Существуют ли исторические законы? Зависит ли ход истории от воли человека или же социальное бытие стран и народов предопределено? Пытаясь разобраться в том, что с нами происходит, мы обращаемся к истории. Есть ли в ней уроки для нас, может ли она, в самом деле, прояснить сегодняшний день и подсказать, что нас ждет в ближайшее время? А это как на нее посмотреть. Если будем бесконечно говорить о «гениальности» или «бездарности» вождей, о благородных или злонамеренных устремлениях тех, кто выдвинул ту или иную программу «полного переустройства общества», о субъективных факторах и случайностях, то надо оставить надежду на помощь истории, на ее уроки. Если же различить в ней общие, сквозные и независимые от «субъективных» и случайных факторов закономерности, нити, связывающие прошлое, настоящее и — будущее, увидеть механизм единого исторического процесса...

Но здесь необходимы новые концепции и наблюдения, которые бы нас приближали к этому. Авторы предлагаемого очерка предприняли попытку нового неожиданного взгляда на отечественную историю. Прочтите его без предубеждения. Как говорится, «здесь что-то есть»...

Отечественная история насыщена многочисленными переворотами, кризисами и революциями,— как «сверху», так и «снизу». При этом каждый период ее отрицает предшествующий: Великое княжество Московское отрицает Киевскую Русь, Петровская Россия — Россию допетровскую, послереволюционная — дореволюционную и т. п. Но особенно российскую историю «лихорадит» последние 100-150 лет. И вот — в XX веке вместо единой национальной истории мы получаем то «Краткий курс...», то «Историю КПСС» в очередной исправленной редакции, то вообще отсутствие истории с соответствующей отменой экзаменов по ней, то невероятным тиражом раскупаемую «Историю государства Российского» полуторавековой давности. Единая история разрывается и в другом отношении: парадоксально, но все чаще политическую историю отрывают от экономической, и более того, представления об общественно-историческом законе подменяются упованиями на чудодейственную силу волевого начала в политике.

В последнее время всеобщий интерес вызвали описания 12-летнего ритма российского развития в XX веке. Претензию на его интерпретацию заявляет модный ныне восточный гороскоп. Прибегают сегодня и к предложенной около 70 лет назад А. Чижевским теории, которая объясняет циклы близкой периодичности влиянием колебаний солнечной активности на земные процессы.

Представляется, что объяснение сложных исторических процессов «космическим», либо «астрологическим» влиянием лишает историю собственного смысла, неоправданно принижает значение исторического опыта человечества.

Факт колебания солнечной активности, так же как факт существования восточного гороскопа, никак не «снимает» вопрос об историческом смысле процессов в общественной жизни нашей страны. И никак не объясняет природы российской эволюции в контексте мирового исторического процесса. Понять эту, без сомнения, исключительно своеобразную природу нам помогает открытие достаточно изолированных циклов российской истории. Нами выделены два хронологически наиболее близких нашему времени и наиболее отчетливых периода радикальных преобразований исторического быта России: так называемый «петровский цикл» и длящийся и поныне цикл «индустриализации России» — каждый длиной 144 года (1653—1797 гг. и 1881—2025 гг.).

Но, прежде чем приступать к изложению фактов, сделаем необходимые методологические пояснения к структуре обоих эволюционных циклов. Обратим внимание на, казалось бы, очевидный, но, как правило, трудный для непосредственного восприятия резон: в реальной истории (в отличие от истории «школьной») нет и не может быть катастрофических разрывов и лакун, сегодняшнюю историю делают не гомункулусы, сотворенные на потребу момента, а люди, выросшие и сформировавшиеся вчера, пытающиеся разрешить не сегодня возникшие, а вызревшие в течение длительного времени противоречия национального развития. Более того, непосредственному появлению на авансцене истории сокрушителей прошлого (будь то большевики 1917 года или «петровцы» конца XVII века) предшествует особый, «подготовительный» этап духовного и политического вызревания (или, если хотите, деградации) общества, формирующего в своих недрах когорты саморазрушителей. Совершенно ясно, столь мощное и практически синхронное движение народа, как в 1917 или 1689 году должно было предваряться достаточно длительным разбегом, а чисто математически — неким латентным (скрытым) периодом. И еще такое важное положение: смертью деспота-народоборца (будь то роковой для Петра I 1725 гол. либо — для Сталина — 1953-й) эпоха преобразований не заканчивается. Она только на этом этапе и вступает в свою основную созидательную стадию. Только с их уходом начинается строительство новой России, России нового духа, нового быта и нового способа производства, новых структур власти, новых рабов и новых господ. Лишь с этого момента взвихренная стихия очередной Великой Российской Революции начинает оседать и кристаллизоваться в новой сословной социальной структуре. Только на этом новом этапе возникают наконец условия, позволяющие понять смысл предшествующего «героического периода», оценить весь трагический масштаб происшедших в стране разрушительных перемен и разглядеть, наконец, цель, которую преследуют наследники разрушителей-преобразователей России...

