Поиски Империи

Содержание

К серым революциям теория не предъявляет слишком жестких требований — они не должны отмечаться в исторических летописях слишком ярко, иногда их существование даже подвергается сомнению. Так, многочисленные советские историки приложили много сил для того, чтобы доказать, что в 1953 году никакой революции не было.

Действительно, если черная революция стремится к ярким эффектам — выстрел «Авроры», картинный штурм Зимнего, бегство Керенского в женском платье, куча афористичных высказываний: «Которые тут временные?»... «Революция, о необходимости которой...», то серая революция стремится все эффекты спрятать, сгладить, заретушировать. Были события в 1953 году, да еще какие. Москва стояла на грани жуткой бойни. Однако вместо раздувания пожара его быстро загасили, замяли и так спрятали все концы, что историкам почти не оставалось материалов для написания хроники серой революции. А жаль, думается, любая серая революция, в частности и наша, 1953 года, еще ждет своего подробного описания — взятие Берии, взлет Хрущева, амнистия заключенных, партийные пленумы и т. д.

Есть яркая подробность, выделяющая серые революции в толще исторической обыденности,— это трагикомедия смерти тирана-полубога. Почему трагедия, это ясно — умер полубог, и даже те, кто ненавидел его, в первый момент в шоке — как мог умереть Кащей Бессмертный? Большинство же других достаточно справедливо объединяют судьбу тирана с судьбой страны. Раз умер тиран, значит, и страна умерла, а это трагедия почище смерти просто полубога. Ну а комичность ситуации в том, что сразу после отрубания головы человек просыпается, бежит к зеркалу и, обнаружив голову на месте, понимает, что-то был лишь сон, а бегать к зеркалу с отрубленной головой действительно смешно.

Вот описание настроений по смерти Генриха VIII: «Лорд-канцлер плакал, сообщая эту новость парламенту, члены которого так же стали проливать слезы... Впрочем, скоро ободрились, помышляя о добродетелях нового короля» (Э. Лависс, А. Рамбо). Ну а сколько рыдали по смерти Сталина, тут и говорить нечего. Однако таково свойство слез: сквозь них часто проглядывает улыбка. Достаточно было бы песен Александра Галича, например, про пластиночки с речью Сталина («то ли гений он, а то ли нет еще?!»).

Чрезмерно яркие эмоции серой революции — это наследие предыдущей фазы. Сама же серая революция очень тиха, деловита и суха. Вместо неврастеников к власти идут люди с психологией бухгалтера, у которых псе просчитано, все взвешено, дебет сходится с кредитом и напрочь отсутствует фантазия. В это смысле светлейший князь Меншиков или Никита Хрущев не были истинными серыми революционерами, поскольку слишком ярки. То же относится, например, к Марии Католичке (третья Англия). А вот идущие за ними политики уже были достаточно серы.

В этом причина: перешедшие из черного времени в серое, политики не держатся у власти долго. Террор черного времени в сером уже не нужен, нет нужды в уничтожении, достаточно припугнуть. Ураган, срывающий крыши и ломающий деревья, сменяется занудливой непогодой, которая держит всех по домам, и лишь смельчакам, решившим погулять на воле, портит здоровье. Такие времена гнут, но не ломают. Два мощнейших фактора делают массовый террор бессмысленным — народ куда как покорней, чем в начале черной революции, партия властителей делается куда как организованней и крупнее. Одна из задач третьей фазы — вовлечь максимально широкие слои населения. В этом причина спокойствия серых революционеров — схвачено все, все контролируется, а потому ничего не надо вырывать с корнем, лишь потихоньку пропалывать ростки неподконтрольных идей и деяний. Правит не Елизавета, а гвардия, не Брежнев, а партия. У стаи есть вожак, но сама стая выше вожака. В этом пафос провидческого фильма И. Гостева «Серые волки» — стая съедает вожака (Н. Хрущева). Замечательно показана атмосфера стаи, бесконечные разговоры, кропотливая подготовка каждого действия, создание круговой поруки. Так и видится сужающийся круг оскаленных волчьих морд. Важно в этой аналогии и то, что волки в отличие от некоторых представителей семейства кошачьих лишнего не губят, санитары леса как-никак.

А в общем, скука, обыденность, банальные пьянки, застой длиной... — это сейчас мы знаем, что в 36 лет, а тогда казалось, что длиной в вечность. Дабы не зацикливаться на брежневских временах, вспомним эпоху двух Анн и Елизаветы: «Вырвавшись на широкий простор безотчетной русской власти, Анна Иоанновна отдалась празднествам и увеселениям, поражавшим иноземных наблюдателей мотовской роскошью и безвкусием» (В. Ключевский). То же о правлении Елизаветы: «Нескончаемой вереницей потянулись спектакли, увеселительные прогулки, куртаги, балы, маскарады, поражавшие ослепительным блеском и роскошью до тошноты». «Безвкусие» и «тошнота» — тут слова ключевые, и нам, выросшим в хрущевской пионе- и брежневском комсомоле, это вполне понятно. Елизавета Тюдор у нас ассоциируется с блеском побед четвертой фазы, но была и другая Елизавета, скучная и серая... из третьей фазы. «Она восторгалась "обходами" и "кривыми путями". Следя за дипломатией королевы по тысяче депеш, мы находим ее неблагородной и невыразимо скучной, но она достигла своих целей» (Дж. Грин).

