена Реформации. Это, собственно говоря, является уже провозглашением светско-духовной власти короля. Супрематия является в зарождении» (П. Виноградов).

Судебная реформа Генриха II окончательно изолировала церковный суд и саму церковь от какого-либо влияния на жизнь общества. «Благодаря силе обычного права римское право, принятое за основу в большинстве европейских кодексов, не привилось в Англии. В результате церковное каноническое право, основанное на принципах римского права, оказалось изолированным, ослабленным и осталось чуждым основной тенденции правового развития Англии» (А. Мортон).

Политическая сила в четвертой фазе практически безгранична, пресекаются амбиции не только церковников, но и любых других претендентов на куски от единого властного каравая. Генрих II подавил несколько восстаний своих сыновей (выступавших в коалиции с французским королем и сильными английскими баронами), требовавших себе в управление части единого государства и королевские привилегии. Феодальная вольница была разбита «сотенным ополчением короля, которое собиралось очень быстро по приказу из центра. Это показывает, какой властью обладал англо-нормандский король и сколь хорошо функционировала его администрация. «В эпоху Генриха II уже сложилось в Англии чрезвычайно образованное технически и ловкое чиновничество, очень не разборчивое в средствах, очень централизованное, которое простирало свои действия на всю страну без исключения. В палату казначейства сходились все нити фискальной администрации короля» (П. Виноградов).

Еще более впечатляющим было время правления Ричарда I Львиное Сердце (1189—1199), захватившего концовку четвертой фазы. «Несмотря на то что король отсутствовал сначала в крестовом походе, затем в плену, наконец, в последние годы царствования находился в постоянной борьбе с французским королем, оказалось, что в конце концов в государственной системе важно не столько присутствие отдельного властителя, сколько порядок, который мог основываться без монарха. Именно такая монархия без монарха и была в Англии во всю эпоху Ричарда I» (П. Виноградов). Вся государственная власть сосредоточилась в это время в руках юстициария королевства Хьюберта Уолтера. Никакие происки брата Ричарда Иоанна, феодалов-рыцарей не поколебали трон Ричарда; в отличие от второй фазы в четвертой трон держится не силой личности короля, не его вездесущием, а всем государственным порядком, мощью административной системы, силой законодательства.

Законы, конечно, не появились в одночасье, они созревали все имперское 144-летие, но окончательно сложились лишь в четвертой фазе, которая вся была переполнена законодательной деятельностью. Свою судебную реформу Генрих II совершил «не вследствие какой-нибудь единоличной ловкости или талантов, но главным образом потому, что в его время уже сложились элементы общественные для этой широкой юридической работы. Он также опирался на многочисленную группу помощников юристов...» (П. Виноградов). Именно «его царствование положило начало царству закона, и этим оно отличалось от деспотизма нормандских королей» (Дж. Грин).

Судебную реформу Генрих II провел в несколько этапов, путем издания нескольких ассиз (законодательных актов). Судебное законодательство Англии начинается с Кларендонской ассизы (1166), потом последовали Нортгемптонская ассиза (1176), Великая ассиза (1179), Ассиза оружия (1181).

Наконец-то закон ставится выше самых высоких соображений (будем надеяться, что подобное происходит сейчас и в нашей стране), закон начинает действовать даже внутри королевской администрации, пресекаются произвол и коррупция. «Насколько Генрих II сурово относился к обществу, настолько же беспощадно и строго он относился к своим орудиям» (П. Виноградов). Так, в 1170 году при ревизии местного самоуправления было смещено более половины шерифов, имущество их конфисковано, некоторые же за злостные злоупотребления на службе и вовсе казнены.

Ассизы Генриха II окончательно оформили двухклассовость англо-нормандского общества. Феодалы-рыцари освобождались от военной службы государству. Она заменялась выплатой щитовых денег, на которые король нанимал ополчение. Политические права феодалов были сведены к минимуму, до уровня прав простых граждан. Им запрещалось носить оружие в мирное время, запрещалось вести частные войны на своих землях. Теперь это считалось преступлением против короля. «Должности шерифов были отняты у крупных баронов и переданы законоведам и придворным, уже пополнившим состав суда» (Дж. Грин).

Судебная власть также ускользала из рук феодалов. Их суд был организован по старинке: виновность определялась через ордалии (испытания водой или раскаленным железом). Королевский разъездной суд был построен на новейших достижениях права, выслушивались свидетели, виновность определялась присяжными. В будущем именно такой суд распространится по всему миру, но и в те времена он быстро показал свои преимущества.

