Поиски Империи

Содержание

Так же как в последние минуты перед пробуждением реальность начинает вмешиваться в сновидение, так же и в последние годы перед началом второй фазы благодушие сменяется паникой, озлоблением, анархией.

«Перманентным фактором стали упорные забастовки, охватывавшие порой широкие географические районы, луддитские выступления, возникавшие в промышленных центрах волна за волной, народные демонстрации, «продовольственные» волнения, борьба против спекуляции и дороговизны, «голодные бунты», протест против роста налогов, постоянно вспыхивающие крестьянские волнения, в частности против огораживаний, выступления ремесленников, лавочников против вербовки в армию и флот, солдатские волнения. Наконец, высшим подъемом борьбы стали грозные восстания более 50 тысяч моряков на 113 кораблях флота в 1797 году, создавших свою «плавучую республику». Это был самый продолжительный и самый крупный мятеж в истории флота, по словам Джо Дугана, «фокус взгляда на панораму джорджианской Англии» (Н. Мешерякова).

Таков взгляд на революционную Англию с социалистического берега, взгляд вполне обоснованный, ибо если и работают где-то законы марксизма-энгельсизма, так именно в четвертой Англии.

Иной взгляд на вторую фазу обычно связан с влиянием на Англию Французской революции и войн с Францией.

Франция для Англии, Англия для Франции были в то время такими же раздражителями друг для друга, как Россия и Германия в первой половине XX века и Россия и США во второй половине XX века. Явление столь яростного соперничества — это противостояние империи и тоталитарного двойника. Все, что происходило в те годы с Францией, было спровоцировано Англией, чаще страной, а иногда ее политиками, людьми.

Напомним, что Великая Французская революция свершилась в 1789 году, за восемь лет до начала второй фазы в Английской империи, и своим характером определила не только 1797 год, но и весь характер второй английской фазы, так называемую антиякобинскую реакцию».

«Страну захлестнула мутная волна неистового псевдопатриотизма, любые радикальные или просто критические сантименты воспринимались как проявление профранцузских настроений» (Ч. Поулсен).

«Эта долгая война, происходившая в критический момент нашего социального развития, была тяжелым несчастьем. Война, вызвавшая большие затруднения в экономической жизни и «антиякобинскую» реакцию против всех предложений о реформе и всякого сочувствия к жалобам и страданиям бедноты, создала наихудшую обстановку для промышленных и социальных перемен» (Дж. Тревельян).

Согласитесь, что в таких или даже более жестких выражениях мы могли бы говорить о периоде российско-германского противостояния 1914—1945 годов, списывая на это противостояние все невзгоды и трудности тех времен.

Однако наша задача в длительном военном противостоянии найти переломную дату. В русской истории это безусловно 1917 год, в английской — 1797 год. В нашей теории нулевая точка — это точка максимального хаоса, когда старая власть уже ничего не контролирует, новой еще, по сути, нет. Именно за год до нулевой точки начинается неразбериха и паника. «Паника, вызванная в 1796 году попыткой французов под командой Гоша вторгнуться в Ирландию, пробудила такие страсти, которые превратили страну в чистый ад» (Дж. Грин).

«Война с Францией складывалась для Британского королевства весьма неудачно: брошенная союзниками, терпящая поражение за поражением от молодого талантливого генерала французской республики Наполеона Бонапарта Англия была вынуждена вывести свои войска и из Европы и из Средиземноморья. Теперь, когда от флота и армии неприятеля ее отделяло только узкое Северное море, Англия сама жила в страхе перед возможным вторжением. Тревожно обстояли дела и в бурлящей Ирландии, население которой ожидало высадки французов с явным нетерпением» (Ч. Поулсен).

Ирландия вообще лучший индикатор благополучия Англии. Стоит англичанам чуть-чуть расслабиться, тут же в Ирландии смута. Окончание очередного ирландского кризиса — свидетельство выздоровления Англии. На этот раз все завершилось заключением с Ирландией унии 1 января 1801 года. Как раз завершение гражданского противостояния.