Но к сути дела. На фоне 12-летнего ритма XX века (1905—1917—1929— 1953—1964—65—...), включающего разные по масштабу и смыслу события, выделяются действительно переломные, означающие наступление новой эпохи даты — 1917 и 1953 годы, образующие «сверхритм» с 36-летней периодичностью.

Имеются серьезные основания поставить в один ряд с этими двумя датами еще два: 1989 год, ставший последним годом партийно-бюрократической монополии на власть в стране; — а также в качестве исходного пункта всего эволюционного цикла — 1881-й (через 36 лет наступил 1917 год) — роковой для России год, когда гибелью «царя-освободителя» завершился «период либерализма» и на смену ему, по словам Р. Пайпса, «в России был заложен юридический и организационный фундамент бюрократически-полицейского режима с тоталитарными обертонами, который пребывает в целости и сохранности до сего времени»; год, когда были введены чрезвычайные «Положения» и «Правила», определившие жизнь России на последующие 36 лет; год, добавим мы, когда к власти пришел режим, заложивший, наконец-то, основы механизма российской индустриализации, от несокрушимой поступи которой и ныне содрогается вконец обессиленная и разоренная Россия.

1917 год, который одни хвалят без меры, а другие без меры клянут, на самом деле был полностью предопределен, и все шокирующее воздействие этого года связано лишь с тем, что вся будущность России, которую готовил период с 1881 до 1917, начала осуществляться.

Что же за страшный план был сформулирован в 1881 году? Что за идею заложил Александр III и его министры в развитие России, идею реализация которой поразила весь мир?

Увы, ответ не столько в самой идее, сколько в феномене 144-летних циклов.

Суть этих циклов, идущих по году Змеи (1881, 1905, 1917, 1929 и т. д.), в том, что за их продолжительность государство, народ переходят от одного стабильного состояния к другому, минуя спокойные эволюционные стадии.

Цена этой скорости — в насильственности переноса, в нерыноч-ности экономики, в антидемократическом политическом устройстве.

Догоняя ушедшее вперед мировое сообщество, самодержавно-крепостническая Россия была вынуждена начать 144-летний бросок чрезвычайной нерыночной индустриализации.

Главная особенность этого 144-летт него рывка та, что из него невозможно выскочить раньше времени. У него четыре 36-летних периода, и до тех пор пока все они не пройдут, ни демократии, ни рынка, ни жизни по писаному закону в стране не будет. На всем его протяжении правит закон силы, воля самой активной, но не самой многочисленной части населения, закон необходимости государственной, а не благополучия народного.

Четыре фазы, тождественные в своей антидемократической сути, очень сильно разнятся по своим проявлениям, по типу власти. Если взять сегодняшний 144-летний цикл, то легко увидеть: с 1917 по 1953 год — власть террористических и военных структур (структур насилия), с 1953 по 1989 год власть партаппарата и ведомств (бюрократических структур), с 1989 года к власти неудержимо идут информационные и коммерческие организации.

Но и 1989 год — не последний рубеж данного эволюционного цикла. Ныне практически уже очевидно, что драма нашего «революционного скачка» от самодержавно-крепостнической империи на высоты индустриальной сверхдержавы, увы, не завершена. Рыночные структуры в экономике и демократия в политике для нас, как и прежде (а быть может даже и в большей, чем прежде, степени),— манящая, но весьма отдаленная перспектива, и потребуется, вероятно, еще один, завершающий период, период саморазрушения механизмов «чрезвычайной, нерыночной индустриализации» и формирования элементарных предпосылок здоровой рыночной экономики, и среди них в числе важнейших, социального слоя частных предпринимателей, без коих рынок немыслим... И для демократии нет базы в стране, где каждый новый период правят те, кто был обижен в прошлый период, а поголовная часть населения пребывает в апатии и исполнительно-равнодушна.