Таким образом, в результате всех преобразований феодалы-рыцари оказались освобожденными от всех государственных обязанностей и превратились в «мирных сельских дворян, занятых своим хозяйством и всецело поглощенных местными интересами» (Д. Петрушевский). Последних феодалов с военно-государственным масштабом мышления король Ричард I увел из страны в крестовый поход (1189—1192), где и оставил.

Незнатное население страны тоже переживало удивительные превращения. Происходило своеобразное «раскрепощение» простого люда, обретение им гражданских прав. Вместо политической и личной зависимости от феодалов появились государственные обязанности. Военная служба, снятая с феодалов, была перенесена на плечи всего населения. «Ассиза оружия» определила, кто, когда, в каком вооружении должен был являться на зов короля в ополчение. Экономически крестьяне, поселяне, горожане были зависимы от феодалов, так как работали и жили на их землях, но политическая зависимость была ликвидирована, заработали механизмы обретения личной свободы, получения гражданских прав.

Такой же путь раскрепощения прошли плебеи в первом римском имперском цикле, единственное отличие, что там военная обязанность была поровну поделена между плебеями и патрициями. Рим, создав механизмы появления большого количества свободных граждан, сумел полноценно подготовиться к западному ритму, а потому без срывов прошел два цикла по ритму Запада, пока не пришла пора войти во второй имперский цикл. Также и Британия второй имперский цикл закончила готовой к ритму Запада, что дальнейшая история и продемонстрировала.

Политическая мощь при входе в западный ритм также необходима, это тот капитал, который может транжирить бывшая империя, пока не придет время вступить в новый имперский цикл. В этом смысле успехи еще грандиознее: «Действительно, французские короли Англии достигли такого величия, которое удивляло и пугало все соседние народы. Они покорили Ирландию. Они приняли присягу верности от Шотландии. Мужеством, политикой, счастливыми брачными союзами они сделались гораздо более могущественными на материке, чем их верховные владыки, короли Франции. Азия, подобно Европе, была ослеплена могуществом и славою наших тиранов. Арабские летописцы с невольным удивлением рассказывали о падении Акры, защите Яффы и победоносном походе на Аксалон (этапные сражения III крестового похода (1189—1192), который возглавил Ричард I. — Авт.), а матери арабские долгое время унимали своих детей именем Плантагенета Львиное Сердце. Одно время казалось, что линия Гуго Ка-пета (королевская династия Франции (987—1328).— Авт.) готова была пресечься и что от Орхадских островов до Пиренеев распространится одна великая монархия» (Т. Ма-колей). Ей-Богу, есть в политических фейерверках четвертой фазы изрядный перебор...

Власть и мощь англо-нормандского короля были столь велики, что понадобился общеевропейский заговор всех монархов континента, чтобы на время пленить потерявшего бдительность Ричарда I. Когда же его были вынуждены освободить, то французский король Филипп писал Иоанну, брату Ричарда: «Дьявол на свободе, берегитесь!»

Светское государство, созданное Плантагенетами в четвертой фазе, неизбежно должно было породить светское идеологическое чудо. В России до светского искусства дело дошло лишь к концу XVIII века, когда пришло время идеологического чуда третьего имперского цикла; Англия свою всемирно известную литературу также создаст в третьем имперском цикле (конец XVI века); тем более интересно проследить за уникальными литературными процессами Англии XII века. Напомним: Европа еще не ведала Возрождения, так называемый проторенессанс возник лишь в XIII веке. Не исключено, что его появление было спровоцировано вторым английским имперским циклом, так же как третьим английским имперским циклом было спровоцировано начало естественнонаучной революции. (Это предположение может многое объяснить как в понимании возрастов человечества, так и в неравномерности возникновения английских имперских циклов.)

Как и положено идеологическому чуду, чудом оно становится лишь в четвертой фазе. «В борьбе с Бекетом Генриху II оказал большую помощь постепенный переворот, положивший начало отделению класса собственно литераторов от класса чисто духовного...» (Дж. Грин.) Отделяя церковь от общественной жизни, Британия совершила переворот в умах людей: интересны стали не жития святых, а история полноценная и живая, не бесстрастные летописи, а рассказ заинтересованного очевидца.

Монах Осборн составляет описание жизни английских святых и при этом пишет о реальных страданиях короля Эдуарда Мученика. Идмер описывает борьбу Ансельма и Вильгельма Рыжего. По тем временам, думается, это было почище детектива. Архидьякон гентингдонский Генрих в свою летопись вставляет беллетристические части: военные песни англосаксов...