Военные неприятности также постепенно прекращаются. Февраль 1797 года — это победа Джервиса, далее идут победы Денкена, Нельсона, в 1805-м (8-й год фазы) знаменитая победа в Трафальгарской битве. Никаких следов былой паники, а ведь английскому флоту противостоял и французской, и испанский, и голландский флоты. Воевать в ближайшие годы предстояло и с датчанами, и с русскими, и с турками.

И все-таки наиболее ярким признаком наступления второй фазы является общая смена лица времени. У второй фазы суровое, жесткое лицо, суровые, жестокие законы, чем бы их ни оправдывали. В нашей стране аналогичный период был назван военным коммунизмом. По этой схеме переход из первой фазы во вторую в четвертой Англии можно назвать временем военного капитализма.

Как вводился военный капитализм? Вспомним некоторые даты. 1793 год — начало войны с Францией, начало первого промышленного кризиса (перепроизводство), денежный и торговый кризис. 1794 год — приостановление действия Хабеас корпус акта (гражданские права), начало массовых арестов участников демократического движения, 1795—1796 годы — выход репрессивных, антидемократических законов.

«В 1795 и 1796 годах были последовательно приняты два законопроекта, в соответствии с которыми: а) уголовно наказуемыми актами государственной измены могли считаться любые заявления (как в устной, так и в письменной форме), сделанные «с целью возбуждения ненависти к правительству»; б) запрещались все лекции и закрывались места публичных собраний; в) по малейшему подозрению подлежали к немедленному закрытию все таверны и иные места, используемые в целях радикальной деятельности» (Ч. Поулсен).

В 1799 году военный капитализм уже вовсю свирепствовал, были приняты знаменитые «законы против коалиций», которые под страхом тюрьмы запрещали союзы рабочих. Все реальные оппозиционные организации одна за другой прекратили свое существование. Наиболее влиятельное «Лондонское корреспондентское общество», образованное в 1792 году, в 1799-м прекратило свое существование. Необходимая для второй фазы борьба с «врагами народа» конструировалась по обычному для вторых фаз сценарию: «Шпионы и доносчики всех мастей в реформистском движении «раскрывали бесчисленные заговоры», выдавали их руководителей и писали панические отчеты о беспрецедентном духе подстрекательства и бунтовщичества, якобы охватившем весь север Англии... Все это по большей части являлось гипертрофированным преувеличением, вызванным не более чем желанием «честно отработать» плату за предательство...» (Ч. Поулсен).

Как видим, картина типичная для второй фазы, власть террора ищет свое оправдание и, конечно, находит его во внешней экспансии, во внутренних обстоятельствах, народ же по большей части безмолвствует, чему также находится множество объяснений. Так, Б. Дизраэли пишет о рабочих того времени: «Для них характерно не объединение усилий, а разобщенность... Христианство учит нас любить ближнего своего, как себя самого, современное общество не признает ближних, как таковых». Те, кого в будущем назовут пролетариатом, по сути, еще не были единым целым, не сознавали себя как класс. Бывшие крестьяне и ремесленники мечтали, поработав на фабриках, вернуться к земле или в мастерскую. Еще одной парадоксальной причиной безмолвствования народа было заигрывание с пауперами. Большевики с 1917 по 1953 год заигрывали с рабочими и крестьянами, утверждая, что те установили диктатуру, английские же капиталисты заигрывали с нищими, увеличивая им пособия и льготы. В этой теме мы вновь обращаемся к кануну 1797 года. Именно в 1795 и 1796 годах были приняты законы, разрешавшие пауперам получать помощь вне работных домов, свободно перемещаться по стране. Судьи требуют увеличения пособий беднякам. Всю вторую фазу пособия растут как в абсолютном размере, так и на душу паупера. «Весь нравственный уровень народа понизился вследствие допущения, что он имеет право на помощь независимо от труда». Виноваты же, разумеется, французы. «Идея задобрить подачками народ и склонить его к пассивности получила особую силу вследствие паники, навеянной французской революцией» (Арн. Тойнби).