Итак, выявлен длительный 144-летний эволюционный цикл, состоящий из четырех этапов строгой 36-летней периодичности последовательно: 1) зарождение нового типа интенсивной социальной эволюции, создание экономических, политических и идеологических механизмов будущего «догоняющего рывка»; 2) расцвет и социальный триумф этого «нового типа», подчиняющего все общество и все его социальные институты единой всеохватывающей дисциплине; 3) исчерпание ресурсов данного типа интенсивного развития; 4) завершение процесса преобразований, этап саморазрушения выполнившего свою социальную задачу механизма (этап абсурда, формирующий вместе с тем новое, эволюционно устойчивое состояние общества). Каждое из этих 36-летий, в свою очередь, обнаруживает сложную внутреннюю структуру и, по крайней мере, может быть разбито на три 12-летия (по годам Змеи).

Здесь хотелось бы напомнить читателю, что существует логика развития, знакомая нам по четырехлетнему циклу, а также по циклу года (весна-лето-осень-зима) и циклу суток (утро-день-вечер-ночь). Смена четырех 36-летий в наших циклах соответствует логике этих циклических систем и условно может быть названа «утро-день-вечер-ночь». Это раскроется в дальнейшем изложении, а пока покажем коротко эту логику в «петровском цикле». С 1653 по 1689 год — период планирования империи, наработка всех ее идей, формулирование задачи (утро); с 1689 по 1725-й — период волевого осуществления, отрыва от формального следования традициям (день); с 1725 по 1761-й — период подведения итогов, осмысления сделанного, временной передышки (вечер); и наконец заключительный период — с 1761 по 1797-й — награда за предыдущие 108 лет последовательного движения, собирание плодов, когда система самозакрепощения начинает растворять сама себя, когда люди работают сами, без принуждения и контроля (этот период соответствует ночи, когда давление разума снято). Такая же логика развития прослеживается в «индустриализационном цикле».

Попытка приложения выявленных закономерностей преобразования российского общества конца XIX — XX веков к известным историческим фактам петровской эпохи неожиданно обнаружила высочайшую степень соответствия. Вам предоставится возможность сравнить два эволюционных цикла по датам

«петровский»

1653-1689—1725—1761 — 1797 годы

«индустриализационный»

1881—1917—1953—1989—2025 годы.

Эволюционная логика «петровского» цикла оказалась в целом адекватной логике цикла «индустриализации».

Начало «петровскому» циклу было положено в 1653 году. Так же, как и 1881-й год в цикле «индустриализации», он не произвел громкого эффекта, несмотря на свою глобальную роль. Подобно тому как нашими современниками, «внучатами Октября», вся российская история так или иначе воспринимается (или воспринималась до самого последнего времени) непременно через призму событий «переломного» 1917 года, а предшествующая и подготавливавшая их политика чрезвычайной индустриализации Александра III оставалась в тени,— так и произведенный Петром I переворот привнес в историческое видение послепетровских россиян трудноустранимую абберацию, благодаря чему образ «Медного Всадника» заслонил от нас живые фигуры предшественников и провозвестников петровских реформ, важнейшие события, их подготовившие.

Но вот что пишет один из величайших философов русской истории и русского духа Владимир Соловьев:

«По общей теории славянофилов русский путь был оставлен при императоре Петре I; по убеждению той части русского народа, о которой я говорил, русский путь был оставлен при патриархе Никоне. Вы понимаете, что это не есть вопрос хронологии, а равно и не вопрос личностей.

Петр Великий — это государственная власть, ставящая себя вне народа, раз-двояющая народ и извне преобразующая быт общественный, грех Петра Великого — это насилие над обычаем народным во имя казенного интереса — грех тяжкий, но простительный.

Партриарх Никон — это церковная иерархия, ставящая себя вне церкви, извне преобразующая быт религиозный и производящая раскол, грех здесь — насилие жизни духовной во имя духовного начала, профанация этого начала — грех против Духа Святого».