Особое место занимает в литературе библиотекарь Мельмсбеери Вильгельм, который собирает и публикует народные предания о королях. «Будучи монахом, он отказывается от старых церковных образцов и летописных форм. Он группирует события, не обращая внимания на хронологию, его живой рассказ течет быстро и свободно и часто прерывается отступлениями в область общеевропейской и церковной истории. Свобода от церковных предрассудков в соединении с замечательным критическим талантом отличает истории Вильгельма» (Дж. Грин). Так на очередном витке истории империя превращала летописи в исторические рассказы, жития святых — в повести, романы памфлеты, шаг за шагом продвигая Европу к вершинам литературы, к глубинам познания человека.

«Английский двор сделался между тем центром чисто светской литературы. Трактат Ранульфа Гланвилля, юстициария Генриха II, представляет собой древнейшее сочинение об английском праве, а трактат королевского казначея Ричарда Фиц-Ниля о казначействе — первое исследование английского управления» (Дж. Грин). (А мы еще удивляемся, почему это наши казначеи да и юстициарии всех рангов мемуарами вдруг разразились — четвертая фаза, господа, всех писателями делает.)

«Еще более светский характер носят произведения священника Жеральда де Барри. Жеральд мог считаться отцом английской народной литературы и родоначальником политического и церковного памфлета... Его трактат о завоевании Ирландии и его описание Уэльса составляет, в сущности, отчеты о двух путешествиях... Это нечто вроде живых, блестящих писем, какие мы встречаем в коррес-понденциях современных газет. В том же тоне написаны и его политические памфлеты» (Дж. Грин).

Но, может быть, самые удивительные литературные открытия того времени относятся к Артуровским легендам. Народные легенды, в центре которых образ короля Артура, одного из королей бриттов (V—VI вв.), становятся центром рождающейся рыцарской литературы. Родиной рыцарской литературы считается Франция середины XII века. Но мы же видим, что большая часть Франции в это время входит в состав «державы Плантагенетов». Сами же легенды имеют скорее отношение к бретонской и английской литературе, чем к французской. «Эти песни давно уже нашли себе доступ ко двору Генриха I, где под предводительством королевы Матильды предания об Артуре, столь долго лелеемые кельтами, вошли в «Историю королей Британии» Гальфрида Монмаутского» (Дж. Грин). Это речь о второй фазе, а в четвертой придворный Генриха II Вапьер де Maп доводит работу до логического завершения. Все плохо сочетающиеся линии (о короле Артуре, о рыцаре Ланселоте, фее Моргане, о волшебнике Мерлине, о чаше Грааля) он свел воедино, создав уже не легенду, а произведение литературы. Уже потом были французы (или бретонцы?) Кретьен де Труа (1130—1191) и Роберт де Борон, а также германцы Гартман фон Ауэ (1170—1210) и Вольфрам фон Эшенбах (1170—1220). Самое же главное что на этом примере видно, какое государство является в данный момент центром мира (Европы).

В дальнейшем Артуровские легенды не выпали из общекультурного круга мировой литературы, и заслуга в этом безусловно второго имперского цикла Англии. Образ Артура использован Эдмундом Спенсером (1552—1599) в «Королеве фей», Джоном Драйденом (1631 — 1700) в либретто оперы «Король Артур», Эдуардом Булвер-Литтоном (1803—1873) в поэме «Принц Артур», Уильямом Моррисом (1834—1896) поэме «Защита Гиневры», Альфредом Теннисоном (1809—1892) в «Королевских идиллиях», пародийно-сатирическое преломление получают Артуровские легенды у Марка Твена. Примыкают к легендам произведения о Тристане и Изольде.

После перечисленного становится очевидно, что Артуровские легенды целиком остались в русле английской культуры, хотя и приобрели мировое значение. Это показывает, что рассматривать «державу Плантагенетов» как симбиоз Франции и Англии или тем более как государство французское невозможно. Это могущественное государство, на короткий срок ставшее в центре Европы, принадлежит английской истории, хотя, как и всякое имперское образование, носит невероятно интернациональный характер. (Достаточно сказать, что литература в то время в Англии была трехъязычной. Церковные сочинения на латинском языке, рыцарские стихи и поэмы на французском языке, английские предания на англосаксонском.)

Но на скольких бы языках ни говорили правители и их народ, величие империи было английским. А Генрих II — это одна из политических вершин мировой истории (не лучше, но и не хуже Ивана III, Августа, Юстиниана...) «Его царствование было замечательно, его законодательство пережило века. Он нашел королевскую власть униженной, а оставил ее настолько сильной, что она сумела вынести испытания двух дурных царствований и революции. Этот тиран, которого некоторые так страстно ненавидели при жизни и обвиняли после смерти, тем не менее занял одно из первых мест среди великих основателей английского государства» (Э. Лависс, А. Рамбо).