Заканчивая тему революционности 1797 года, необходимо сказать, что стремление датировать английскую историю XIX века парламентскими реформами оправдывает себя и в данном случае, хотя на первый взгляд парламентская реформа в начале века не удалась. Вызванное унией с Ирландией (1800) широкое пожалование пэрства «произвело важную перемену в конституции Англии и позволило поставить пэрство в более тесную связь с землевладением и богатством, сделать корону независимой от партийных соглашений пэров» (Дж. Грин). Таким образом, именно в палате лордов произошли важнейшие изменения. Грин пишет о «могучей перемене в палате лордов» именно в 1797 году. Власть партий (власть демагогии) уступила место власти богатства, власти капитала.

Для нас, жителей XX века, стремление к богатству если и не всех людей мира, то по крайней мере европейцев и американцев кажется естественным. На самом же деле в современной форме это стремление рождено именно в Англии. «Страсть к богатству в некоторых отношениях бесспорно является чем-то новым. Она очень быстро развилась в начале нынешнего века (XIX.— Авт.); она не была так сильна в прошлом столетии, когда люди гораздо больше предпочитали вести спокойную досужую жизнь» (Арн. Тойнби). Речь, таким образом, идет о всеобщей страсти к богатству, не связанной с рождением, происхождением и т.д. Так рождался английский мир, которым в тяжелой форме болеют сейчас США и многие другие страны Запада. Таким образом, и в этом человеческом грехе мир Запада не повинен. Приоритет вновь у мира Империи. Страсть к деньгам, как и любая другая настоящая страсть, например страсть к истине, может родиться лишь в имперском 144-летии, причем скорее всего в самой страстной его фазе — второй. Мир Запада слишком вял и пассивен, он может лишь копировать Империю. (Особая статья — т.н. тоталитарные двойники.)

Итак, смысл второй фазы — безудержная и беззаконная экспансия промышленного капитала. Однако, как и всегда в Империи, основы этой экспансии заложены были в первой фазе. Именно тогда был положен конец средневековой регламентации производства, да и всей жизни.

«В Англии 1760 года царила еще в значительной мере средневековая система мелочной и разносторонней регламентации промышленности. Правда, система эта уже клонилась к упадку, но она еще не была заменена всецело современным принципом промышленной свободы... Сущность промышленного переворота заключалась в замене средневековой системы регламентации, которой подчинены были до того времени производство и распределение богатства, конкуренцией» (Арн. Тойнби).

«В первой половине XVIII века палата общин исходила из прежних статутов и часто принимала сторону рабочих и ремесленников. Однако, по мере того как промышленный капитал приобретал силу, он начинал влиять на законодательство. Палата общин сменила политику средневековой охраны политикой «административного нигилизма», т.е. невмешательства в отношения хозяев и рабочих» (В. Васютинский).

Впав в безумную крайность, русские коммунисты XX века призывали забыть личные интересы и думать лишь об общественном благе. Но ведь в такую же крайность впадали идеологи политэкономии, утверждавшие, что человеку необходимо следовать своему эгоистическому интересу и подавлять в себе инстинкты благотворительности. «Некоторые из (старых) экономистов действительно говорили, что людям следует предоставить умирать на улице» (Арн. Тойнби).

«Настойчивые требования предпринимателей и капиталистов оградить их от вмешательства со стороны государства основывались на новомодной экономической концепции, получившей широкую известность под именем «свободной конкуренции» (говоря проще, «оставьте нас в покое»). Из ее постулатов, в частности, следовало: добиваясь собственной выгоды, человек объективно служит интересам всего общества; в современных условиях недопустимо ограничение предпринимательской деятельности, которая и без того в существенной мере зависит от ряда мощных сдерживающих факторов, таких, как бум, спад, застой, а также от других сил рыночной стихии» (Ч. Поулсен).