Таким образом, духовный перелом, предваряющий перелом всего быта и всей жизни российского общества, датируется 1650-ми годами. Но 1653 год датируется и более точно: это был год последнего Земского Собора, на котором к тому же был решен вопрос о присоединении к Российскому государству Украины. Два эти события подвели как бы незримую черту под предшествующим периодом российской истории. Именно институт Земских Соборов, введенный с середины XVI века, позволил продлить время существования Московского Государства в старых административно-бюрократических формах и, в частности, разрешить смуту начала XVII века общественным компромиссом. И именно упразднение этого «института согласия» (с 1653 года) обозначило вступление России в новую эпоху, эпоху, когда стране в буквальном смысле была навязана задача построения огромной, пронизанной казёниым интересом империи, основанной на всеобщем закрепощении снизу доверху.

Присоединение Украины явилось соответствующим внешнеполитическим симптомом перехода к новой эпохе, эпохе, которой соответствовала имперская политика «колонизации без ассимиляции» земель и народов, основательно вросших в иные цивилизационные блоки: тюрок-мусульман Поволжья, Урала и Сибири; католическо-униатской (правобережной) Украины; позднее — народов Прибалтики и т. д.

Датировка начала эпохи 1653 годом, казалось бы, оставляет открытым вопрос о том, чем же были наполнены последующие 36 лет российской истории (вплоть до 1689 года, когда после устранения из политической жизни России царевны Софьи окончательно утвердилось петровское самовластье).

Обратимся снова к авторитету Владимира Соловьева. Он писал: «Петр не только получил от старого порядка одно сознание реформ, но имел предшественников в этом деле, действовал ранее намеченными путями. Словом, он решал старую, не им поставленную задачу и решал ранее известным способом».

Нет ни одной реформы Петра, которая не была начата еще при Алексее Тишайшем, так же как нет ни одной реформы большевиков, которая не была сформулирована еще во времена Александра III и Николая II.

Историк С. Ф. Платонов писал, что «нова в реформе только страшная энергия Петра, быстрота и резкость преобразовательного движения...» и еще: «...народ собрался в дорогу и ждал вождя...»

То же можно сказать и о 1917 годе...

Но почему именно в 1653 и в 1881 годах начались описываемые процессы?

В обоих случаях наступило глубокое разочарование в демократических механизмах правления, в способности механизма общественного согласия разрешить противоречия развития.

Власть ищет дальнейшей опоры не в обществе, а в собственных исполнительных органах. Однако в течение первого 36-летия еще не виден весь размах новой эпохи. Это период планирования, генерирования идей. Второй этап требует мощной идеологии и грандиозного ее носителя. Их время пришло в 1689 (1917) году. Осуществить задачу преобразования России мог только тот, в ком с невиданной доселе решительностью воплотился мотив самоотчуждения, самоотречения во имя интересов безличного и царящего над людьми и народами государства. Лишь государство способно вытянуть неразумный народ к вершинам мировой цивилизации. Таким правителем и оказался Петр I.

Эпоха петровского самовластья (1689—1725) —эпоха кровавого насилия над страной во имя извне заимствованного идеала. Эпоха сталинской индустриализации — решение насущных для России задач, прикрытых теми же иноземными лозунгами. У этих эпох гораздо больше общего, чем можно было ожидать от столь разных времен. Недаром Максимилиан Волошин назвал Петра I первым большевиком: «Великий Петр был первый большевик».

Петровское 36-летие является центральным звеном в становлении Российской империи. Жесткость этого периода была практически вынужденной, решение было принято, оставалось его осуществить, а поскольку решение было жестким, то и осуществление не могло оказаться мягким.

Тот же Волошин сказал об эпохе Петра:

Картина, знакомая читателю по реалиям «народных строек» 30-х годов. И так же как Петр «надеялся грозою власти вызвать самостоятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение, как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно...» (В. О. Ключевский), точно так и сталинское государство вело народ в «светлое завтра» через лагерное «перевоспитание» и кошмар тоталитаризма...

Со смертью Петра происходят резкие перемены в российской истории. На место бескорыстного деспота — ревнителя государственного могущества приходят новые люди, находящие созданную Петром Империю удобным средством реализации своих частных интересов. Наступают новые времена, обнажающие героическую суть прошедшего периода,— за счет всенародного самоотречения он создал условия для формирования нового привилегированного сословия...

