Григорий Кваша, Сергей Петухов
«Московская правда» 1 январь
Родившиеся в год Змеи
Нам свойственно воспринимать мир в образах. Самый простой и естественный образ — сказочное животное. Гуси-лебеди или Конек-Горбунок, Серый волк Ивана-царевича или Ежик в тумане - за этими образами стоит детство.
Но и взрослый серьезный поэт или писатель не забывает о Звере, связывая с нем себя или своих знакомых. Отдадим долж¬ное писательской проницательности: эти образы часто совпадают с предсказаниями восточного гороскопа.
Напомним, что Восток использует образ для характеристики структуры личности как сцепления взаимообусловленных качеств. Китаец, говоря о человеке, родившемся в год змеи, например, имеет в виду его рационализм, логику, расчет, жизненную мудрость, любовь к организации мира, но и некоторую холодность, самоограничение, периодическую потерю сил.
У Н. Заболоцкого (родился в год кота) есть стихотворение «На лестницах», где «отшельник лестницы печальной, монах помойного ведра» кот-философ гибнет в войне с миром кухни, воплощающей сплошной быт, — и вот поэт ощущает себя котом: «И я на лестнице стою, такой же белый, важный. Я продолжаю жизнь твою, мой праведник отважный». В любимом многими романе «Мастер и Маргарита» кот Бегемот — один из самых привлекательных персонажей. И напротив, отрицательнейший Шариков из «Собачьего сердца» ненавидит кошек и устраивается «заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных (котов и пр.)». Добавим, что и М. Булгаков родился в год кота.
И еще набор характеристик. Цветаева — Бальмонту: «Ты просто кот». Катаев молвил: «Кошачья улыбка Мандельштама». Так вот, и Бальмонт, и Мандельштам — коты. Кстати, именно коты чаще всего угадывают гороскопическую принадлежность других.
Например, Бальмонт — о Куприне: «Горячий конь, горячее вино, горячий цветок, облитый летним солнцем». Тоже попал. Конь. О Куприне же Мандельштам: «Чалый».
Семен Кирсанов (год лошади): «...хотел бы родиться в табуне степном», а у А. Блока жизнь поэта Ап. Григорьева (год лошади) вызвала следующую картину: «...на смятом жнивье — худая лошадь, хвост треплется по ветру...».
Кстати, о Блоке и его «однозначниках»—драконах. И. Эренбург: «Андрей Белый казался призраком. Он не сидел на стуле. как все, а приподымался; казалось, еще минута — и он превратится в облако: говорил он не с собеседником, а с воображаемым обитателем воображаемой планеты...». Бальмонт о Фете: «Фет всю долгую жизнь провел влюбленным юношей и не знал, что значит безобразная старость, — заревой свирельник никогда не терял связи с числами неба, пред ним была раскрыта верховная огненная книга… ».
Для драконов, «нечеловеческих людей», главная характеристика — их литература. Не правда ли, есть общее в фантастических городах Грина и Гарсиа Маркеса и реальных, но предельно романтизированных Федина («Города и годы»). Белого и Паустовского.
Одиночки не только герои драконов, но и тигры. Снова Бальмонт: «Говорили ли когда-нибудь о Тургеневе верно, когда он жил своей одинокой жизнью? Был ли когда у него истинный друг, стоящий с ним вровень? Я этого не думаю». Эренбург о Пастернаке: «Пастернак был счастливым, и жил вне общества не потому, что данное общество ему не подходило, а потому, что, будучи общительным, даже веселым с другими, знал только одного собеседника: самого себя... Борис Леонидович жил не для себя — эгоистом он никогда не был, но он жил в себе, с собой и собой...».
Теперь о змеях. Бердяев о Зинаиде Гиппиус: «Меня всегда поражала ее змеиная холодность. В ней отсутствовала человеческая теплота. Явно была перемешанность женской природы с мужской и трудно было определить, что сильнее». И сама Гиппиус в своих стихах: «Как ласковая кобра, лаская, обовьюсь».
Блок писал з письме невесте Л. Менделеевой: «Наше прошедшее предстает передо мной как громадная, бесконечная, сложная, красивая, движущаяся змея». И Чехов — жене О. Книппер: «...моя змея...». Конечно же, Менделеева и Книппер — змеи.
Блок, характеризуя поэзию Брюсова: «Задорный петух». Называвшие коршунами (такое совпадение) Хлебников сам себя, Брюсов и Балтрушайтис — друг друга в разговорах между собой — родились в годы петуха (кстати, во вьетнамском варианте гороскопа год петуха носит имя года птицы).
Мандельштам о Франсуа Вийоне (год крысы): «Он любил в себе хищного сухопарого зверька и дорожил своей потрепанной шкуркой».
Итак, существует коллекция высказываний, которая будет ещё пополняться и которую пока ещё можно опровергнуть. Важно одно – ряд совпадений выглядит не случайным, и установившаяся традиция встречать Новый год в восточной транскрипции обоснованной. С Новым годом!
|