Разгул и беспредел второй фазы достигали абсолюта, регулирование было под таким же жутким запретом, как у большевиков конкуренция. «Даже робкие попытки филантропов повысить минимальный возраст приема на работу детей с семи до девяти лет вызвали бурю протестов со стороны фабрикантов, утверждавших, что тем самым тиранически нарушается право детей на труд» (Ч. Поулсен).

Остается назвать имена наиболее известных идеологов той революции. В первую очередь это, конечно, Адам Смит (1723—1790), живший в первой фазе и не заставший зверств второй. В 1776 году он написал «Богатство народов», в котором ратовал за замену стеснений промышленной свободой. С имперской тягой к самоотречению он полагал, что главное — это богатство и мощь страны, а не благосостояние всех и каждого. Надо сказать, что эта цель была во второй фазе достигнута.

Менее известные у нас Мальтус (1766—1834) и Бентам (1748—1832), оправдывая «дикий» капитализм, нищету и угнетение, выполняли, по сути, социальный заказ и в истории останутся такими же «корифеями науки», как и «верные ленинцы» социалистической политэкономии. Что же касается классика политэкономии Д. Рикардо (1772— 1823), то он хоть и жил во второй фазе, но своими исследованиями более готовил третью фазу.

Нам, зациклившимся на зверствах нашей второй фазы (1917—1953), другие вторые имперские фазы кажутся пустяком. Однако зверств и ужаса хватает в любой второй фазе имперского рывка. Смысл же этого кошмара не в том, чтобы пугать потомков, а в том, чтобы разорвать связь времен. Это жестокое, но важнейшее условие прорыва в новое пространство.

«Они задыхаются от вредоносных газов в шахтах и рудниках или становятся жертвами ядовитых испарений во время обработки металлов, масел, порошков, жидких составов и т.п. На фабриках они являют собой печальную галерею слепых, хромых, преждевременно одряхлевших астматических и увечных инвалидов или полуинвалидов, в которых едва теплится жизнь,.. Безжалостная эксплуатация таких вот несчастных, среди которых не исключением были и малолетние дети (начиная с семи лет), 14—16-часовой рабочий день, превративший всю жизнь рабочего в чередование непосильного труда и короткого сна, нищенский уровень заработной платы, которой едва хватало для поддержания скудного существования,— вот на какой основе взросли баснословные состояния первых капиталистических промышленников и верных союзников—финансистов» (Ч. Поулсен).

«Современные английские городские трущобы вырастали, чтобы удовлетворить кратковременные нужды предпринимателей нового типа и недобросовестных спекулянтов-подрядчиков, не подвергавшихся какому бы то ни было общественному контролю. Безудержный индивидуализм, вдохновляемый лишь идеей о быстром обороте денег, положил начало дешевой и отвратительной форме современной промышленной жизни и соответствующих ей социальных условий. Городское планирование, санитарное состояние и удобства были вещами, о которых и не грезили вульгарные создатели нового мира» (Дж. Тревельян).

«Начало XIX века представляет, пожалуй, самую мрачную эпоху в истории английского рабочего движения, когда рабочему приходилось выбирать между тюрьмой и голодной смертью» (В. Васютинский).

Беспробудное пьянство, проституция, побои, бесконечные штрафы, жестокие наказания не то что за попытки протестовать, даже за организацию касс взаимопомощи. Продолжать можно долго.

Победа над Наполеоном не облегчила жизнь народа, как не облегчила жизни народа и наша победа в 1945 году. Казалось бы, после столь грандиозных побед должно было произойти смягчение нравов. Но не было этого в России после 1945 года, не было и в Англии после 1815 года. Более того, именно послевоенный период стал наиболее мрачным. «Самая позорная и реакционная эпоха английской истории» — это Карл Маркс сказал именно о послевоенных годах.