Можно сочувствовать «героической» петровской эпохе, жалеть о безвременной кончине императора и не уважать петровских преемников, но следует признать, что петровское 36-летие, как и предыдущее, кончилось глубоким кризисом и разрешать этот кризис пришлось другим. «Благосостояние народа много пострадало от войн Петровского времени». Грозно встал вопрос о финансах и еще грознее о платежных силах народа. Петр много навредил торговле и промышленности.

Наступило следующее (третье в 144-летнем цикле) 36-летие, когда, по нашей классификации, исчерпываются ресурсы данного (рывкового) типа развития.

При всей кажущейся исторической бессмыслице постпетровского (1725 — 1761 гг.) и постсталинского (1953— 1989 гг.) периодов, когда петровские (сталинские) вельможи и наследники (соратники, ученики и номенклатура) нескончаемой междоусобицей взаимно ослабляли друг друга, а вместе с тем и налаженную Петром (Сталиным) бюрократическую машину государства, и торили дорогу к власти все новым и новым претендентам на престол и их фаворитам, при всем том за эти годы произошла крайне важная метаморфоза российского общества. С каждой новой переменой на троне росла роль гвардии («аппарата», этого нового, и более обширного и самовластного по сравнению с «хозяйской» номенклатурой партийно-хозяйственного комплекса) в политической жизни Империи, а вместе с тем и политическая роль нового «служилого сословия» (дворян XVIII в., либо «технократии» XX в.).

Это новое «сословие» обретало тем самым механизм реализации своих сословных имущественных интересов, и платою за уже незаменимые для очередного претендента на власть «политические» услуги имело все более и более отчетливые социальные привилегии. В XVIII веке это отмена петровского закона единонаследия и ограничение 25-ю годами срока дворянской службы Анной Иоановной, укрепление сословной монополии дворянства на земельное владение и крепостное имение Елизаветой Петровной и, наконец, Манифест о Вольности Дворянства Петра III.

Здесь эволюционный цикл подходит к очередному важному рубежу (1761 —1762 гг. и, соответственно 1989—1990 гг.), когда, имея возможность наблюдать Екатерининскую эпоху, завершающую цикл петровских преобразований, в то же время о текущем «индустриализационном цикле» мы можем говорить лишь предположительно.

Каков же исторический опыт четвертого, завершающего этапа «петровского цикла»?

Четвертая, заключительная фаза затяжного рывка «в цивилизацию», начатого в 1653 году, действительно стала расцветом, «компенсацией» и наградой дворянскому сословию за все тяготы и невзгоды, за потери и лишения предыдущих десятилетий.

При Екатерине сформирован в целом тот самый самодержавно-крепостнический монолит, определивший на ближайшие 100 лет государственный строй России. Дворянство окончательно закрепляет за собой имущественные права землевладельца и крепостника.

При Екатерине II были решены все проблемы российской эпохи, причем решены на всех уровнях — идеологическом, политическом и даже экономическом,— это делало освобожденное от государственной службы дворянство.

1785 год даровал ему Жалованную грамоту, что знаменовало начало последней 12-летки длительного периода формирования новой стабильной сословно-бюрократической системы.

Важнейшим доказательством добротности и завершенности созданного Екатериной II, а по сути и всеми ее предшественниками, начиная с Алексея, государственного строя, дает ближайшая после ее кончины история. Когда Павел I (коронованный в 1797 г.) пытается бросить вызов сложившемуся статус кво — вернуть дворянство в подчиненное состояние петровской эпохи, хочет потребовать от него государевой службы и тем самым как бы уравнять с другими сословиями в обязанности государству, он терпит сокрушительное поражение. История отпускает всего лишь четыре года на подобные попытки, и внук Екатерины — Александр I, перешагнувший через труп воспротивившегося ходу истории отца, принимает в наследство ее, екатерининскую, самодержавно-помещичью Империю.

Последовавшие за «Екатерининским веком» времена фактически ничего не меняли, пока не наступила пора нового волевого рывка, начиная опять-таки с года Змеи,— 1881 — 2025 годы.