В этом грандиозность фазы — скука, тошнота, а цели-то все достигаются. Свое блестящее правление четвертой фазы Елизавета кропотливо готовила в третьей фазе. Случай, кстати, уникальный, мало кто сумел из третьей фазы безболезненно перейти в четвертую. Скажем, серый Горбачев в четвертой фазе быстро покатился вниз, напротив, белый Ельцин в серой «перестройке» мучился, метался, не находил себе места. Ему там было тесно, там были слишком жесткие правила, свой закон волчьей стаи.

Можно бесконечно содрогаться от воспоминаний о духоте и тошнотворности третьей фазы, можно и нужно не любить Горбачева, Черненко и Брежнева, но нельзя не понимать, что именно третья фаза является самой плодотворной фазой всего цикла, именно она выполняет максимальный объем работы цикла. В четвертой фазе мы всего лишь реализуем бесконечные наработки третьей. Сравнения любые: долгие репетиции и премьера артиста, годы учебы и первое открытие ученого. Одним словом, третья фаза — это невидимые миру слезы. Третья фаза удерживает народ от незрелых решений, скороспелых идей, поспешных действий. Ну а те, кто не сломался и сохранил задор и веру в себя, заниматься мелочевкой в четвертой фазе уже не захотят, и уж тогда начнутся настоящие чудеса.

Таким образом, третья фаза в народном восприятии выглядит бесплодной и пустынной зимой застоя, а на деле является плодоносным летом, временем мощнейшей всенародной трансформации. Именно в третьей фазе, а не во второй изменилось лицо народа, один русский народ заменен другим. Во второй фазе старый народ был убит, в третьей фазе новый создан. Мы может не верить своим глазам, но своей теории мы верить обязаны, а она говорит, что новый народ начался тогда, когда при Хрущеве и прочих серых генсеках двери немыслимого количества вузов открылись для крестьянских и пролетарских детей. Потомственным интеллигентам или дворянам хотелось бы напомнить, что в интеллектуальнейшей четвертой фазе наверху не внук и сын писателя и не сын юриста, а крестьянские дети (Черномырдин, Ельцин), сын плотника (Лужков) и т. д. Таково новое лицо русского народа.

Помнил ли Ярослав Мудрый, величайший интеллектуал своего времени, что его папа Владимир I, по сути, был безграмотным мужиком? Конечно, помнил и гордился своим отцом, приготовившим Русь для культурного взлета. В четвертой фазе идет соревнование гениев, они, как дети малые, бегут наперегонки с криком: «Я первый!». Суворов, Румянцев, Ушаков, Френсис Дрейк, Уолтер Рэли — сколько блеска и света... Одно только «но» — весь этот блеск родился в мутной серости третьих фаз, а вот в блескучей четвертой фазе выращиваются люди совсем иного склада — неуравновешенные, ненадежные, ломкие, отсюда многие постимперские провалы.

Подумаем, как мы воспитываем своих детей? Мы не даем им гулять по ночам, не разрешаем объедаться шоколадом, заставляем чистить зубы, заправлять постель, ну а если дети начинают качать права, то, к ужасу демократической общественности, можем и шлепнуть по заднице. Точно так же нас воспитывало сусловско-брежневское время: детективы читать нельзя, за фантастикой побегай, Дюма жестко лимитирован, дамских романов вовсе нет, программа «Время» по всем каналам. Ни тебе веселеньких журнальчиков, ни видюшников, ни кабельного телевидения. Нас буквально усадили за чтение умной и глубокой литературы. Причем для лучшей усвояемости читать «заставляли» по ночам часто в дурной ксерокопии, фотографии, а чаще какой-нибудь третий машинописный экземпляр с подгулявшей копиркой...

Система глобального запрета учила нас быть в постоянном умственном напряжении. Режиссеры снимали одно, подразумевали другое, получалось третье. Расхлебывая эту кашу, мы научились продираться сквозь форму и находить содержание. Именно это умение станет основой рождаемого русского мира. Не верьте хроникальным фильмам. Там салютуют пионеры, маршируют солдаты, рапортуют депутаты — все пропитано дебилизмом. На самом же деле за те 36 лет интеллектуальный прогресс народа в целом был просто невероятен. Народ не научился жить, но он научился думать. Зачем ему это умение, мы узнаем по результатам белой революции.