Символом послевоенной Англии стало так называемое Питерлоо — кровавые события 16 августа 1819 года, когда на многотысячную безоружную толпу мужчин, женщин и детей по распоряжению городских властей напали части регулярной армии, в том числе гусары, участвовавшие в битве при Ватерлоо (отсюда и название). Было много убитых, еще больше раненых. Организаторы, естественно, были обвинены в государственной измене. Чем эту лихость оправдать — якобинцев дух простыл, Наполеон разбит? Так же необъяснимы сталинские репрессии 50-х годов: Гитлер уничтожен, пол-Европы в нашем распоряжении... Однако победа только называется победой, энергетически же победа даже хуже поражения, ибо лишает не только кинетической, но и потенциальной энергии (обида, месть, стыд и т.д.). «Мир, заключивший великую борьбу с Наполеоном, оставил Британию в состоянии возбуждения и истощения» (Дж. Грин).

И все-таки, описывая ужасы жизни в антигитлеровской России или в антинаполеоновской Англии, нужно четко понимать, что плохо чувствовал себя народ, но не государство. Государство и те немногочисленные люди, что, уподобившись рыбам-прилипалам, соединились с судьбой государства, чувствовали себя во второй фазе много лучше, чем в первой. В благополучной первой фазе Империя может позволить себе проигрыш войны (мы проиграли японцам, англичане — США), во второй фазе Империя одерживает головокружительные победы. Россия (СССР) после 1945 года вышла на всемирный уровень. Англия после Венского конгресса стала практически монопольным владельцем мирового рынка.

Не останавливаясь шла всю вторую фазу промышленная революция. В 20-е годы сконструированы строгальный, токарный, фрезерный, штамповочный станки. В 1825 году построена первая железная дорога, в 1830 году первая большая железная дорога длиной 100 километров (Манчестер-Ливерпуль). Коммерческий успех этой дороги обеспечил победу нового транспорта. Началось лихорадочное строительство железных дорог (правда, это уже будет в третьей фазе), 1821-й — первый пароход, 1828-й — горячее дутье, 1829-й — паровой молот и т.д. В 1831 году английская доля в мировой промышленности и торговле составляла 42 %, доля в сельском хозяйстве — 28 %.

Окончание второй фазы (1829—1833) — согласно теории — с одной стороны, кризис экономики и политики, с другой — идеологический поиск, предвосхищающий наступление третьей фазы.

Интересно, что именно в 1829 году Р. Пиль вводит институт гражданской полиции, полицейские вооружены дубинками и носят те самые знаменитые каски.

Экономический кризис, начавшийся в 1825 году, продолжался до 1827 года; после короткого оживления в конце 1829-го появились признаки новой экономической депрессии, которая длилась до 1832 года.

В декабре 1829 года буржуазия Бирмингема создала политический союз для защиты общественных прав. Союз объявил борьбу за увеличение представителей буржуазии в парламенте, но подчеркивал, что он стремится осуществить свои цели «на справедливом и законном пути» и с соблюдением «общественного порядка».

Очень точно зафиксировал идеологическую смерть вто-рой фазы Дж. Грин, хотя причины этого внутреннего события, по обыкновению, нашел за границей. «В 1829 году Революция во Франции, устранившая с престола Карла X и провозгласившая конституционным королем его родственника герцога Орлеанского Луи-Филиппа, вдруг (? — Авт.) оживила в Англии с никогда невиданной прежде силой стремление к парламентской реформе».

Премьер-министром в 1829 году был знаменитый Вел-ЛИН1Т0Н, победитель Наполеона, человек второй фазы противник парламентской реформы, что, впрочем, не помешало ему сохранить свое значение и в третьей фазе, как и нашему «маршалу Победы» Георгию Жукову.