Итак, проследив длительный, четырехэтапный, 144-летний эволюционный цикл, завершившийся формированием устойчивого самодержавно-помещичьего режима, успешно одолевшего наполеоновскую Францию и сумевшего противостоять буржуазному Западу вплоть до XX века, будучи уверены, что точно определили частоту колебаний исторического маятника в волевых 144-летиях, мы получаем право на прогностическую характеристику предстоящих фаз текущего 144-летия.

Полоса развития, начало которой положила эпоха 1881 — 1917 годов, в новых условиях была продолжена в 1917 — 1953 годы и переживалась нами с 1953 по 1989 год. Таким образом, мы имеем как минимум три связанных между собою 36-летних цикла: 1881 — 1917, 1917—1953, 1953— 1989 годы.

Всякий раз успехи мирового сообщества на фоне глубокого российского кризиса приводили к необходимости революционных перемен с полной сменой аппарата. При этом 1881 год здесь подобен 1953-му, поскольку радикальная смена аппарата проводилась сверху, а 1917 год подобен 1989-му, поскольку происходит изменение политической системы, лозунгов, и смена аппарата идет под напором снизу.

Характерно, что новаторство революционного года всегда идет в русле наиболее серьезного отставания от общемирового процесса; российский механизм «прогресса» необходимо включает потрясающие весь мир революционные откровения и героические рывки «догоняния», впрочем, также и сонную одурь последующего застоя или абсурд самоистребления. Черепаха мировой истории как бы ползет по склону холма, в то время как российский кузнечик то сидит 36 лет на очередной ступени, то прыгает на следующую, в надежде догнать, а порою и «забегая вперед» обстоятельной черепахи.

Каждая из критических дат символизировала глубокий экономический и политический кризис. В 1881-м Россия в четвертый раз за свою тысяче летнюю историю вступила в 144-летний цикл силового (волевого) преобразования уклада жизни. 36 лет длился латентный (скрытый) период, и до 1917 года мало кто догадывался, что Россия стала уже другой страной, с другим смыслом существования. Пусть для многих 1917 год был неожиданностью, но он был предопределен до мелочей, очень жестко, также, как 1689-й — начало петровских революционных преобразований.

В 1953 году (через 36 лет) наступила очередная революция, закончилась вторая 36-летка, которая в 144-летнем цикле тоже бывает принудительная (читай — военно-террористическая) и настала третья — партаппаратно-ве-домственная, И наконец долгожданный 1989 год — мы вступили в заключительную 36-летку волевого цикла. Каждая из них начинается 4-летним гражданским противостоянием, но если в 1917 началась война гражданская, то, если судить по «петровскому» циклу, нас ждет все-таки противостояние на информационном уровне, ведь революция произошла информационная. Так что еще до 1993 года нам предстоит выносить все, связанное с гражданским противостоянием. Пока в 1993 году не произойдет реальное улучшение в экономике (вспомните периоды 1917—1921, до начала НЭПа, или 1953—1957 — Пленум ЦК КПСС, определивший подъем экономики), и сразу после этого будет принято экономическое решение, которое с невиданной скоростью снова поволочет страну к мировому лидерству, а народ — к некоторому (на этот раз реальному) улучшению жизни.

В чем смысл этих внутренних циклов — 36-летних, 12-летних, 4-летних, заключенных в 144-летии? Дело в том, что в 144-летнем цикле все хорошее происходит лишь в момент всеобщей синхронизации (единения) нации, но синхронизации предшествуют (это наш закон) драки и разъединения. Всю нашу историю мы либо деремся друг с другом, либо братаемся, либо устраиваем временный перекур от драк и братаний. В самом деле, в 1917 году все ненавидели всех, началась гражданская война, но вместе с ней и синхронизация народа, сначала по армиям, затем по партиям, потом по колхозам. С 1929 по 1941-й — стабилизация (разумеется, чудовищной ц -ной), с 1941 (фактически, из-за войны, с 1945) по 1953-й — развал террористических идей. ГУЛАГ терял свою эффективность. В 1953-м — смерть Сталина — и начало новой синхронизации, так как партия фактически впервые пришла к власти: до этого времени она играла декоративную роль при диктаторе. 1965— 1977 годы — стабилизация, и в последующие 12 лет — развал общества, о чем мы узнали лишь в 1989 году.

Тут же, забыв, что демократия — это противоположность консолидации, бросились консолидироваться — по партиям, создавая журналы, группы по интересам и т. д.. Пользуясь открытием закономерностей 144-летнего цикла и ритмов внутри него, изучая предыдущий «волевой» цикл («петровский»), можем с уверенностью предсказать, что в скором времени начнутся более крупные победы консолидирующих сил и более важные перемирия и — не успеем оглянуться — как вновь возникнет единый народ, который плечом к плечу пойдет строить информационное благополучие земного шара.

Не верится? Заглянем в аналогичный период предыдущего цикла. Нетрудно убедиться, что революционный 1989 год перевел нас в период, в чем-то схожий с екатерининским веком России — а к чему он привел — известно. Это были неплохие годы нашей истории не только для возвеличивания государства, но для приведения жизни народа к сносным условиям.

История неумолима, информационно-технократическое сословие через политику «введения рынка» усиленно стремится закрепить завоеванные ранее привилегии в форме «неотчуждаемой собственности». И так же как и 200 лет назад, вскоре для этого потребуется возрождение самодержавной мощи государства, но теперь уже на строго «паритетных» с этим новым кланом «советской буржуазии» началах.

Что же, повторение пройденного? Не совсем. Ибо в предлагаемом здесь историко-социологическом анализе мы сознательно абстрагировались от экономической стороны вопроса. Вместе с тем наличие фундаментальных экономических различий двух рассматриваемых эпох дает основания предполагать и различия в итоге. Прежде всего дело в том, что ныне единственный шанс России выстоять под напором буржуазного Запада,— это все же наконец обуржуазиться самой (пусть через противоестественный этап формирования «совбуржуазии»), сформировать-таки основы рынка и демократии и стать нормальным партнером других стран в мировом рыночном хозяйстве. И решение этой проблемы, то есть проблемы нейтрализации государственно-самодержавного потенциала, удушения товарно-денежных, рыночных, буржуазных отношений, ныне по силам лишь этой самой, вскормленной государством технократической «буржуазии».

Итак, прослежены два 144-летних цикла российских преобразований в логике «догоняющего развития»: 1653—1689—1725—1761 — 1797 годы и 1881 — 1917—1953—1989—2025 (?) годы.

Выявленные циклы позволяют яснее понять эволюционную природу истории и вместе с тем позволяют придать исторический смысл известной 12-летней периодичности в истории России XX века. Многочисленные аналогии, возникающие при сопоставлении этих двух 144-летних эволюционных циклов преобразования России, которые по сути задают внутреннюю структуру процесса так называемого «догоняющего развития»,— тема дальнейших плодотворных изысканий, приближающих нас к разрешению загадок российской истории.

Хотелось бы в заключение уберечь читателей от двух ложных выводов, которые невольно могут произойти из вышесказанного.

Первое. Из вышесказанного ни в коем случае не должно вытекать фаталистическое отношение к происходящим событиям. Мол, революция дело неизбежное, так стоит ли самому беспокоиться? Парадокс состоит в том, что определены лишь даты поворотов и направление, а вот способ поворота, цена, а самое главное — «кадровый состав» революционеров — все это зависит от нас. Именно в революционные годы максимально много зависит от каждого. Мы выбирали в 1989 году наше будущее на целых 36 лет вперед, будущее наших детей и частично внуков.

Второе. Может создаться впечатление, что нерыночная индустриализация России сплошная ошибка и ничего кроме назидания человечеству она не несет. Думается, что это не так. Возможно, что это был единственный шанс «догнать» молодой России более зрелое мировое сообщество. Во-вторых, у монопольной России масса заслуг перед мировым сообществом — новаторство, сильная политика, разгром немецкого милитаризма и т. д. Ну и наконец самое главное — вполне возможно, что главная минута российского государства еще не наступила — тот всемирный настрой, который ничего кроме неприятностей и непосильного бремени России не приносил, возможно, окажется конструктивным. Поэтому «мировая революция» 1917 года, поддержка национально-освободительных движений после 1953 года — это не ошибка, либо ошибка лишь во времени.

У нашей родины великое будущее, возможно до него доживут лишь внуки, но и для них революция 1989 года должна быть предметом гордости, а не стыда.